Дышим газетами, крошимся знаками, лаем собаками и звездуем поклонами..., вот она колона. Спишемся музами, станем горбатыми, от восхитительного напряжения. Volta.

Станет мега-событием наша победа. Победа в трусах на двоих, навсегда, ей и ей станет сладко от ночи, станет жарко от слова, нас ждут на балконах, нас жарят за славу и льют сок на головы, словно, нет смысла скрываться в вагонах-погонах.

Слепота свободных глаз. Все заткнулись – по-свободному, - меня ломают. Разрыв на тоны, пускай смешно от звука, я грешу танцами, слетаю с пальцев и ложусь под Ямайку. Мне свободнее. Пусть не отпустят на штанах, я знаю точно... мне не поможет... тупой носок под глаз – за то, что я красив как лист на спинке. Слушайте! Будьте по мне. На мне! Будь на мне. И адаптирую звук, на лист, рожденный в моей тронутой голове. Всем Свободнее дышать. Sound of freedom!

Меня не сглазят. Я не готовый. Поцелуй меня в висок, – это подобно смерти. Наверное, учились на друзьях и спотыкались на мечтах, ложились на кровати, путались с женщинами, лживыми и высшими, высохшими, трогательными, как моя родинка на носике! Пусть будет вольно! Пусть будет Браво! Я хочу заметно. Приду в твоих носках и лягу в твою нежность.

Заменитель. Кто кого заменит?

А кухни всегда привлекательны. Крышечки, вилочки – всё это живо напоминает пульты, всё это можно шевелить, производя колдовство, и будет пахнуть как будто сельдереем, петрушкой, укропом, пастернаком, тмином. Комплект отверток я бы подарил на твой день рождения. Столы нуждаются в полёте, столы нуждаются в шурупах. Насаживать и лепить, лепить, руки, ноги о скатерть. Эти горы покрыты дымкой тибетов, разных там карпатских лесов и прочее.

На 14 этажей ниже уровня вращаются разномастные шестерни, шатаются жернова. Это постепенно перестает быть набором штампов и условностей, перерабатывая само себя и себя – в себя. Линолеум принадлежит к категориям вечности. Под ним полумрак (если смотреть), под ним кто-то перебирается, это движение для нас, это стопор для нас.

Он болен. Он ствол. Он балл. И я – замена. Я тот мужчина в рыжих сапогах, не снеговик и не кристально падший. Сегодня я на шее, завтра – под тобой. Когда не надобны мотивы – смеюсь игриво. На стенах мои вены, мое горе, радость, и распутность. Лавины хлеба, кусочки тайны, коктейль убийцы гнева, листы, как девственницы, носки – как родственницы.

Я видел твои крыши, твою площадь, дом длиною в палку копченого сыра… видел твои волосы, твою форму и юные гримасы. In Inima mea…

Vrau sa te ascult.

Uuuu – uh-uh – uuu///

Единственный ответ – на мне не взгляды… на мне голодные кошельки и покупки счастья. Видеть бы рожи этих страшных эгоистов. Никому не дам себя. И капли! Сиди под сердцем. Пахни ромом. Который ты не пьешь уж больше полугода. Свисти сиреной, сирень свистит, don’t stop da bit!!! Heartbreaker? Love taker//

No more///

Нет. Никогда не смотри на прогулки. Не искать в них намеков. Он посмотрел. И я посмотрю. Ей не заплатить за мою ласку. Ей не верить моим зрачкам. И не жить со мной на ровностях.

Слёзы проявляются как почтовые марки, с такими же маленькими аккуратными зазубринками, с таким же внешним нарисованным, с таким же клейким, статисты. Я мечтаю наблюдать тебя вне филателиста, я хочу стать самой сутью увеличительного стекла. Это шутки, это штучки, это вещи. Что-то разбухает, набрякает, оплывает. Томительно, и вроде бы есть ожидание, но ложки отражают правдивей.

Они отражают правдивей.

Салат наизготовку, три, два, од.… Всё, что может быть сказано – сидит в уголке и смеется, и сорит смайликами, и похоже на маленькую обезьянку с шёлковой шерсткой. Мы пляшем вокруг тотема, а тот делает вид, что ничего не замечает, что он старый и гнилой, что земля вокруг слишком уж утоптана.

