Перевед автору)

На приветствии с шутками будет покончено, по крайней мере, в этой рецензии. Стихотворение клаустрофобическое, начиная от названия, заканчивая таким предметом общественного транспорта, как лифт, появляющемся в конце стихотворения. Автор загоняет читателя в угол, типа – думай сам, в чем провинился. Боюсь, у большинства ноги заболят, сколько они будут стоять, пока докопаются до смысла, но, как говорится «упорство и труд всё перетрут».
Отмечу, что не сразу бросающийся в глаза исконный смысл стихотворения, не мешает после прочтения текста почувствовать некую, да не некую, а очень даже явственную и висящую безысходность.
Итак, собственно, начнём. Правильно понять первое четверостишье возможно только, прочитав всё стихотворение. Из которого выходит, что перед нами человек (может быть и сам автор), размышляющих о людях. Кто они эти люди? Несомненно – это кто-то из, в той или иной степени, сопричастных ему или даже родных людей. « Мне страшно их произносить» - тут скорей всего говорится о предках, об умерших, о тех, кто стоял у истоков рода к которому относится говорящий. Почему же этому человеку страшно их произносить? Ну, во-первых, они мертвые, что, конечно, не является главной причиной. Самое важное - во-вторых, они – начинатели, и их существование растянуто на огромный промежуток времени, возможно, на века, и сама мысль о том, что эта цепь может оборваться приводит в ужас. Также пугает их количество, потому что оно в целом в тысячу раз больше того, что сейчас. А сейчас, как я понимаю, осталось немного, числом близким к тому, при котором навсегда покидают красную книгу. Так или иначе, произносить автору себя и тех родных, что еще остались, гораздо сложней. Тут мне сразу вспоминается недочитанная мной книга Кендзабуро Оэ « Игры современников», в которой был один герой – последний ребенок, родившийся в некой деревне- государстве - микрокосме. Он, будучи ещё маленьким, непостижимо этого стеснялся, как и его родственники, до конца своей жизни нёсшие на себе крест прародителей последнего ребенка своей страны. Выходит, что быть последним в своём роде – это не значит быть исключением и индивидуумом, наоборот, это скорее отождествлять себя с юродивым, убийцей своего рода. Отсюда становятся понятными слова героя: «Мне страшно их произносить, а нас - еще страшнее.»
Идём дальше. А дальше идти уже как-то и не хочется, хочется притаиться и остаться неузнанным. Но, как автор правильно отмечает: «Мы стали типовой роднёй, /задраенной в альбомы,/ в невероятном заодно /с сережей, валей, борей.» И правильно, что может остаться в тот момент, когда никого живого, хранящего память о тебе уже нет? Вероятно, альбомы, какие-то пользованные вещи, но в их нереальной тесноте не будет человека, как индивидуума, останется лишь куча ненужных лиц.

«А наши вещи встанут тут,
друг к другу притулившись,
запомнят нашу тесноту,
как ветер в шахте лифта,

где тросик завсегда внатяж,
безудержно взрослеет.

И лифт взмывает на этаж,
какой-то из последних»

Тросик, какое смешное слово – тостик, тростик, трусик и т.д.
Натяжение тросика подробно взрослению, старению, а также умиранию. Именно это видимо происходит, когда кабина на тросике, которая на самом деле символизирует человека, взмывает на последний этаж, что собственно и является всеобщей выдумкой, будто смерть – это всегда взмывание вверх. И не было бы это так безудержно печально, если бы стихотворение было посвящено одной какой-то человеческой жизни, у всех так ЧАСТО бывает. Но автор говорит про род, если смотреть глубже, то это сопоставимо с человеческим родом вообще. «Мне страшно их произносить, а нас - еще страшнее». Какая истина в этих первых строках. И сколько в этом «нас» губительного. «Нас» - это те, кто закончат, завершат, взмоют уже точно на ПОСЛЕДНИЙ этаж, забрав с собой всё, что было, ибо после них не останется никого.

p.s ..o l r