Бог засучил рукава: месит толстыми пальцами глину,
ангелы бросили петь, только кто-то хихикает в хоре:
Бог утруждает себя и свою нездоровую спину,
выдумал, тоже, с лукавым Светоносцем отчаянно спорить.

«Будет же вам Человек!» - крепко сдобрив замес своей солью,
стряпает, будто из теста куличи, несравненный создатель,
мнёт и катает, и лепит: «Вот такое с утра вам застолье!
Вот же, учитесь пока, как держать хоть киянку, хоть шпатель!

Будет же вам человек: прямодушный, разумный и верный,
добрый участник бесед на прогулках по райскому саду,
чистый душой, недоступный ни навету, ни всяческой скверне!» -
лепит из глины создатель, твёрдо зная, кого ему надо.

После, воодушевившись, полной грудью вздохнут эти двое,
первый - бессмысленный - взгляд обратят на притихшего Бога,
в свете вечерней зари тот кивнёт, и зелёной листвою
Сад закивает им: «Здрасьте! Вы осваивайтесь понемногу».

Будет беззвёздная ночь, и заснёт утомившийся мастер,
и, притаившись в листве, им лукавый шептать будет спорщик
о недоступном в раю непростом человеческом счастье,
вечности вечной, в которой с каждым приторным часом всё горше.

После рассудят, что утро, всяко, действий ночных мудренее,
без дозволенья познанье – никому не простительный грех.
Выглянет скоро звезда, утро нехотя будет за нею,
эти двое - в раю, пока ночь на небесех.