К л ю ч и к М о с к в е

Позвольте сказать вам, что никто прежде еще не гранулировал Москву, так как мы. Кто не согласен с определением «искусства искусственной мысли», может покопаться для разъяснения в собственной голове, в отделе ее подсознательном, где, словно выставка кошек, веселится сервисная программа. Она-то все о боге знает, а бог создал все на пустом месте.
Можно, конечно, тут и подискутировать, но как же еще назвать часть себя, вынутую на свет в целях рисования, формовки и одушевления. Это уже потом началась грануляция.
Людям, схваченным в мыслях, то есть подверженным систематизации, это может показаться лишь нам (это о том, как вывести суть грануляции из обобщения). А ему-то что - создал и ушел. Ему не нужна диалектика. Мы же вам скажем - не мы Москву гранулировали. Давно она такая. Если посчитать Москву отдельно взятым человеком, нам стоит гармонично присесть в каком-нибудь баре и выпить по кружечке. Тогда-то весь синтетический нрав и выступит, как соль.
Считается, что асимметричен тот, кто прост. Уж после кружечки хорошего пива, мы и увидим всю душу содержания.
Не верите? Или не пили мы вместе в баре под странным названием «Вселенная»? Тщедушно оное, как суть, но, будучи наполненным, словно холодильник, необходимыми аксессуарами, имеет право быть в виде синтетического стиха.
Тут ведь не нужна точность архитектуры и отношение к методу.
Здесь главное мигнуть душой.

А н т и п р и л о ж е н и е № 1

Не спит коньяк. Душа клокочет.
Он служит ей, нетвердый муж.
Он вниз, ко дну, пролиться хочет,
Он враг зимы и прочих стуж.

Это четверостишие взято из черновых редакций «Москвы Гранулированной» для пояснения синтетических идей.
Итак, определимся, что же мы поясняем. Исходя из того, что склоненными под этими строками, мы хотим видеть не только брата-филолога, а самую что ни на есть многоцветную публику, мы, то есть вольвокс, Hunter&Logran, намерены избавить вас от дополнительной суеты. Иными словами, термины мы гоним, прочь, призывая на помощь святую и древнюю простоту.
Впрочем, читатель вправе это антиприложение, не найдя в нем никакой пользы, перейдя к «Москве Гранулированной» непосредственно.
Итак, вы имеете дело с синтетическим апофеозом, вершиной гигантского строения, именуемой искусственной субкультурой. Основы, заложенные Симоном Перцевым, были на самом деле переработкой древних идей о множестве миров в природе, как человека, так и всего космоса.
Абстрагируясь от идеи, Симон оставил для будущего стиля одну лишь форму. Современная суть и древняя основа дали стилю самое невероятное торжество красок. Чтобы не закручивать стиль в дальнейшее путешествие по уму, мы добавили бы, что вы можете представить для синтетики совершенно любую тему - и увидите, что стиль этот самый странный театр воображения. Вы играете своими героями или герои играют вами - это не столь важно.
Главное, что с вами общается космос, въедающийся как кислота, во все укромные уголки всего сущего.
Теперь мы можем видеть, что «Москва» - лишь заготовки для готовой программы.
Мы вписываем сюда наименование верхнего слоя, ожидая первых всплесков воображения. Машина зовет нас в путь.

Философ - вряд ли человек,
Но мир давно судьбу измерил.
Когда придет последний век,
Он распродаст все то, что сеял.

Его желание - украсть
И провиденье - мига власть,
И, выпив, солнцу знак послать,
Что скоро время прах сжигать.

П р е д и с л о в и е

I

Волна из космоса приходит,
Который век, который час.
Порядком мирным хороводит.
Она, как жизнь, играет в нас.

В ее стремленье - два начала:
Огонь, вода - и третий путь,
Его дано нам по чуть-чуть.
Одним - лишь тень, другим - немало,
А третьим - культ - других марать
И сквозь века судьбой сиять

Представим ночь. Ее провалы-
Как сумасшедшего кровать,
Как позабытые подвалы,
Где обитает беса мать.

В ней все одно - что так, что эдак.
Но кто-то чиркнул - и зажглось.
И вот - свеченье понеслось
Случайных чисел и отметок.
Так все банально начиналось -
Тогда у бога получалось.

Еще тогда он не приметил
Дурной огонь в себе. Пример-
В любом из нас сидит, несветел,
Опасных дел акционер.

Все отразилось на потомках.
А он не знал, сидел, курил,
А вскоре вовсе позабыл,
Что сотворил он в думах звонких.
А мы родились и живем
И свет небес душою пьем.

Осколков этих сочинений
То ли немного, то ли нет.
Хотя немало есть явлений,
Где вне законов белый свет.

Во-первых, это человек.
Когда он, к краю приближаясь,
Решает, что окончен век,
В нем кровь кипит, крича и маясь.
Бывают странные дела,
И не летят в огонь тела.

Когда на грани помраченья
Уходит ум из головы,
Приходят в виде развлеченья
Виденья сказочной страны.

