Эту историю, я услышал от своей попутчицы, бабули-пенсионерки, в поезде «Харьков-Владивосток», когда ехал с летних каникул из Харькова... Да, давно это было... Это было тогда, когда мы были одним народом... «советский народ», а ни как сейчас, «россияне» и «лекторат»....

Почему мне запомнилась эта история? Может потому, что в соседнем купе, ехали то ли студенты, то ли какие-то блатные, и пели песню, под гитару, которая служила, как бы фоном к повествованию. Пели в два голоса. Пели браво, как строевую... И почему-то услышав её один раз, я её запомнил. Может потому, что она служила музыкальным фоном, и подходила к тихому, вкрадчивому голосу рассказчицы? Не знаю... Но вот песня ...Но если, кто знает её до конца, тот дополнит. Вот эти куски

-Сожженной по равнине, метр за метр,

Идут по Украине, солдаты, группы «Центр»...

На первый, второй рассчитайсь!

Первый, второй тоже герой,

в Рай попадёт вслед за тобой!

Первый, второй...

Первый, второй...

Первый, второй...

Помню, что там ещё было:

-Невесты белокурые, наградой будут вам!

Первый, второй тоже герой,

в ад попадёт вслед за тобой!

И про лётчиков люфтваффе:

Начинается она про тяжкий труд шахтеров, помню только припев:

-16 тонн, умри, но дай!

Всю жизнь работай...

Всю жизнь страдай!

И война... Как шахтер, оказался летчиком, отдельная история, но вот:

-Как-то в баре, сидим мы раз,

Вдруг от шефа пришёл приказ:

-Летите вы мальчики на Восток,

Садитесь по машинам, ваш путь далёк!

Бомбы в люках, тяжелый груз...

Летите вы мальчики, бомбить Союз!

Их короче подбивают и ...

-Слезится левый, и правый глаз...

А может я плачу в последний раз...

*****

И грохнулись о землю...16 тонн...

Уже никто из жителей этого села, дожившие до наших дней, уже не помнят, в каком месяце это произошло... Кто говорит, что в конце лета 41-го года, а кто говорит, что это произошло, чуть ли не глубокой осенью... Но нам не важно время, нам важен сам факт, свершившегося события!

На границе Украины и Белоруссии есть такое село Хоробичи, и маленькая станция есть, под таким же названием. Жители этого села в мирное время занимались добычей торфа, и ловлей рыбы, так как село было окружено торфяными болотами. Лесов рядом не было. Только посадки, вдоль железной дороги. Окрестности вокруг села на многие километры были изрыты котлованами, по краям которых были аккуратно сложены штабеля брикетов торфа. Многие котлованы превратились в озера, опоясывающие село с одной стороны, со стороны железной дороги. А где разработки ещё не велись, или котлованы были мелкие, там росли заросли камыша, и какой-то другой травы, которая была выше человеческого роста. Особенность этой травы была такая, что когда горел торфяник, то это растение не горело, как в других местах. Даже сухое. Поэтому местные жители не брали его даже для растопки.

Уж давно прошли через село отступающая Красная Армия. Танки Гудериана, своими гусеницами изуродовали дорогу до такой степени, что нельзя было даже проехать на телеге. О партизанах, о легендарном Ковпаке, еще никто не знал...

Как-то поздним вечером в одну из крайних избушек, на краю села, где жила бабка Фёкла, кто-то тихонько постучал. Бабка, уже старенькая, как никак седьмой десяток пошел, с начало было, подумала, что ей показалось. Кто к ней мог прийти в такой поздний час? Она жила не зажиточно, горилку не гнала. Да и вообще, она ни с кем не общалась. Да и в селе её все звали «отшельницей». Мало ли, что могло стукнуть, или хорек, к курочкам подкрадывается, или кот, задел чего нибудь, гоняясь за мышкой... Стук повторился, уже в окошко. Стучал кто-то более настойчиво, и громче прежнего.

-Кого нелёгкая несёт? - думала Фёкла, лёжа на печи, - если немцы, так они сразу бы дверь выломали, не церемонясь. Да и слышно было бы их за версту, горластые, как гуси! Односельчане бы голос подали:

-Баба Фёкла, открой, это я...

