Предисловие

Какого черта я делаю здесь? Какого черта я вообще что-то делаю? Все это напоминает какой-то идиотский сериал, или даже ток-шоу, где людям говорят, что надо делать, им прописывают каждый их шаг, вздох и наверняка моргание.

- Можно чашечку кофе. – Ненавижу придорожные кафе. Я знал бедных людей, я был бедным, но никогда я не позволял себе быть неряшливой скотиной, как и те люди, я старался жить достойно, не плевал ни на кого, да, я завидовал, но не более. Такие забегаловки как эта просто пропитаны пустотой, плевками в сторону каждого посетителя, некой злобой. Грязные полы, популярная музыка из магнитофона, что стоит рядом со скучающей официанткой, которой вся эта жизнь так сильно невмоготу что, иногда, неверное, ей хочется взять и сорваться с одним из посетителей, на его машине куда-нибудь подальше от всего этого, но мечты они и есть мечты.

- Вам какой? – Не отрываясь от своего места, словно ее туда на болты прикрутили, некий кашель вместо слов в лицо, спрашивает официантка. На вид ей чуть больше тридцати, осунувшееся лицо, мешки под глазами и тоска в потускневших глазах.

- Черный, без сахара. – Книга без начала и конца никем не написанная живет в голове каждого, кто хоть раз вступал на этот скользкий и одинокий путь странника между такими вот придорожными кофе.

Я размешиваю пластмассовой ложечкой наипротивнейший кофе и наблюдаю за дорогой сквозь грязное окно. Мне давно уже ничего не мерещилось, ни единого проявления загнивающего мозга. Скучно? Интересно, а бывало ли мне скучно, после того как я сжег за собой все мосты и вступил на дорогу? Не помню. Каждый новый день стирает предыдущий, оставляет лишь общие очертания и весьма размытые ощущения. Я словно лист бумаги, который хочется начинать заполнять заново каждый раз, когда доходишь до конца, вот только бумага, как и человек не бесконечны, и ластик в какой-то момент сделает последний рывок и разорвет все на части.

Глава первая.

Эд, довольно своеобразная личность для такого простого и бесхитростного вроде бы животного как собака. В один прекрасный день он просто вышел ко мне на дрогу из какой-то канавы и пошел рядом со мной. Эд, умеет говорить, вещает мысли прямо мне в мозг. Я знаю, что все это, по меньшей мере, странно, но от фактов никуда не деться.

Он любит коньяк, хотя и рвет его по утро потом очень даже жестко, но поделать он с собой ни черта не может. Признаться общаться с ним довольно таки трудно, но в тоже время интересно. Мы вместе с ним уже пол года, и за все это время я лишь дважды пожалел что связался этим облезлым старым псом, да и то во мне взыграли сугубо человеческие качества, такие как жлобство и ненависть ко всем кого не можешь понять, он же, будучи псом, просто пропускал все это дерьмо мимо своих обмякших и потерявших былую остроконечную форму ушей.

- Я есть хочу. – Говорит мне Эд.

- Мы черт знает где, в рюкзаке у меня остались всего две банки консерв, а ты хочешь есть. Придется потерпеть, сожрать последние припасы, что у нас есть не самое разумное дело.

- Глупо жить завтрашним днем. Завтра мы можем и не проснуться. – Эд сходит с дороги и мне ничего не остается, как идти за ним следом. – Сейчас вот местечко поуютнее найдем и отдохнем. Костерок разожжем, а то что-то холодать стало.

Осенний ветерок пронизывает до костей, я начинаю завидовать собаке, она этот холод переносит куда как легче. Видимо я просто привык к теплу.

В детстве к теплу матери, в юности к теплу любимой половинки, а сейчас вот некому согреть. Душа замерзает, тело может терпеть, а вот душа нет. Эду проще, не знаю, почему, но проще.

Мы едим разогретые на костре консервы и молчим, мы вообще редко разговариваем.

Примостившись у края леса, я подкидываю в костер хворост и смотрю на бескрайнее поле, что растянулось передо мной словно море. Мысли вновь начинают плести непонятный клубок в моей голове, я ложусь на холодную землю и стараюсь заснуть.

