***
Кузьмич попал в «бездомные», как и многие другие, из-за пьянки. Жил один в своей однокомнатной «хрущевке» в старом тихом дворе таких же серых и однообразных домов. Жена, так и не дождавшись вестей о сыне, тихо умерла после долгого недуга. Не выдержало сердце третьего инфаркта, остановилось однажды ночью… Сын Женя пропал без вести еще в Афганистане в начале восьмидесятых. Сколько их тогда пропало на чужой земле! Одна маленькая надежда была: из плена редко, но возвращались. За нее и держались, как за последнюю ниточку. Добрый был парень, ладный. Рос Женя веселым и общительным. Учителя хвалили его не только за учебу, но и за участие в общественной работе. В комсомоле вожаком был, даже грамоты имел похвальные. Хотели с матерью, чтобы в институт поступил, но друзья сагитировали в училище на автослесаря учиться. А технику Женька любил! Поддался уговорам, за компанию пошел. А после училища – сразу в Армию… Полгода писал письма из учебки, радовал родителей. Потом, в последнем письме, просил не судить его решения – исполнять интернациональный долг в Афганистане. Сам решил, сам рапорт писал. Командование «пошло навстречу»… Схоронив жену, Кузьмич ушел в «штопор». Благо, пенсии хватало и на квартплату, и покушать и на водочку. Большего ему и не требовалось. Тихо-тихо спивался в горьком одиночестве. Родственники растерялись по всей стране, а кто и за рубежом теперь остался - в бывших союзных республиках. Писем Кузьмич сам не писал, на редкие приходящие не отвечал. Так и жил сам с собою и горькими думками. Однажды, пошел за очередной «поллитровкой» в соседний универсам. На обратном пути в переулке его тормознули два подвыпивших подростка. - Эй, мамонт! Одному, не много ли будет целого пузыря? – с наглой ухмылкой спросил тот, что казался постарше и покрупнее, - может, поделишься? Или дай нам червончик, если уж ты жадный такой на водку. Кузьмич, аж споткнулся от таких слов. Внутри закипело. Хамства и наглости не терпел никогда. Однако, осмотрев парней, пришел к выводу, что один с двоими молодыми жлобами так легко не справится. Пьянки последних дней и так ослабили, без того тщедушное тело Кузьмича. Решил взять хитростью. - А стакан-то у вас найдется? – по-доброму улыбнулся дед, подкупая мнимым дружелюбием. - Да, мы и с горла выпьем, скажи, Фет? – осклабился здоровяк. - Вона, как! Фет. Фамилия что ли твоя? Как у поэта, – усмехнулся дед, вынимая бутылку из сумки за горлышко. Но, до конца не вынул. Видимо, на лице его все было написано отчетливо, а ребята были ушлыми и внимательными. Кузьмич и не понял, откуда пришел сильнейший удар в правое ухо. Реакция на старости лет подвела. Свалившись мешком на землю, понял – будут добивать. Инстинктивно сжался калачиком, прикрыл голову руками. Удары ногами посыпались с двух сторон. По почкам и ребрам, по рукам и ногам. Больно-то как! Сбили дыхание. Кузьмич охнул, и почти задохнулся. Как-то разом все стихло. Кузьмич услышал топот ног, возню, глухие голоса… Двое прохожих мужчин, прилично одетые, высокие и спортивного вида, увидев беспредел, бросились на помощь старику. Отбили. - Как ты, старый? Живой? – тормошил, уже севшего и, прислонившегося к стене дома Кузьмича, один из них. Кузьмич с трудом вернул дыхание, закашлялся. - Живой! – проговорил с удовлетворением в голосе второй. - Старой закалки дед! - Где они? – завертел головой Кузьмич. - Убежали, уроды. Чего хотели-то? - Водку отобрать хотели и деньги, – пожаловался Кузьмич между спазмами кашля. - Эту? – второй, улыбаясь, держал в руке дедову матерчатую сумку, из которой на землю текла водка. - Разбилась, - обреченно сказал Кузьмич, - гады. Падлы! Ни себе, ни людям. На последние деньги взял. Чего лыбишься-то? - Да, не