А тут, стучат и стучат, молчком.

Кряхтя, спустилась с печи, подошла к двери:

-Хто там? Кого исчо нечистая сила принесла, на ночь глядя?

-Свои, тётенька, - ответил молодой голос за дверью, - открой, мы не надолго.

Открыла дверь, а за ней стоит молоденький красноармейчик. А рядом с ним стоял боец, тоже в красноармейской форме. Но это был командир. Бабу Фёклу на этом не проведешь. Она знала, от сына, который был красным командиром, что солдат, стригли наголо, а причёску носили только командиры. Так, что тут, как ни одевайся, а командира сразу узнаешь... если конечно одет не в гражданку.

Увидев, что разговаривал с бабкой, паренек сразу исправился:

-Бабуля, в селе немцы есть?

-Откуда я знаю? Може е, а може не. Ко мне никто не заходив.

-Тогда можем мы у тебя обсушимся, обогреемся?

Только здесь она заметила, какие они были грязные и мокрые. По их одежде она сразу поняла, что солдатики шли по торфяным болотам.

-А, что нельзя? Можно. Заходьте. Вот только угощать вас нечем!

-Да мы бабуся со своим харчем пришли. Не волнуйся! - сказал второй, командир. И показал связку щук, видимо недавно пойманных. Бабка растопила русскую печь, выпотрошила рыбу, достала сковороду. Тут её молоденький солдатик отстранил, и сам начал жарить рыбу. Когда в избе стало жарко, красноармейцы разделись до трусов. Обмундирование бабка сполоснула в кадке, и повесила тут же в хате сушить. Немного подумав, она полезла в погреб, и достала оттуда «четверть», почти полную бутыль горилки. Красноармейцы между собой, да и с бабкой почти ни о чём не разговаривали. Все делали молчком, или с небольшими репликами. Бабка стала им готовить постель, чтоб они по-человечески переночевали. Но, поужинав, красноармейцы засобирались уходить.

-Да, куды же ви хлопцы? Ночь на дворе, так одёжа ещё сыра, погодьте немного, она высохнет, и пойдёте с Богом!

-Некогда бабуля, - сказал командир, - нам работать надо, а до работы далеко идти. Одежда и на нас досохнет. Надо нам засветло успеть!

Бабка насобирала, что у неё было съестного, отдала узелок молодому бойцу, и перекрестила их в след... Бойцы пошли в сторону болот, к станции. Железная дорога работала и днём и ночью. Эшелоны с вражеской техникой, боеприпасами, горючим, для танков, и живой силой, каждую минуту проезжали мимо села, на Восток. А, на Запад шли эшелоны с раненными, и битой военной техникой, трофеями. Казалось, что ничто не может остановить эти потоки...

На следующую ночь после ухода красноармейцев, Фёкла проснулась от страшного взрыва на станции. Хоть она и жила на противоположной стороне села и от станции далеко, зарево, поднимающаяся со станции осветило всю её избушку. Это свечение было даже вечером, следующего дня. А, вечером пришёл её двадцатипятилетний внук Пашка, единственный оставшийся в селе мужчина, и рассказал последние новости.

Он, как раз работал в прошлую ночь на сцепке вагонов. И где-то часа в два ночи, раздались три артиллерийских выстрела. Откуда стреляли, он не знает, предполагает, что с болот. Но стреляли умело. Как раз два встречных эшелона стояли на станции. Первые выстрелы были произведены по паровозам, а последний, в одну из цистерн с горючим. Работа на железной дороге парализована на сутки, как минимум. Пока последствия взрывов немцы не разгребут, поезда ходить не будут.

Фёкла понимала, что разгребать завалы будут односельчане, и внук её в том числе. Насмотрелась она на немцев в Империалистическую войну... И знает, что те никогда сами ничего делать не будут, а заставят работать мирное население, стариков, женщин, детей... И почему-то ей ещё больше стало жалко Пашку. Она его всю жизнь жалела. Родился внук, карликом. Поэтому и школу кончил, только начальную, четыре класса. И друзей у него не было, из-за его маленького роста, и в армию его не взяли, по этой же причине... Так... взрослый ребёнок... И сколько она его помнит, он всё время работал на станции, то дворником, то носильщиком, то сцепщиком вагонов.