- Ты когда-нибудь думал о том, как ты умрешь?

- Думал. – От сизого дыма костра начинают слезиться глаза, но вставать и искать новое место, чтобы прилечь уже не хочется.

- Забавно все это. – Эд начинает чесать себя за ухом задней лапой, осторожно приподнимая то, опуская уши, словно ожидая что-то. – У меня провожатый как-то был. Давно уже, я еще молодой тогда был. Он мне постоянно рассказывал, что знает, как умрет, во всех подробностях, знаешь, таких подробностях вплоть да того, кто будет по улице проходить или за туалетом блевать, когда он умрет. Не по себе как-то становилось от его уверенности, и жил он в ожидании того самого дня.

- И что?

- Да ничего. Когда наступил тот самый момент которого он так сильно ждал то… Я ему в тот день поверил, потому что тоже знал весь этот день, начиная с самого утра до его смерти, больше того я начал им жить, этим днем. И вот когда стукнуло ровно три часа двадцать восемь минут, он продолжил жить. Просто ничего не произошло, понимаешь, всю свою жизнь он жил этим моментом и ничего не произошло. Все так же кто-то блевал за туалетом, прохожие шли мимо и говорили о том, о чем я уже знал, будут говорить, а он сидел на лавочке и все не мог поверить, что до сих пор жив. Он так много думал о смерти, что смерть решила, что он уже давным-давно умер. Он до сих пор сидит на той лавочке, словно овощ. Вот мне и стало интересно, а думаешь ли ты о том, как умрешь.

- Нет, я не думаю. Мне это не интересно.

- Понятно.

Мир собран воедино, отрезано все лишнее, все то, что усложняет и тянет на дно. Дорога и небольшое пространство вдоль неё и только-то, все остальное мусор.

Глава вторая.

Дождь проникает во все щели на одежде, пытается поглотить меня всего, но я пуст, словно выжатый лимон или апельсин, кожура и никакого сока. Эд подсказывает мне, куда надо сворачивать и идти. Он мой проводник, а я его попутчик.

Мимо нас словно в замедленной съемке мелькают города и села, толпы безликих людей и одинокие личности с потерянными ориентирами в этом замкнутом на дороге мирке.

Я помню дом, вернее его образ, словно на картинке в глянцевом журнале, на каких обычно изображены улыбающиеся люди, почти сверкающая комната, кот на диване и смеющиеся люди, семья. У меня тоже была семья, наверное, я ее тоже любил, и был любим. Не помню, или не хочу помнить.

- Они нас даже не замечают. Мы проходим мимо не оставляя после себя даже шлейфа.

- Какого еще шлейфа?

- Знаешь, у каждого живого существа есть некий шлейф. Ты его не видишь, но чувствуешь, этакая тень души если хочешь.

- Выходит, у нас с тобой нет души?

- Нет, выходит, что она у нас настолько гнилая, что ее даже не видно.

Мы бредем под дождем, потому что не можем иначе, такова наша участь, мы часть этого полотна из бетона.

Сигаретный дым заставляет желудок сжаться в комок. Невыносимо хочется есть.

- Я должен уйти. – Говорит мне Эд. Он стоит под дождем и смотрит в мои глаза, сквозь них, по крайней мере, мне так кажется. – Не я решаю такие вопросы.

- Я понимаю. – Понимаю ли я его на самом деле? Нельзя быть уверенным наверняка. Этот чертов мир не линеен, он настолько угловат, что можно разбить себе голову даже не дела попыток выйти.

- Еще один человек идет, и я должен быть с ним. – Эд разворачивается и медленно идет обратно. Через минуту он останавливается и поворачивает свою уставшую голову. – Жди меня. Скоро произойдёт событие, на котором мы должны быть вместе. Жди меня.

- До встречи.

Собака, покачиваясь, удаляется по мокрому асфальту, с каждым шагом теряя свое очертание, словно и не было ее никогда, а я стою и смотрю ей вслед и не знаю что делать.