В течение своей жизни Маша Гуттенберг очень любила повторять: «Если брать хотя бы по пять сотен за каждое ругательство в мою сторону, то, без сомнения, в течение недели я стану миллионером». Говорила она это обычно, повесив самодовольную улыбку на свою пухлую рожу. До сих пор никто не знает, каким образом она стала директором средней школы. Школа была, прямо скажем, плохая. Маша директором была посредственным взяточничала и люто ненавидела детей. Поговаривали, что такую работу она получила только благодаря папеньке, который занимал какой-то высокий пост в Министерстве.
История эта произошла с Машей во время очередной внеплановой «командировки» в Египет. Там она отдыхала, стреляла глазками в сторону загорелых аборигенов, которые при виде этого ускоряли шаг, и писала посредственные стихи. Машу хлебом не корми – дай что-нибудь такое написать. Писала стихи она в основном про страсть и любовь, якобы приключившуюся с ней на отпуске (хотя нечто подобное было только один раз – с толстым немцем, который с утра проснувшись и, неграмотно опохмелившись, тут же съехал из отеля). Собственно стихи она потом читала в круге ближайших подруг – таких же жиреющих пусть еще и не старых тёток – чем вызывала бурные охи а ахи. Итак, произошла эта история с Машей на отдыхе, после завершения очередного стишка, а именно во время прогулки по пляжу. Нашла Маша старый глиняный кувшин, глупо хихикая, содрала с него печать, ну и, как водится, вылез оттуда джинн. Первые два желания Маша потратила на какую-то сущую ерунду и нелепицу, такую, что даже в рассказ она не вошла. А третье её желание, если опустить все оговорки и прочее и прочее, звучало примерно так: «Желаю, чтобы каждый раз, когда в мой адрес будет произнесено что-то плохое, неприятное, на полу моей квартиры в Москве, по адресу … , возникала бы купюра номиналом в тысячу рублей». Когда Маша приехала с отпуска, подзагоревшая и счастливая, на полу квартиры её дожидались сто пятнадцать тысяч рублей. Маша, пересчитав, чуть не проломила пол – так радостно она прыгала. На секунду она нахмурилась, а потом ее лицо вновь осветила беззаботная улыбка. Первый месяц Маша кутила. Ходила в бутики, в салоны красоты, сводила молоденького альфонсика в ресторан. Заметила некоторые закономерности: например, в тот день, когда она приходит на работу, денег на полу появляется в два, а то и в три раза больше, а, когда она вызывает учеников в кабинет и распекает, - то и в четыре. Разительные перемены в Маше замечали все: она похорошела, была благодушна, одевалась дороже и без меры душилась резкими духами. А потом она пропала.
- Господи, сколько кровищи натекло с этой бегемотихи! – заметил молоденький сержант. Следователь горестно вздохнул – куча денег, на которой застрелилась «бегемотиха» таяла просто на глазах, - и когда только они успевают их тырить? - Всем отойти от тела! – крикнул он. Двое милиционеров нехотя ушли из комнаты. Один из них, как бы случайно, протащил по полу несколько купюр, «приклеившихся к ботинку». - Сколько денег! – в который раз недоумевал следователь, - И чего только ей не хватало?
Спустя день после похорон в квартиру зашла престарелая мать Маши Гуттенберг. Маша маму любила, но какой-то странною любовью – звонила только тогда, когда самой было плохо, а навещала только по праздникам. Софья Гуттенберг вошла в комнату, где застрелилась Маша и, схватившись за сердце, начала сползать по стенке: на ковре возвышалась прямо-таки гора из купюр. - Ну, Маша, ну дура грешная… На полу, совсем у ног Софьи Гуттенберг материализовалась купюра. Старушка хитро прищурила глаза… |
Администрация // Объявления
