Ключ

Нет прощения тому, что исчезает;
Оправдания (за неимением объекта).
Ход. Горчичный дым над кораблями
Филигранной проволочной сетью.

Донные соскобы скоро меркнут,
Даже в глубочайшем из футляров,
В этом симбиоз, никак иначе.
Будет волос моря к ним тянуться,
Под луной шагая и под солнцем,
Через стёкла бус, промытым светом
Насыщая страшные наросты.

Ржавчина с бортов. Чешуйки тела,
Вот откуда осень злость качала,
Вот откуда набиралась дрёмы…

Светлячков захомутали волны.
Как детей своих под вечер держат,
Так, что струны к темноте – немеют.

Воду ключевую влей в бутылку,
Где была недавно газировка –
Неспокойный, сладкий дух напитка
Симбиоза проведет обводку.


Настил

В некоторой точке утверждены ноги
ноги оканчиваются ступнями, а те подогнаны
«что и не просунешь волоса», к деревянному настилу

Далеко внизу шел человек
вернее, тело человеческое, хвала всем богам
далеко внизу человеческое тело
совершило поворот примерно на девяносто градусов

Утром пар стелется по гнилым доскам,
а изнутри всё выели черви разных калибров
далеко внизу черви стали жуками.

Девочка наблюдает, как я бреюсь.
Сучья кислятина её подмышек.
(сами собой перерастали в настилы)
когда кожа слегка обозначилась,
по девочке прошла рябь и всю сместила.


Сирена

она собиралась вдруг выйти, и громко, и топот
увязший в поставленном на бок как-будто-дожде рекордер
пытается раскровить чуть-чуть,
она собиралась вдруг выйти,
Она говорила: «Вложите мне в руку,
мое»
тело в песке неровно
царапающий пластину дня рекордер.

Капсула для просмотра старья
с двояковыпуклым стеклом – «иллюминатором дня».
«Давайте отложим переговоры,
вы, пожалуйста, подготовьте до завтра
документы, хорошо?»
Она собиралась вдруг выйти –
застопорилась на простом
(простое легче легкого, легкое легче простого).

Она делала бутафорский стриптиз.
Пласт свечения держался на тонких пиявках,
тянущихся от ее ключиц,
тянущихся к матери, прильнувших.
Она собиралась,
вдруг
горы малинового мармелада
сделали свое дело.
Камера для нетронутых горечью
ошметков случайности.


Рыбак-2

В обстановке обычно зерно еле различимо.
Мальчишка-рыбак придумывает для себя темноту
такую… неподвижную.
Как выброшенный на берег левиафан для прыгучих рачков,
живущих в гниющей морской траве.

На самом деле – это зернышко.

Почему же тогда оно
правдиво скрипит, а из участка,
где Стандартный Набор Бытовых Вещей в него утыкается –
сыпется черной пылью на головы людей, и они злы
оттого, что мальчишка
опять не вымыл полы.
Оттого, что улов не соответствует ожиданиям,
оттого, что кто-то сказал что-то не так, как требовалось,
оттого, что даже когда улов соответствует ожиданиям,
через какое-то время этого мало,
или этого слишком много, чтобы заметить
в улове ценную рыбу.
Или это просто совсем не то, что нужно.

Мальчишка придумывает для себя темноту.
Пацан придумывает, что море подвижно;
будто снаружи – это всего лишь пленка,
о которую чешут спины
какие-то…

Веселые крики на берегу,
мальчишка вскакивает
и убегает вприпрыжку.


Разговор у озера

«Продержусь на сухом топливе», –
Давай дымить. Улыбается.
История, рассказанная в эти дни,
когда головастики
скидывают хвосты,
разом заполнила все карманы.
Клякса Роршаха на спине
трактуется по-другому, а может, просто
иначе пот ввинчивается в футболку.

Ось ведьминых кругов –
длинна.
По скоплению белка над городами,
по равномерному пятну наноэмоций
катится, качение вполне привычно
след, конечно, размазывается, но скоро сотрется

«Я срочно холсты подставлял и давай узоры,
на полотнах редко хватало места», -
Молчит «многозначно».

Кажет зрачком ромбичность.
– Где вы были в субботу
с восьми утра до
одиннадцати вечера?
Что бы он ответил, что бы он
ответил, что бы он от-
ветил?


Эмбрион

- Сомневаюсь: можно ли рукою
взять за жабры звук,
под корень вырвать
что-то непонятное, такое,
из чего он состоит и дышит,
чем от тишины он отделился?

- Говоришь ты так:
«Не знаю, можно ль
звук за жабры ухватить рукою,
из чего он состоит и дышит,
что-то непонятное, такое,
чем от тишины он отделился,
собственной рукой под корень вырвать?»


( )

(Наконец-то едины
две скобки, нарисованные простым карандашом,
между которыми ничего
нет,
или есть ничто.
Ну, в общем-то, сырая бумага,
испещренная канавками.
Должно быть, это и не бумага вовсе.

Ну почему же «вовсе»?
Категоричность приводит к тому,
что между скобками, раз уж на то пошло,
прочерчены клетки, утреннее время
от себя отрывает для них частичку цвета.
А если приглядеться, то, по правде говоря,
там, между этих скобок, всё же, что-то написано,
хотя и без нажима.)