Наконец все закончилось, смолкло. Перестал мигать и без того тусклый свет, стих детский плач, а взрослые, сделали первый выдох после четырех дней испуганных вдохов и разжали сцепленные от страха пальцы.

Я забежал в убежище последним, за несколько секунд до того, как первая бомба превратила в пыль газетный киоск и автобусную остановку. Я забежал последним и теперь, как в математически точной формуле, выхожу из него первым.

Был город, и не стало. Погибло все: аптеки, парки, скверы, дома, фонтаны, школы. Все в огне. Один лишь дождь, ошеломленный увиденным, пытался рыданиями потушить разбушевавшееся адское пламя. Немного придя в себя после охватившего меня оцепенения, я раскрыл зонт, поднял воротник пальто и стараясь не смотреть по сторонам, пошел к ближайшему горизонту дыма, огня и руин. Я брел спотыкаясь о трупы людей, о дымящиеся останки зданий и нее мог поверить, что все это сделал человек. Проходя мимо стоявшей здесь некогда французской булочной, я увидел маленькую девочку, которая держала в руках ножку разорванной взрывом куклы и глядя в сумеречное свинцовое небо, горько и тихо плакала. Не в силах вынести увиденное, я отвернулся. Дойдя до той улицы, на которой еще четыре дня назад жил, я оглянулся, и увидел город. Город, которого теперь нет, потому что мир сошел с ума. Я чувствовал как во мне поднимается дикая необузданная ярость, но Роттердам - это тихий, мирный город и месть здесь не священна. Теперь я знаю, что прощать умеют только города.

****************************

Роттердамский дневник.

Дождь в Роттердаме. Сумерки. Среда.

Раскрывши зонт, я поднимаю ворот.

Четыре дня они бомбили город,

и города не стало. Города -

не люди и не прячутся в подъезде

во время ливня. Улицы, дома

не сходят в этих случаях с ума

и, падая, не призывают к мести.

(с) И. Бродский