На следующее утро, к ней в дом ввалились немецкие солдаты. Без стука, как хозяева, сразу прошли в комнату. Один из них подошёл к фотографиям, висевшим на стене, в одной рамке. Так, в одной рамке висят фотографии всех членов семьи, в украинских селениях. Ткнув пальцем в одну из них, спросил:

-Зон?

Фёкла подошла к фотографиям. Среди них выделялись две: сын, и муж, одетые в военную форму. Она вызывающе пояснила, показывая на них:

-Это сын. Наверно воюет сейчас, где-нибудь... Если жив... А это муж. Царствие ему Небесное... Помер, три года назад...

-Убьери! А то пуф, пуф!- и показал из пальцев пистолет, направленный на неё.

Фёкла послушалась и убрала, не стала злить оккупантов. Немцы недолго пробыли у неё дома. Чем было поживиться у одинокой бедной старухи? Ушли.

Через день, после взрывов на станции, она, копаясь в огороде, явственно услышала три выстрела из пушки. Этот звук нельзя было ни с чем спутать. Наслушалась за свою длинную жизнь. Выстрелы последовали с равным интервалом, со стороны станции. И им тут же ответили взрывы, взметнувшийся в небо пламя с чёрными языками.

-Бензин горит, - машинально определила Фёкла. Бросив работу, зашла в дом.

Вечером появился Пашка.

-Баба! Иди, посмотри, какая красота на улице! Как горит!

Посмотрев на него, Фёкла строго спросила:

-Ты что делал на болотах? Ты погляди на себя! Рыбу ловил? А где рыба? А, если кто донесёт на тебя? Ты хоть бы обо мне подумал! Ирод проклятый! Увидела бы твоя мать, покойница, чем ты занимаешься в лихое время....

Пашка молча, снял с себя одежду. Поежившись, залез в кадку, нырнул с головой. Вынырнув и в чём мать родила, побежал в хату, залез на печку, греться. Фёкла сполоснула одежду внука в кадке, как делала до этого для красноармейцев. И невольно подумала о них:

-Где они сейчас? Живы, ли? Далеко ушли? Дай Бог им дороги!

Вернувшись в хату, увидела, что внук спит.

-Где успел так намаяться, - подумала она, - и занялась приготовлением ужина.

Внук проснулся только вечером. Быстро перекусив, стал собираться.

-Ты, это, куда? Ночуй уж здесь, а завтра к себе пойдешь. Неровен час, немцы застрелят. Ввели какой-то «комендантский час», будь они не ладны!

-Не бабуля, не могу! Мне работать надо, а до работы далеко идти!

-Как же далеко, - сказала и спохватилась Фёкла. Ведь так говорил один из красноармейцев, когда они уходили.

-А ну, постой-ка. Давай, рассказывай, где видел красноармейчиков?

-А ты откуда их знаешь? - вопросом на вопрос ответил внук.

Бабка ему рассказала, как приходили, как сушились, и как ушли, с этой поговоркой, что Пашка ей сказал. И внук рассказал ей про своё приключение.

Пашка на следующее утро, после обстрела станции, решил проверить свою догадку, и отправился на болота. Ему одному известными тропами, он обшарил близлежащие к станции камыши, и там обнаружил двоих красноармейцев, возле огромной пушки. Как они эту пушку затащили, по топи в самую гущу камышей, одному Богу известно? Может, это отступающая Красная Армия, хотела сделать здесь рубеж обороны, да не успела? А эти красноармейцы по приказу командира вернулись, чтоб расстрелять весь боезапас по немецким эшелонам? Пашка этого не знал.

Красноармейцы, увидев его, не испугались, а даже обрадовались его появлению. Им, как раз нужен был третий человек, чтоб пригибать камыши для прицеливания, а при произведённом выстрелом, отпускать, чтоб и следов пребывания в болоте не было. Чем Пашка и занимался.

