Ибо, кто знает, в какой глупости кроется истина? Какой здравый ум представит себе лохматую чашку? А ведь представили, и даже с блюдцем. И восхищаемся. Какой издатель поверит, что анекдоты про бедного Пушкина, что наперебой с сыном со стула падает, те самые, что (как его?) Хармс написал, кто-то читать станет и от икоты, как Пушкин, со стула хряпаться? А ведь не только печатают, но и читают. И ахают: «Ах-ах-Хармс». Да я бы этого ха-ха-Хармса близко к печатной строке не подпустил. И не пускали, ведь. А нынче ахают. Да и я, что греха таить, книжечку приобрел, да одним глазом и пробежал. И вижу, что дурь, но что-то в том есть. Ну и Бог с ним. Пускай читают, пускай ахают.

Может, я тоже гений? Только никто об этом не знает – не оценили еще. Да я, может, еще и сам об этом не догадываюсь. А вот возьмет мою книжицу из потаенного архива, нет уж, из архивного файла, какой-нибудь компьютерный червь лет так через сто, а то и целых тыщу, и закричит благим матом: «Эврика! Процессор мне в глотку – гений!» Это, значит, про меня. Оказывается, человечество я осчастливил, а никто и не подозревал. И хранилось это счастье на полке под соответствующим номером с соответствующим количеством нулей за четвертым поворотом тридцать шестого уровня общественного книжного хранилища. Заметьте: хранилось! Да еще заметочка о нем на дискеточку записана и в глобальную память компьютерную вложена. Вот, так-то. А, что, извините меня, этот червь, простите, компьютерный делать будет, как он благим матом зврику орать станет - гений значит, если книжицы-то моей на тридцать шестом уровне не окажется? И не потому, что кто украл, а потому, что и не было. Не буду врать: не писал еще, но ведь могу. Да и какая радость писать, когда печатать не будут? Что написать могу – нет моих сомнений, и, про печать нет. Пробовал уж. Господи, время-то как бежит. Пока послание мое валялось по углам, томика на два поднакопилось хмури-то всякой. Ну, знаю, знаю, конечно: «рукописи не горят», «что написано пером, не вырубишь топором», и все такое прочее, и дело мое святое на том свете зачтется. Но, чего тут лукавить, хочется, чтоб и на этом, и если не современники, то благодарные потомки отдали должное уважение. Да больше скажу: и сам в толк не возьму, чем это потомков наших осчастливить могу? Но, может, я такое, как раз, придумал или придумаю, что и самому невдомек, что эти головастики будущие во мне отыщут? Да и Хармс тоже, точно говорю, дурочку валял и ничего такого не думал. Ан, вон как вышло, да и времени-то немного прошло.

Так вот, что и порешил я. Надо, чтобы такая организация придумана была, которая бы о потомках наших заботилась. И, коли, автор настаивает, а его нигде не печатают, чтоб организация эта автора непременно напечатала. И не смотрела, что и как, а, как сказал, так и было. И не надо много. Экземпляров сто-двести. Проблем-то с компьютерами да ксероксами – разговоров больше. И не даром, за деньги, если у автора есть, а нет, все равно печатать. Нет, за деньги, каждый дурак сможет, как-то не по литераторски получается. За казенный счет. Или пусть меценатство объявят: если, что дельное - прибыль пополам. А чтоб заведомую фигню шутники всякие не таскали, тест автору «на вшивость» придумать. Пусть, скажем, пеший хадж к могиле определенного классика, что попротивнее, совершит. Ерофеев, скажем, давно в классики метит, к его могилке пусть и бредет сердешный. А на могилке перед прахом его поклянется, что точно не знает, но сомневается, не таит ли рукопись великое откровение. Так что ж из того, что не помер? Одно другому никак не мешает, главное, чтоб могилка была. Можно проще: принимать рукописи под куполом Исаакиевского собора и по одной странице в день, чтобы автору-то шутить не хотелось, особенно в преклонном возрасте, когда о душе и завещании подумать пора. И, коли, что сосет подложечкой, то и поведет на колоннаду великого сооружения с посланием в грядущее. Ведь не для славы, в общем, а на благо человечества. Детей наших и внуков наших правнуков.

А вдруг, все же?