обижайся ты, старый. Стоит ли только из-за какого то пузыря водки так расстраиваться. Смотри, сейчас заплачешь ведь! - Вам не понять, - всхлипнул Кузьмич. - А ты поясни, - вежливо предложил первый, - мы ж не враги тебе. - День у меня особый. Поминальный. Год сегодня, как жену схоронил, - дед и сам не понял, зачем сказал. - Делов-то! Найдем мы тебе дед на бутылку. А, хочешь, и помянем вместе с тобой бабку твою? – Такого Кузьмич не ожидал, растрогался. Сидели, пили у него дома. Кузьмич состряпал на скорую руку яичницы. Парни принесли колбасы, банку соленых огурчиков. Кузьмич таких огурчиков и не пробовал. Меленькие такие и хрустящие. Поболтали. Захмелев, Кузьмич не на шутку разоткровенничался. Про себя, про жизнь свою, про старуху, сына…. Парни попались хорошие. Все слушали, кивали, сочувствовали. Потом еще сгоняли в магазин. Водочка, пивко… Назавтра - опять они. Опохмелили Кузьмича, не забыли…. И послезавтра…. А, где-то через месяц, когда Кузьмич чуть очухался от пьянки, ему доходчиво объяснили всю сегодняшнюю ситуацию. А где не понял, помогли кулаками. Оказывается, что десять дней назад, он - Бархатов Леонид Кузьмич, находясь в здравом уме и твердой памяти, добровольно, собственноручно поставил свою подпись в договоре о продаже своей квартиры. О продаже некоему гражданину с простой фамилией Оганесян И.В. И деньги получил за свою квартиру в присутствии нотариуса со сложной фамилией - Игурниани. О чем свидетельствовала куча серьезных бумаг с печатями и не менее серьезные лица еще вчерашних добрых друзей. Дальше – больше. Кузьмичу пришлось написать расписку о том, что он не имеет никаких претензий ни к покупателю, да и вообще ни к кому. Заверили подписью Кузьмича на бумаге и еще одним синяком на его физиономии. Как провернули?!! Как не грохнули-то?!! Все, что мог с собой унести, Кузьмичу разрешили взять с собой. Вышло немного: кое-какие документы, кое-что из одежды и так, по мелочи – пару чемоданов с барахлом. Что удивительно, в паспорте стоял штамп о выписке с его квартиры и о прописке на новый адрес в другом конце города. Озадаченный и поникший Кузьмич, то ли из любопытства, то ли как, поехал по новому адресу. Нашел частный дом. А в нем живут. И прописка у них есть. И адрес тот же. Только их – семья в двенадцать человек и они беженцы из Таджикистана. Для Кузьмича там места не нашлось. С горя, Кузьмич напился. В ту же ночь, заснув на скамейке в скверике, лишился всего, что при нем было. Проснулся от холода – в трусах, майке и носках …
***
- Кузьмич, валить пора, - позвал Пчёла. Молчит старик. Пчела пригляделся. Там, где-то возле стены рассмотрел Кузьмича, мирно дрыхнущего на спине. Во, разоспался. Теперь, с помощью утреннего света, проникающего сверху, сквозь неплотно закрытый люк можно было рассмотреть помещение. Метров десять квадратных, из которых большая часть была занята толстыми изогнутыми трубами и большими вентилями. Половина пола была в жухлой воде, вторая половина, заваленная соломой и тряпьем, свободно приютила бы человек шесть. Здорово! Здесь бы зиму прокантаваться. - Кузьмич, они ж тут двое живут. Может поговоришь, примут нас на зиму. Тепло тут. Как-нибудь отработаем, - размечтался Пчёла. Кузьмич опять промолчал. Пчёла повалился на бок, через трубы дотянулся до старика, потрепал за рукав. Потянул. Рука с трудом подалась. Дед не шелохнулся. Словно, почуяв неладное, Пчёла одернул руку и вздрогнул. - Кузьмич! Ты, пердун старый, чего пугаешь… - выждал чуть, сглотнул сухой вонючий ком, застрявший в горле. Подполз немного и увидел: смерть в полумраке, словно извиняясь, улыбалась ему устами деда… Страх зудом пробежал по всему телу, распугав сытых блох, как всегда, отозвавшись в больных ногах. - Так… ты вчера… гад, втихаря с Богом прощался? Гад! А как же я? – сквозь стиснутые от обиды зубы пузырил слюной, – а Краснодар? Ты же обещал… Гад!.. Гад!.. Пчела, еще не веря в случившееся, переполз через трубы к Кузьмичу, схватил его за грудки и ну, трясти. - Гад! Гад! Гад! – цедил Пчела. Старик еще не остыл. Голова его на худой шее тряслась и, ударяясь о бетон, звенела глухо. Но, тому не было больно…. Дед уже был далеко…. Где-то там, у Своего Бога. И улыбался оттуда…