Эта пушка не всегда стреляла. Она не стреляла, например, когда гражданское население убирало последствия артобстрела. Она стреляла только тогда, когда через станцию проходили эшелоны с техникой и живой силой. Немцы не могли подтянуть силы, для уничтожения пушки, они торопились на Запад. Местное население привыкло к такой работе, как разбирать пути от разбитых и сожжённых вагонов. Некоторые, более смелые, прятали найденное оружие. Иногда было не понятно, живы ли артиллеристы? Эшелоны стояли на станции часами, а выстрелов не было. Как-то избирательно пушка стреляла. Недели через две после появлении пушки, в село поставили немецкий гарнизон. И после очередного обстрела, солдат выстроили в цепь, и отправили прочёсывать болото. Но широкая, длинная полоса озера, не давала возможности им выйти к пушке. Тогда они обстреливали заросли камыша из пулемётов и минометов, пытались камыши жечь из огнемётов... Результат был нулевой. При появлении на станции удобной мишени, пушка снова оживала, и отправляла в сторону станции три снаряда, не более. И попадания всегда были прямо в цель: в паровоз, в цистерны. Еще не было случая, чтоб артиллеристы промахивались.

Пашка приходил в дом к бабке Фёкле ночью, приносил тушёнку,свежую рыбу. Бабка, по привычке застирывала от болотной грязи его одежду, и готовила артиллеристам еду. Под утро внук уходил. Как он говорил смеясь:

-Ну, ладно бабуля, воевать ухожу...

Но мир не «без добрых людей», на бабку с внуком донесли... Пашку немцы схватили в очередной его приход. Ему предложили:

-Проведёшь нас к пушке, гарантируем тебе жизнь и твоей бабке!

Пашка согласился быть проводником... Он с частью немецкого гарнизона, пошел в болота.

Немцы с пристрастием произвели обыск в доме старухи, и нашли фотографии сына и мужа. Солдат, чтоб угодить офицеру, растоптал рамку сапогами, а потом проткнул штыком каждого. Фёкла кинулась на него с кулаками... он и её заколол штыком...

Пашку, и вместе с ним ушедшими, немцы тоже больше не видели... Только по глубокой осени, кто-то из местных жителей, или партизан, обнаружил его маленькое, полуразложившееся, всё изрешеченное пулями тельце, в самом сердце болот... Немцев рядом с ним не было... Утонули наверно в топях...

Нашёлся таки предатель, и провёл немцев к пушке. Бойцы отстреливались из простых «трёхлинеек». Когда немцы забросали артиллеристов гранатами, и вышли на их позиции, то они увидели только одного русского бойца... А винтовок было две... Долго они искали второго бойца, но так и не нашли...

После войны, Пашку, вместе с неизвестным солдатом похоронили прямо на станции. Поставили обелиск.

На двадцатилетие Победы, в селе появился незнакомый мужчина, в военной форме без знаков различия. На кителе было всего два ордена, и штук пять медалей. Постояв около могилы Пашки, он зашёл в магазин, расположенный рядом. Продавщица, где-то его лет, может чуть моложе, мельком глянув на незнакомца, продолжала обслуживать покупателей. Потом опять, быстрый взгляд вернулся к военному.

-Вася?! Васяяяя!

И выскочив из-за прилавка, кинулась ему на шею. Покупатели, а их было человек десять, в недоумении, а некоторые и с возмущением смотрели на эту сцену... Праздник, отмечать надо. Горилка своя, а вот закуску обязательно надо городскую!

-Это и был второй артиллерист, Василий. Его друга немцы убили, и он некоторое время отстреливался, потом отполз к луже, сорвал камышинку, и нырнул. Вот через эту камышинку и дышал. Сколько он пробыл в воде, в таком положении он не знает, вылез, когда стемнело. И, как-то пробрался в село, в наш дом, где я жила с мамой. Пришел мокрый, замёрзший, больной, с воспалёнием легких. Выздоровел. Уходя к партизанам, обещал меня забрать к себе, в Новокузнецк. В одном из боев, он попал в плен.Немцы увезли его в Германию, там работал на шахтах. Освободили наши, и посадили за плен... Освободился, реабилитировался, и сразу ко мне...

Да и у меня личная жизнь не складывалась, как будто судьба специально делала так, чтоб я его дождалась...

Закончила своё повествование попутчица. Наступила тишина. Я так был увлечён её рассказом, что даже не заметил, как перестали петь в соседнем купе, они сидели у нас в купе, и тоже слушали, эту историю