Что втоптано в эту землю?

Что же это значит? Легко как “Здравствуй!”, и плотно как новенькие sexy – боксы. Ты говоришь мне, что не важно, то, что-то, что важно, мне важно, что, и ты, неважно чувствуешь его в потемках важности играя, с важным чувством, засыпая в днях, важнее с каждым днем. Хочешь больше? Хочешь жарче? Хочешь в двери? Словно в слово. Словно вон из дома. Остановившись в ярком, засыпая в красном, и неосторожном. Пусть свободнее не будет. Я думаю о твоем голосе. ТАтратара-ра-ра.

Утренние люди, мне не нравится ваш тонус. Мне не нравится мой кофе. Мне не жгучие просторы. Я уеду в скорость.

Кто придет в последнем?

Тюбики, переполненные зубной пастой, артиллерия рядами, артиллерия на улицах. Это пресловутая война за действительность, и сложно проиграть её – слишком трапециевидны генералы с изросшими бровями-кронштейнами. Мы держимся за руки, как утопленник хватает воздух. Хватает, хавает, но в его легких сплошные мокрицы, в его коже грибница всех грибов, какие только здесь водятся.

Сказочные стаканчики–ксилофон, замкнутость, даже дыхание музыкально. В моей флейте прорыты ходы, которые предопределяют и таинственны. Причудливые закладки в книжках - выброшены, моменты вырезаны. Отпочковываться, отделяться…вот уже сам по себе бежишь, по сторонам не смотришь, по вечерам лень даже разжигать и курить, по утрам тепло. Ты один из комочков счастья – и вне, и внешне. Кортеж проходит, остается экскаватор, усугубленный шееподобием, хрустко разгрызать, разрывать траншеи. Как будто вывалиться из люльки, как будто выплеснуться из ампулы. Не зарывать – больше воздуха. Не тревожить буквы.

Между нами нет покоя, между нами нет. Мне папа говорил, что имя – не закон, и пусть лежать - позорно, под кем лежишь – вот главное. Пусть не румыны и не русские, пусть не туркмен я, и не кто-то там еще, я в месте! И на месте! Мне – только вверх. Откуда ты?

Я знаю. И много лет гоняя время палками и бросая камень в свою тень, легко возможно понял, что деньгами страну не сложишь, печаль ее в собаках на заборах, взвешенных как колбаса, и брошенных как мой кусок халвы с арахисом.

Бодро!

Слышимость – НАрушимость.

“Он всего лишь раз прикоснулся к моему бедру.… И долго так смущался.… Потом поцеловал…”

That’s that. Ага,… Конечно, я не буду представлять тебя в машинах, и не буду помнить запах тела. Только звуки…

Только звук.

Дар ту шттий кэ де азь сунт ал тэу. Возможно, как возможно утро. Утро не ровное, не вечное, не теплое, не стадное, и не плоское, но очень близкое. Я за помню минуты вдвоем, ТыЯ и расстояние, наша помолвка с соседними странами, наша нагая надежность и глубина миров, тех, что существуют, и не фальшивы, как стоваттные лампы. Печатные знаки не несут оправданности. Мы врем друг другу, смеемся, и я слишком давно разучился плакать, улыбка беспричинности выжжена на моем лице. Вымочи её вылакай её, мы правдивы друг с другом и я чувствую, как стучит твое сердце. Пустые слова, роскошные слова, обливаемся из шланга. Буквы, я чувствую натяжение. Спининг дрожит - и ДЗЫНЬ, и молчание затекает за шиворот, и лацканы приклеиваются, и мы отражаемся в лужах и

Точно так же я слишком явно ощупываю, мне не страшно, мне не лукаво. Звон малейших колокольцев. Головокружение и проницание. Не оставляй ничего, бери всё, я не оставляю ничего.

Нет. На кухне ты и мои руки. Мое время, ровное и грозное, горькое, слезливое и блестящее. Тысячи идей прорвали каналы, мы не можем любить идиотов, мы не можем просить от них слишком многого. Дай мне фальшь поцелуя, который для них, как рыжая морковь. Меня не пугают жестокие сцены. Я держу тебя за руку, держу тебя заново, считаю часы, они как вилки, немногословны, но в наличии. Мне здесь не останется крыш, не останется ветра и будь, то, что будет.