***
Пчёла сидел на коленях возле старика, не чувствуя боли в ногах и, подвывая, плакал. Последние годы для него вроде и наладились. С дедом жили, на удивление, без особых приключений. Худо-бедно – нашли общий язык. Чаще молчком, но почти всегда без слов понимали друг друга. Дед, в редких откровениях, жалел Пчёлу. Все хотел его ноги своему старому знакомому показать. Тот был хорошим хирургом (и адрес сохранился). Но, жил тот в Краснодаре. А туда надо как-то добраться…. Там и остаться можно, там тепло и фруктов много. Можно поездом, но деньги нужны. А денег где возьмешь? Копить нужно…. Не знал дед, что Пчёла уже скопил немного денег за эти годы. Через некоторое время Пчела очнулся. Понял, что время идет и надо уходить. Мишка с Клавкой – два урода, по всем статьям. Этих психов побаивалась вся их братия. Все знали их злобность и жестокость. С этими не договоришься по-хорошему. Бить будут, однозначно. За вторжение – раз, за хлопоты с трупом – два. Надо уходить. Вынуть труп наверх по отвесной лестнице с его ногами не под силу. Ждать хозяев, или звать кого на помощь – неизвестно, чем кончится. Но, хорошим не кончится, факт. Еще раз, взглянув на деда, поднял куртку, стряхнул с нее мусор и, уже ступив на лестницу одной ногой, передумал, вернулся, спеша к деду. Осмотрел труп, задумался на мгновение. Из одежды взять нечего, разве только шарф. Шнурки в ботинках совсем новые – пригодятся. Обшарил карманы, моля про себя деда о прощении. Мелочь в карманах пальто, сигареты, спички. Больше вроде бы ничего... Под пальто, на поясе нащупал поясную сумку, дернул вместе с поясом. Чуть не упал от рывка. Сумка не маленькая, а как у торгашей на рынке – большая, полукруглая и полная. - Прости, Кузьмич. Если не я, то другие возьмут. А какая разница? – Пчела расстегнул одну из пластиковых молний - надо же, как новая работает – внутри нашел довольно объемистую книжицу. Приоткрыл, выпала фотография. Пчела поднял, повернул к свету. Миловидная черно-белая женщина лет сорока. Жена, наверное. На обороте крупным четким почерком надпись: «Запомни меня такой!». Следом выпал сверток. Развернул. Ого! Деньги! Пересчитал быстро: пять, шесть, семь, восемь, десять, пятнадцать пятьсот, шестьсот. Пятнадцать тысяч семьсот пятьдесят рублей. Вот, это - да-а! Ныкал? Ведь впроголодь жили! Копил? Спер? Пчёла терялся в догадках. Эти, Арамовы бойцы верили Кузьмичу, никогда не обыскивали. Кузьмич всегда мзду исправно платил, не должал, не юлил, поэтому и не обыскивали. В блокноте с твердым переплетом было всего несколько листов. Они были исписаны ровными столбцами слов слева и цифр справа, напротив. Почти все перечеркнуты, только на последнем листке две строки не тронуты. Пригляделся: слева - имена, справа – цифры. Телефоны? Нет, догадался – это суммы. Пчёла теперь понял. Долги! Моське и Петрухе дед отдал и вычеркнул. А Зине продавщице из магазина – нет. А последняя строчка не совсем ровным почерком написана, будто пьяным или в темноте, печатными буквами: «Пчёлка это тебе Краснодар горбольница Иван Петрович Сомов» - Пчёлка! – чуть не взвыл Пашка. - Пчелка! – стонал парень, сквозь рыдания… Уже сверху, с лестницы, оглянулся. Кузьмич улыбался. По-доброму так, улыбался.