Понятно всем - ее не может
На свете быть, и вместе с тем
Желанье света душу гложет,
И насмерть гложет, насовсем.
И потому в мирах нечистых
Так много разных атеистов.

Еще теперь в селеньях старых
Имеют место колдуны,
Мы не о тех, которых - стада
По телевизору видны,

Что блещут радостной карьерой.
Так вот есть мысль, что бытие
Всего лишь мига острие,
А клей, что держит - это вера.
Попроще можно, без патетик,
Но такова ли нить синтетик?

Москва стара, но взгляд сторонний
Не много сможет уловить
Отличий с прошлым. Всесторонне
Об этом можно говорить.

Но в целом - база сохранилась
Людских привычек и идей,
Микро богов и их детей,
Всего того, что наплодилось
От первых триумфов до вех,
Когда превышен жизни бег.

И мы не станем углубляться,
Чтоб стиль свободой не ломать.
Пусть время будет рисоваться
Само собой, а вам решать,

Что принимать, а что откинуть,
А что - в сознанье прокрутить,
Иль не читая нас, закрыть
И что иное пододвинуть,
И что уж проще - пульт поднять
И взглядом телек поласкать.

Для нас не важен обыватель,
Его любовь дурных картин.
Эмоций бледных полоскатель,
Он не поймет богатых вин.
Он ныне сложен, многоличен,
В одном - прекрасный семьянин,
Что покоряет магазин.
(Карманом толстым он отличен),
Он знает в жизни главный толк -
Что бою - бой, а волку - волк.

Концептуальные герои
Не умирали никогда,
Хоть жизнь давила их порою
И выгоняли города.
Слепое общество, как прежде,
Дралось, чтоб злато накопить,
(С собою в гроб забрать б да жить
При той же шкуре и одежде).
Как хорошо порой мечтать,
Что можно вечно в жизнь играть,

Не замечая, не внимая,
Что кроме «эго» что-то есть,
Что путь изгнанья принимая,
Иное слово можно несть.

И потому своим собратьям
Живущим в древней простоте,
В богатстве или тесноте,
Труды мы дарим и понятья.

Не в том вопрос - где суть и лад,
А то, что жив еще наш брат.

II

Идешь ли людною тропою,
Пленяя кедами простор,
Или весеннею порою,
Ты пишешь сердцу приговор,
Иль в осень жизни ты вступаешь,
Нося в карманах фильмы лет,
Ты все живешь, коль побуждает
Из глубины судьбе ответ.
Ты далеко не архетип,
Лишь к серединности прилип.

Вся мода, как пыльца растений.
Сегодня - лето. Хорошо.
Но хлынет дождь, отец осенний,
И скажешь ты - сезон прошел.
Уходит блеск, и расстоянье
Что между жизнью и ничем
Изобретет свое сиянье,
Оно как будто незачем.
Его не хочешь ты познать
И о блестящем помечтать.

Послушай, мода - это мы.
Зачем дешевые обвертки?
И среди лета, средь зимы
Блестим уверенно и четко.
А моды прочей толчея -
Товар, что завтра упразднится,
Ведь эта девушка - ничья,
Она с любым в постель ложится.
На сердце слово запиши,
И с этой девой не греши.

Библиотеки разных знаний
Разнообразны и трудны.
Они ведут путем мечтаний,
Они для сердца холодны.
А в разных фазах грануляций
Есть рифма, слова карнавал.
И в языках, нам, смежных наций
Она найдет свой пьедестал.
Вагоны мысли в ряд поставь,
Включай мотор и мыслью правь.

П е р в а я ф а з а г р а н у л я ц и и

      Гранулированный стиль отличается особой теснотой фразы. Вы это еще почувствуете, хотя синтетика в полной мере проявляется отнюдь не в этом. Для начала же мы немножко отцифруем предисловие.
Пушкин бы сказал примерно так:

Вот буквы мирною толпой
Бредут, ведут к началу темы,
Еще не ясен нам герой
И, в общем, целостность системы.

Представители более поздних стилей завязали бы на слове узлы. Начало «Москвы» Маяковский представил бы примерно следующим образом.

Моих букв - как не счесть на земле рос-
Множество. И растет ботва.
Но и в вас, а не только во мне - Мос.
И его жена - Ква.

Настоящий синтез, впрочем, относится к типу воздействия образов на ум читающего, в появление новых слов, во фразеологическом раз сочетание и сочетание не сочетаемого.

Мир всегда пьян,
Не верите? - Не надо!
Hunter&Logran
К этому пьянству
добавят яда.

I

Первая фаза -
Когда нет ума сеять.
Идешь - и сразу
Хочется верить.
Смотришь - лесенкой
Сыпятся песенки.
Полон словесных конфет
Контролируемый интернет.
И хочется
Закурить
И прочее
Не говорить,
А лишь:
И так все искусственно.
Но, возражая,
Скажем - нет.
Естеством играя,
Гасят умы свет.
Все - идеально,
Как в кастрюле - суп,
А ум магистральный
Быстр, но туп,
Потому что, хоть и один,
Но является частью
Общественных картин.

