Где-то больше года прошло.
Я остыл и вызрел, как коричневая хурма,
Не в сезон дороже.
Я погряз в почти утопическом эскапизме,
Я и сам становлюсь практически невозможен.

Друг, печальный клоун, вышел в тираж и запил,
Он и так грешил, но теперь уже безвозвратно.
Жизнь все так же покрыта россыпью бурых крапин –
Никогда не поймешь:
в веснушках ли, в трупных пятнах.

Завязал с кролями, начал распиливать женщин –
У меня от истошных воплей внизу мурашки.
Я настолько прежней бытностью обесчещен,
Что, наверное, мне уже ничего не страшно.

Я почти забыл о влюбленности и о страхе,
Что к моим вещам прикоснется рука чужая.
Я себя,
и ее,
и его посылаю на хер,
и отныне убогих больше не обижаю.

Я опилками посыпаю главу, и плачу
Оттого, что я независимый и беспечный,
Словно вся вселенная с парой коньков впридачу
У меня сложилась в глупое слово «вечность».

Друг вчера обрел просветление и сказал мне,
Что на этом свете трезвость невыносима.

Боже любит юродивых.
Он собирает залы, заставляя нас верить в нашу неотразимость.