У меня окна на пустырь – ни фонарей, ни фар, ни гудящих под окнами машин. Угомонились соседи с собаками и детьми. Только погромыхивает посуда на темной кухне. Это Тиша…

Я надеялся, что этой ночи не будет. Точнее, что накопленная за последние дни усталость увлечет за собой, утянет в черный водоворот забытья. Без сновидений. Без памяти.

Увы. Сон бежал, оставив наедине с воспоминаниями, что тотчас полезли изо всех щелей, почувствовав силу.

Звук льющейся воды прекратился. Мятный холодок робко пробрался под подушку, зашевелил волосы так, словно их перебирали невидимые пальцы. Последнее время Тиша любила спать со мной. Я не возражал. За три года жизни под одной крышей я сильно привязался к этому существу. В известном смысле, Тиша и была для меня домом, его хранительницей, теплом и уютом.

Полтергейст достался мне вместе с квартирой в виде бесплатного приложения. Бабка – прежняя хозяйка, продавала свою однушку и покупала однушку же, только в другом районе, «поближе к вокзалу». Тогда я не придал этому факту значения, мне было наплевать. А теперь вспоминаю ехидное бабкино лицо, словно той удалось всучить мне гадюку в лукошке. И смысл пространной фразы на прощание: «Главное, вы не нервничайте! Оно привыкните!», стал мне ясен. То-то бабуля переживала, что сорвется сделка, при регистрации у нее не то что руки тряслись – дрожь била. Недавно тут встретил ее… «Вы там же еще?», спрашивает. А у самой глазки бегают. «Там же», отвечаю. И доверительно так вполголоса: «Привет, кстати, вам!» Отшатнулась бабка от меня, как от ожившего покойника, физиономия ее красными пятнами взялась, и боком, боком, набирая с каждым шагом несвойственную пенсионерам скорость, скрылась старушка вдаль.

То, что в квартире «нечисто», я почуял сразу. Вначале, как и всякий здравомыслящий человек, я пытался найти объяснения странным звукам посреди ночи, валящимся с полки открыткам, лампочке, что раскачивалась под потолком сама по себе, вальсирующим под собственный скрипучий аккомпанемент дверям. Водопроводные трубы, – убеждал я себя. Мыши, сквозняк, собственная забывчивость. Каким сквозняком, однако, мой тапок заносило в стиральную машину, и почему водопроводные трубы с завидным упорством загибали уголок скатерти на кухне, я не знал. Но обещал подумать.

Утром я привычно расправлял скатерть (так, оказывается, Тиша просила прибраться) и шлепал в ванную за тапком. Само присутствие в квартире кого-то еще я воспринял довольно спокойно. Ну считал мой полтергейст, что тапок должен ночевать в стиральной машине, ну и что с того! Чего ж теперь, головой о стену биться? В любом случае, причин воевать со своей соседкой я не видел. Ну, пошаливала Тишка, но особо не мешала. В конце концов, не век мне здесь вековать, авось переживу! Поди, не хуже полтергейст коммунальной квартиры-то?

Постепенно я свыкся с чьим-то незримым присутствием и самопроизвольные перемещения предметов мне уже не казались чем-то необыкновенным. Экспериментальным путем удалось выяснить, что писк игрушечной резиновой уточки вызывал серию потопываний по потолку, будто там носилось стадо невидимых бегемотиков. Тиша резвилась. А барабанная дробь пальцев по столу или постукивание ногой по полу приводили мою подругу в негодование, и в меня летели различные вещи, чаще всего зимняя шапка с вешалки.

Тиша легко шла на контакт, и мы вскоре начали общаться в лучших традициях бульварной прессы. Один ее стук означал «да», два стука – «нет».

Прежде всего, мне нужно было как-то звать свое приобретение.

– Барабашка? – предлагал я, – Кузьма? Нафаня?

«Нет!»

– Варфоломей? Епистафий? Евлампий?..

В меня летела шапка.

– А ты мальчик, вообще?

«Нет!»

– Хы-хы! А кто?..

Траекторию шапки повторяла губка для чистки обуви.

– Вот оно что!.. Клава? Дуня? Глаша?..

«Нет!»

– Капитолина? Тракторина? Даздраперма?..

К растущей куче вещей на полу присоединялся, прочертив на обоях след грязной подошвой, увесистый кроссовок.

– Тише, тише!.. Расходилась!.. Тиша? Будешь Тишей у меня?

Молчание. Полтергейстиха раздумывала.

– Тишка… Тишенька… Тишуля… – расхваливал я новое имя.

«Да!»

И восторженный топот по потолку.

Я возвращался с работы и знал, что меня ждут аккуратно выставленные тапочки у порога и раскачивающаяся лампочка – Тиша скучает.

– Играть? – предлагал я.

И из-под кровати с готовностью выкатывался резиновый мячик. Я усаживался в большой комнате на пол и кидал мячик в темную прихожую, откуда тот вылетал обратно. Сначала тихонько, потом все сильнее и сильнее. Однажды я прохлопал момент и ощутимо получил в нос, так, что пошла кровь.

– Ну, аккуратней же надо, елки-палки!

Что-то мягкое, весом с кошку, придавило мне плечо. Тиша извинялась.