*** Уже поздно вечером, порядком замерзший, Пчела присел в сквере на скамейку. Ноги гудели колокольным звоном. - Здорово, кореш! – Пчёла не сразу узнал старого бомжа по прозвищу Приставка. Фамилия его была – Приставкин. Из немногих бомжей, сохранивший живую фамилию. Поговаривали, что у него есть паспорт. - Здорово, кореш! Где ты шастаешь? Арам про тебя спрашивал, - Приставка заглянул Пчёле в лицо, - Я сказал, что не видел вас. Вчера ж пережрали спирту, я до обеда отходил. На рынок пришел уже к вечеру. Лучше б не приходил. Арам на мне и отыгрался. Во, видал? - Приставка ткнул пальцем себе под глаз и повернул лицо к свету. Мог бы и не поворачивать. Фонарь во весь правый глаз был виден и в тени. Приставка возбужденно бормотал и, время от времени, опять заглядывал в лицо Пчёлы. - Ты-то вчера свалил, а мы с Пырей к Райке пошли. Повезло нам. Мужику картошку в подвал опустили, аж двадцать мешков! А он нам литру спирта – за работу. У Райки и пили. А ты где был? Где Кузьмича то потерял? – вроде бы и невзначай спросил Приставка и опять в лицо заглядывает, перегаром несвежим в лицо дышит. Пчёла насторожился. Интересно, видел кто, как мы с Кузьмичом в коллектор спускались? Утром то точно Пчёлу никто не видел. А вдруг! - Я Кузьмича со вчерашнего вечера не видел, - решил внаглую врать Пчёла, - Как драпанули от ментов на рынке, я сразу в трамвай и … катался в трамвае, пока не высадили на Заводской. Там, в каком то бараке под слом и заночевал. Сегодня приезжаю на рынок, а мне говорят – Кузьмич помер у Мишки Хромого в коллекторе… - Ага, - подхватил Приставка, - Мишку то с Клавкой вчерась менты хапнули при облаве, а Кузьмич, значит, решил в их берлоге заночевать. Шустер, старый! Токма сил не рассчитал своих. Видать спускался, а там темно, с лесенки то и рухнул вниз, головой об трубы…. Иль об пол бетонный…. Жаль Кузьмича-то. Кто ж его нашел? - с хитрецой в голосе спросил Приставка. - Не знаю, - сдержанно ответил Пчёла, - я, когда пришел, его уже менты доставали оттуда. А что это ты меня допрашиваешь, хмырь? - Да что ты, что ты, Пчёла! Что ты зверем то на меня? Я то что? Мое дело – сторона. Я интригов не люблю…. Я ж наоборот… – запричитал Приставка, шарахаясь на надежное расстояние от Пчелы – хватит и одного фингала за день. Потоптался, покашлял и боком-боком удалился. Никто не узнает, что ментам Пчёла звонил из телефона-автомата на углу возле аптеки. По крайней мере, Пчела на это надеялся. Сказал коротко, не представившись. Дескать, там, в коллекторе за рынком человек помер, и повесил трубку. На удивление, менты через десять минут прикатили. Туда-сюда лазили, спорили о чем-то, потом кое-как достали Кузьмича с помощью веревок, погрузили в труповоз и укатили. Скорее всего – в морг повезли. Была у Пчёлы надежда, что похоронят Кузьмича по-человечески. Народ говорит, что на городском кладбище на задах выделили целый длинный ряд на отшибе для безымянных и невостребованных покойников. Слава Богу, теперь и бомжей там хоронят. По-простому, но по-христиански все-таки. Даже кресты, говорят, ставят. Только вместо фамилии и имени – номера на крестах…
***
Вечер в город давно пришел. Пчела поднялся – не замерзнуть бы – поплелся в сторону перехода метро. Оттуда уверенно повернул по тротуару в сторону гастронома. Зина как раз в вечернюю смену работала сегодня. Надо же ей долг отдать. Кузьмич сам бы отдал, да вот…. Так уж вышло…
Postscriptum:Отцу посвящаю...
|