Это был холодный июньский день в пригородном парке.

Нам было некуда деваться, нам обоим было не очень-то весело, а мне еще и холодно. Но у нас была бутылка белого вермута, и апельсиновый сок, и сыр на закуску. Мы сидели на старой-старой скамейке, в той части парка, которая уже больше похожа на лес, но все же еще только похожа. Именно эта грань составляла ее особую прелесть, и именно поэтому мы с Жорой изучили ее до последней тропинки. Здесь не было ни памятников, ни даже новых скамеек, и вот мы сидели на этой серой от времени доске и пили вермут.

Жора, как соучастник, сейчас был как нельзя более кстати – мы знали друг друга достаточно давно, чтобы одинакого приятно проводить время в болтовне или молчании, и были друг к другу достаточно равнодушны. Кроме того, пить, как известно, лучше с равными тебе в этом, иначе что толку, если ты, например, пьянеешь с одного стакана, а твой собеседник – с пяти, и вот, к тому времени, как он выпьет (если вообще выпьет) этот заветный пятый, ты уже черте-чего натворишь, или попросту уснешь. Нам же с Жорой одновременно хотелось валяться на траве, потом – снова одновременно – прыгать и скакать, как лесным лепреконам, потом молча смотреть на самолеты, что в изобилии летали над тем парком. Жора спокойно переносил читаемые мною на память стихи, я – его разговоры о журналистике.

Кстати, это был его день рождения.

- Послушай, я ведь еще не сделала тебе никакого подарка, - вдруг вспомнила я.

- Ну и что? У нас же с тобой традиция - ничего друг другу не дарить на день рождения, - ответил Жора, деловито допивая из горлышка.

- А в этот раз мне хочется сделать исключение. Чего бы ты хотел в подарок?

- Гм...- он наморщил лоб. - Наверное, я хочу, чтобы был июнь, и все кругом было зеленым. Еще - чтобы мы с тобой сидели на старой доске, а над нами - обязательно! - летали самолеты.

- Хорошо, - я хлопнула в ладоши. - Я тебе все это дарю.

- Ну ты прямо волшебница, - улыбнулся Жора и стал смотреть в небо сквозь бутылочное стекло - в небе летел самолет, оставляя за собой длинную белую полосу.