Постепенно мы осваивали более сложные игры, например покер, по сравнению с которым мяч Тишей вообще не котировался. И на предложение поиграть уже позвякивала банка с мелочью, заменявшей фишки.

– Ладно, только не жулить!

Сдавал я. Пять карт себе, пять выкладывал рядком напротив рубашкой вверх. И отворачивался для того, чтобы Тиша сделала ставку. У меня на виду полтергейстиха не перемещала предметы, стеснялась. Таким же образом Тиша отбрасывала в сторону карты под снос, и я клал на их место новые из колоды. Потом повторялась процедура с торгом, и я вскрывал обе руки. Иногда Тишкины карты бабочками вспархивали из-под моих пальцев и переворачивались самостоятельно, это соперница не выдерживала и хвалилась особо удачными комбинациями. Процесс обычно сопровождался притопыванием по потолку. Надо сказать, что статистика покерных турниров сводилась явно не в мою пользу. Тиша прекрасно проглядывала карты сквозь рубашку, и я сильно подозревал, что не только свои.

Иногда на Тишу нападала хандра и она начинала безобразничать. Как-то я пару суток не появлялся дома и вместо гостеприимно выставленных тапочек меня ждал в квартире жуткий кавардак. Тиша размотала все запасы туалетной бумаги, опрокинула помойное ведро, взрыла постель, разбила горшок с цветком и вообще развлекалась, как хотела.

– Как тебе не ай-яй-яй! – стыдил я соседку, наводя порядок, – Нет, чтобы помочь, цветы полить, посуду вымыть. Хозяйка, туда-сюда…

Как ни странно, на Тишу подобные отповеди действовали благотворно и через некоторое время я начал замечать, вымытые не мною тарелки. А апельсиновые корки и кожура от бананов, не донесенные до мусорного ведра, все чаще транспортировались туда самостоятельно. Еще мне можно было смело экономить на будильнике. Стоило поваляться в кровати лишних пять минут, как Тиша начинала щекотать меня за пятки, щипаться, а то и вовсе стаскивала одеяло. Хуже всего то, что подобная процедура повторялась и в выходные дни.

Непостоянные гостьи, посещавшие время от времени мою холостяцкую обитель, реакции полтергестихи не вызывали. Казалось, что если бы у Тиши было лицо, то оно излучало бы в такие моменты недоумение с неким налетом презрения, что случится, если одновременно изогнуть бровь и скривить рот. Как только в прихожей оглашалось: «Чмоки, созвонимся!» и хлопала входная дверь, полтергейстиха являла свое присутствие. Мне мерещилось, что она по-хозяйски, подобно заявившейся после подростковой вечеринки мамаше, обходит квартиру, настороженно принюхивается к незнакомым духам и брезгливо зашвыривает за шкаф забытый лифчик. Тиша убеждалась, что все в порядке, и мчалась на кухню задирать скатерть…

И вот случилось… То, к чему я так упорно шел, чего испугался под конец.

Я продал квартиру. Скучкованные на полу вещи ждут утреннего рывка в двушку повышенной комфортности, новую, просторную. Пустую. Я продал квартиру с Тишей.

Как и у бабки у меня дрожали руки на сделке. Я убеждал рвущееся пополам сердце, что это жизненный период, что его нужно пройти. Ведь в шестнадцать лет уезжать в незнакомый город тоже было тяжело, но стократ хуже было бы не уехать, остаться с родителями.

Если вдуматься, что делает место нашего обитания домом? Сертификат о праве на собственность? Грязные носки под матрасом? Запах блинов с вишней? Где осязание того неуловимого, теплого? Сухих бревен ли, шершавого ли кирпича камина, или крохотной кухни с двумя табуретками, столом и чайником?

Кто-то посоветовал таскать с собой гвоздь. Где вобьешь, там и дом. Случился переезд – выдирай плоскогубцами и бери с собой.

А тут так засел мой гвоздик, что не выдерешь.

– Тиша, – шепчу я, – Я читал где-то, что домовые тоже переезжать могут с места на место. В венике… Ты же домовой у меня! Домовиха…

Тиша молчит. Я сам понимаю глупость происходящего.

– Там написано было, что если веник такой сжечь или утопить, то пропадет домовой, сгинет… Только ты не бойся, ладно? Я не…

К горлу лезет комок. Мягкая тяжесть наваливается на плечо. Тиша все понимает.

– Ты поедешь со мной?

Я знаю ответ. Но все же…

«Нет».

Вещи вынесли быстро. Табуном промчалась суматошная бригада. Я здесь больше не живу. Обрывки газет, комья пыли валяются на половицах.

– Тиша, – зову я.

Молчание.

– Прости…

Вокруг поднимаются вихрики из мусора, гневно раскачивается антенный провод. В меня нечем бросить. Нечем прогнать меня вон и прервать это затянувшееся прощание. Тише больно, как и мне.

Я ухожу. Слышно, как за дверью что-то бьется вдребезги.

Бегу к машине, стараясь не оглядываться на окна. Не выдерживаю, бросаю мимолетный взгляд. На мгновение мне чудится силуэт женщины, глядящей вслед.