Мы буквенною схожи, мы свежие рожи, голодные суки не на любовь, а на деньги, которые могут научить нас любить. Я прочувствовал время, немое, и гель между нами, и гелеобразная рябь и серо-прозрачная дымка, живая и скользкая. Dracula, my love…

нет, не зря меня запоминают. Опасно двигаться в твоем воображении, опасно представляться настоящим, опасно двигать телом, так как разрешает воображение.

Lovely Day. Как мечта срывает одежды, так и ты срываешь с меня эмоции, ты силой держишь на расстоянии, манипулируешь бесконечностью, мы не знали свою музыку, мы целовали ее, так, как целуют только женщин. Только не их. Сейчас видеть не заставят, вскормлены, телами иллюзий, и иллюзорны наши. Не нарушена покорность, не завалена кухня, не отравлено радио, не составлены плэй листы, не избиты лайнеры, нетронуты завтраки. Пабадам-па-пам.

В птичьем фото - я себя узнал, не тобой замечен, но с тобою рядом. Ты меня не видишь, я тебя заставлю. Может, я ограблю твою душу, лишь оставлю две копейки ровно в пятьдесят, stop complaining.

Битум. Фатум. Ritmos.

Lonely day. Это настоящее. Это зеркально-отфильтрованное, по капле сцеженное. Это между нами. Это не любовь. Это любовь. К спонтанности существования можно привыкнуть, заносить в книгу каждую секунду, а между делом загорать и сдирать кожу, загорать и сдирать кожу. Лоскутками.

Я оседлал маленького крабика, и тебе такой же. Ты поманил, из ракушки я выполз на свет - чистое, неразбавленное мясо, универсальное такое существо. Мы будем катать монетку по пляжу, как скарабей катит солнце, оно дано нам, чтобы покупать веснушчатых девственниц. Бестелесных. Мы не будем тратить взвесь мелких частиц, мельтешение пузырьков. Если откуда-то снизу взглянуть (оттуда, куда приносит осколки ракушек), увидишь сироп.

Это свет, растворенный в воде.

Каждая частичка занимается выживанием,

почти не принимая во внимание волны,

занимается выживанием.

Дай мне фальшь поцелуя, который для них, как рыжая морковь.

Я недавно моргнул, да так моргнул, что чуть не пришпилил свою жизнь. Я так моргнул, что увидел кого-то рядом стоящего. А мои кожистые диваны ощущали капли тумана, я знал движение человекогорода внизу, я кушал цепкий мох на каменых ступенях. Это я так летаю. К тебе.

Esta noche.

И именно сейчас, в глубине своего сияния, вправо и влево смеюсь над тобой и собой.

Именно сейчас не жду приветов в полночь, не сплю на крышах, не грею душу аппаратуре, но знаю, что именно сейчас стартует движение воображения -

чтобы искать обходные тропинки (в плане строк)

(и во всяких других планах)

, кружить

побыстрее закончилось бы

- оступившись на лестнице

в первую очередь

следует

проверять на целостность джинсы…

One world, love, earth, world, intro-outre*?<<<<<

Знать - не знать, запомнить бы на цифрах.

Мне винилово цепляться лишь осталось за твои походки и находки, в мысленных течениях. Растяну закаты, для тебя не прокручу за кадром твою жизнь, лишь бы не остаться нам горбатыми.

Я призрак. Видение. Твоё вИдение. Мы сливаемся в том, что нет ни меня, ни тебя. Это сложно заметить сидя за, это сложно заметить, жуя. Мы эксплуатируем семантику, мы дергаем за хвост и приманиваем невыговоренное. Ты прав. Ты везде прав и везде "водишь меня за нос". Ты не звезда созвездий. Мы скоро срастемся, и это будет сверхновой, мы срослись давным-давно. Я не различаю стиля и не размножаю лекала собственных наваждений. Вокруг да около. Названия континентов - амперсандом между двумя телами. А между нами и нет ничего.