Машерочка, деточка, Шурка, влюбилась в тройного придурка, а был он блатяра и урка, маньяк, четвертной олигарх.
И наша наивная Шурочка, сгорела в любви помпадурошной, а всё потому что, тот жмурик…
Ведь он обещал ей Париж!
Но этот маньяк бессердечный, что клялся в любови ей вечной, в Рязани терзал её тело…
А после, когда надоела, он душу её, как окурок, своею ступнёй растоптал.
В тот миг, когда женщинка Шурка услышала песню о Мурке, застала движенья под буркой, И то, как еёйный придурок…
Он грудь секретутки ласкал!! Ё-моё!
И вот она, новая Шурка, На ней комиссарская шкурка, Под шкуркой дедовские чувства.
…Он был генерал РККА.
А тут ещё маузер, сцепка – звезда на застиранной кепке, которую дедушка Ленин, прабабке её подарил.
И вот уже, сердце – не камень, в придурошном сердце не пламень, а пули… Визжит секретарша, так это и ей поделом.
Ну что ж ты… Ну, что ты наделала, бесстрашная наша и смелая, теперь тебе шить рукавицы на зоне для кровных убийц.
Теперь тебе плакать ночами, состариться чрезвычайно, чифирить, чинарить, чихвостить свою поламатую жизнь.
Но тетка с Единства России, а дядька – он был прокурором, и братик, а братик из органов…
Спасли нашу бледную Шурочку, Сказали, что… Дурочка! Дурочка!!!
Ну, что ты, с такой вот, возьмёшь…
Лечили…
Потом отпустили…
И снова забрали…
Страдала…
И словно свеча – угасала…
Вот так ей хотелось в Париж.
|