Возраст, возраст, возраст… Люди только и говорят, что о возрасте. Чаще с горечью. Реже с уважением. Года для них не столько мудрость, сколько старость, болезни, смерть. Складываются лета горошина к горошине, вырастают холмиком. Можно и прошлое ворошить.

Собираются ворошители прошлого на скамеечке, солнце щёками подпирают, щебечут. Им смерти не бояться. Ждут.

Город вокруг. Растёт. Дышит. Что ему года? Капли. Дождя и слёз, сладкого яда и горьких микстур, свинца и золота.

Живёт город, и нет мудреца, чтобы научить его мудрости, нет детей, чтобы показать ему старость. Нету прошлого. Улыбается двухтысячелетний младенец, светятся неоном шаловливые глазёнки. Всё ещё будет.