Люди, благодаря которым мы появились на свет,
бывали разные.
Женщины и мужчины, которые ждали нас,
и рожали нас, и носили нас на руках,
и даже те, кто не ждал,
те, кто впервые боялся нас,
нас, еще никого и ничем не умеющих испугать,
слепых, пока что невидимых миру -
большинство из них были хорошие люди.
А что до прочих – мне сказать о них нечего.
*
Я нажимаю на кнопку звонка,
и мне отвечает голос, мне незнакомый –
откуда здесь взяться знакомому голосу.
Что вы хотели? – голос мне говорит,
а что отвечать, я ничего не хотела.
Здравствуйте, говорю, это снова я.
Я, после прогулки по двору, уже во второй раз я нажимаю на эту кнопку,
здравствуйте, я не хотела снова вас беспокоить,
но все-таки подскажите – живет ли здесь.
Мне, право, неловко спрашивать.
Голос резок и нервен – голос боится.
Я понимаю его – незнакомые люди,
стоящие за дверями наших домов, вряд ли пришли с добром,
это знает любой ребенок,
меня и саму учили.
Живет. Живет, а я уже думала, умер,
или мне скажут, мол, не знаем такого.
Живет, хотя, какая там жизнь, честное слово.
Кто это?
Снова мне задают через дверь вопрос,
на который я не знаю, что и ответить.
Старая знакомая.
И я понимаю – сейчас мне зачем-то откроют дверь.
*
Это вранье. Мне двадцать один, я совсем молода,
и никак не могу быть чьей-то старой знакомой,
опять же – едва ли мы хоть немного знакомы
друг с другом.
Мне открывают. Сбежать не вышло, я стою на пороге.
*
Четырнадцать лет прошло с тех пор, как я видела это лицо,
тринадцать – с тех пор, как слышала голос.
Ни лица, ни голоса не узнать,
и он тоже не узнает меня,
да и каким бы образом, честное слово.
Четырнадцать лет спустя я стою у порога этой грязной квартиры
и ничего не чувствую, кроме неловкости:
ни отвращения, ни удивления, ни неприязни –
просто стою, и не знаю,
что говорить.
Я просто не знаю,
может быть есть какая-нибудь специальная фраза.
Но я прочитала более сотни толстых неспешных книг,
и фразы такой не помню.
Что, бормотать, мол, тебя не было в списках,
мне показалось странным, а вдруг ты умер,
или еще чего приключилось, а я не знаю,
решила проверить, не знала, что мне откроют?
Или, может, есть такие вопросы специальные,
что-нибудь вроде:
чувак, а как же так вышло?
Но и вопросы здесь неуместны
думаю, лет двенадцать или тринадцать, может быть, больше.
Кто это?
Может быть, нужно не спрашивать,
наоборот, рассказать,
что вот мол, доучиваюсь, печатают, в Африку ездила?
Но нет, и это не то:
ты, мол, обрел прощение, ты продолжишься в лучшем,
но я ни на кого не злилась, чтобы прощать,
и никого не вижу, чтобы продолжить.
*
Так я стою минуту, не заступая порога.
Он сидит на диване напротив,
а существо, открывшее дверь, утекает в зеленую муть квартиры, бормочет:
Кто мол, откуда мне знать, чего привязался, дочь твоя, видимо.
Он отвечает – правда?
И я не то, что киваю, но пожимаю плечами.
Он трет ладонью лицо.
Никто из нас ничего толкового так и не скажет.
*
Я выхожу на улицу -
выпал солнечный день, в какую сторону тут метро, интересно знать -
и мне уже некогда вспомнить:
вот мол, мне семь,
мы сидим на нетесаных досках у банного сруба,
отец – странное слово какое – принес мне жука-носорога.
Жук-носорог записан в красную книгу.
Красная книга – меня учили – такая книга,
где очень редкие звери, их нельзя трогать, их очень мало осталось,
мне семь, и я знаю: очень мало осталось - может, два или три.
А жука-носорога убили, чтобы мне показать, мол на, посмотри,
красивый;
а их немного осталось, два или три,
и хоть я боюсь насекомых, и жук мне противен,
мне стыдно и за себя, и за отца,
стыдно и виновато:
целую ночь я ворочаюсь с боку на бок.