Знаешь, есть что-то ритуальное в твоем имени, записанном на песке. У меня как будто становится лучше почерк, а песок, прочерченный указательным пальцем, неохотно смыкается под набежавшей волною. Нынче море спокойно, и имя твое исчезает не сразу. А песок податлив одинаково как правой, так и левой руке.
Поднимаюсь, с медлительностью садиста вношу себя в воду, когда море уже проглотило меня по грудь и опасно плещется возле шеи, отталкиваюсь от дна. И плыву, разумеется, за буйки, с шансом, что я останусь одна в полосе, где плавают только русские тетки в сплошных купальниках и усталые немцы на надувных матрасах. Я гребу и отплевываюсь: я хотела бы брассом или вот еще баттерфляем, но научена лишь по-собачьи – отплевываюсь и гребу, чтобы выкрасть у всех у них моря еще с десяток метров, раскинуть руки, лежать на спине, белой рыбиной со вспоротым животом. И не думать недуматьнедумать.
Почему вода меня держит? Никогда не понимала. Поворачиваю к берегу, задерживаюсь у буйков, повисаю на одном из них мертвым грузом(плохо плаваю – вот – устала), очень скоро доходит вся странность ситуации: я держу буек, а он держит меня на плаву. Мне становится страшно, отталкиваюсь, плыву, торопливо, выбиваясь из сил, уходя под воду (вот уже и вода не держит) и, внезапно, касаясь дна: спасена. Никогда не писала ничьих имен ни на партах в читалке ни на стенах подъездов, никогда не таскала в рюкзаке несмываемый черный маркер, а сейчас пожалела: Знаешь, есть что-то ритуальное в твоем имени, записанном на песке на буйке. (Маркер в зубы, доплыть, нацарапать короткое слово на красной поверхности поплавка, ухватиться, выдохнуть, вдохнуть – и получится: крупным планом моя рука, я держу тебя, а ты не даешь мне тонуть.)
Postscriptum:убиваю клона. наверное, не совсем проза. но, собсна, и не стих. пусть будет тут.
|