мы идем из малых комнат в мелкие могилки ничего
не оставив после, даже Искусство--
это лживо, это тщетно и, как никакое
иное дерьмо требует больше времени для уничтожения.

мы с немногим мирились, и следовали, о, столь малое нам помогало,
только то, что мы имели, и мы иногда позволяли себе смех
только недолго и
только негромко.

мы сновали по местам, отзванивали свое так точно,
что никто не сможет достойно это оценить
никто не сможет это разрушить, оспорить.

с грезами бомжа, с грезами Бомбы
быть движущимся представлялось выжатым быть в скором режиме
бельем, крутящимся, швыряемым, разболтанным
повсюду.

теперь мы лениво уставились
на полку в кухне

как голубые гоблины горят, как барон Манфред фон Рихтовен
чавкает на трассирующих пулях
в своем гробу

рычаг невероятного крика переведен на выкл.
математикой

ты знаешь что я имею
в виду.

всего лишь я желаю что бы мы изобрели новое слово для ада
с которым мы более чем
адгезивны

эта необъятная печаль нашего времени, нашего общего времени,
насыщенного как пьянчуги, сложившиеся в пройму у
бокалов с пивом.

крот буравит себе тоннели заодно с клише нашего пребывания как
мух размеров с канюков садящихся на мозг мой
я смотрю колонки с достижениями, статистические данные
моего любимого
бейсмена.