II

Когда-то на всемирном огороде
Взошли народы.
Пока были низкими
Таскали их близкие.
Когда подросли,
То ли с небес, толь
                                   из глубин
К ним истины
                           пришли.
Много пунктов
Все сразу не прочитать,
Да надо попутно
Друг друга пинать.
В - общем, ношение
Этой книги
Закончилось решением
Что в книге - фига.
Ныне в другом зале
Играет марш,
А смерть на вокзале
Принимает фарш.
К примеру, столица -
В ней - хорошо,
Другим не снится
Такой шелк.
Один мой знакомый
Раз месяц выходит из дома,
Потому что, помимо
                                     иного,
Все слишком ему незнакомо,
Все слишком разделено,
Раздавлено, отчуждено.
Зато здесь уж нет таен -
Здесь быт беспримерно сверкает.

III

Выходи во двор
Пойдем на футбол.
Сегодня нерусские
Сделают наши ворота узкими.

Соберем слова,
Как друзей - в круг.
Да, кстати, сперва
Отыщем у слова звук,
Закурим.
Немного краски,
Покрутим
Без лишней ласки,
Сделаем ход центральный -
Плакат виртуальный.
В него загляни ты,
Хоть справа, хоть слева-
Все краски сыты,
Поля перед севом.
Садись-ка, чего стоишь,
Ты сам скоро все узришь.
Как после первых дождей,
Средь дум понесется из слов ручей,
Как слово было у бога.
Так сила была у нас
Найти для эпохи строгий
Отчетливый пересказ,
Но мы повинуясь моде,
Едем движенья против.
Но также против статизма
И постного постмодернизма.

На мельницах богохульства

О т а в т о р а

Мы все с вами живем в Москве.
Живя в этом огромном мегаполисе, длиной в целую страну, мы мало видим и много наблюдаем. Наблюдая, пытаемся выразить воспринятое, как картину.
Потому и знаем многие явления жизни в силу постоянного с ними соприкосновения.
Позвольте, однако, сказать, что никто не чувствует глубину нашей системной бытности, как сторонний наблюдатель. Нам проще.
Мы живем по всему миру. Мы знаем, что Москва - субстанция, и она не одна (есть много Москв, но об этом - позже).
Мы вообще много чего знаем, чего вы не знаете, уж не говоря о тех узорах, которые собираются из слов, завернутых в какой-нибудь замысел.
«На мельницах богохульства» - это рассказ человека с «биноклем». Можно добавить даже (как хотите), что его водил хромой бес.
По аналогии со случаем, произошедший с одним мадридским студентом далекого прошлого.
Материал, само собой, подправлен. Готов, так сказать, к употреблению.
Можно просто надеть прогулку, как вещь и пойти по улицам навстречу тайне.
Поверьте, вам скучать не придется.

Неосинтетический вариант

Правда - как крик.
Не описал бы карикатурист
Честности лик.
Она - как в толпе Иванист,
Ходит голый,
И не надо ему ни рубля.
Правда - пред катастрофой веселый
Голос - ля-ля-ля-ля.
Москва приятно амортизирует.
В выходной я меморирую ум,
И он ароматизирует,
Не весел, ни угрюм.
В деревнях России
Нет и мессии,
И спичек, и телевизоров,
Ни белого хлеба, ни провизоров.
Они, эта странная рана,
Уже не придаток для кланов.
Консервирование ночи
Идет за земли край.
Внимательный к другим, корчит
Рожу утренний чай.
Он листовой.
Стоит постовой.
Надо стоять,
Надо собрать
Или содрать,
Чтоб, не страдая,
Жили постовята, чай потребляя.
Дальше посмотрим-
В огромной оранжерее
Всякий плод себя
По-своему греет.
Лелеет, ласкает,
Пользуясь мылом
Чисто для стиля.

Каждый удачно подросший плод
Сам из себя желанье сосет.
Счастья учитель,
Плантатор мурашек
Говорит: «Смотрите
Что проще, то и, по-вашему.
Если идет зубов скрип,
Знай - ты влип.
Но коль ты человек в пальто
Скажи: " эй ты. Ты - никто!"
Словом, умей отскочить,
А если надо - то и соскочить.

Когда был вариант
Растащить все подряд,
Вступал, как гарант
В жизнь наш отряд.
Все всё похватали.
Успели - что толку,
Мы ж не играли,
Мы - прощелкали.
Но - славная мода.
Хорошо на безментовье.
Немало народу
Попадало в воду
Иным сословьем
Ферзей кормить.

Жнецами не вечно работать,
Не я командир дележа,
Народ-то охватит икота
Когда на столе - ни шиша.
Зато им - делить,
Им и нам - в волю кутить,
Любить, мечтать,
Девочек своих на сцену пускать,
Чтоб видели братки,
Девки наши хороши и легки.

Уж после пения петуха
Все трудоспособились,
Не видел никто в том греха,
Чтоб общество обментовилось.
Карманы полны, что терять?
Они-то что, новых будут шмонать.
А нам же царство давно досталось,
Какое другим никогда не мечталось.

Мне теперь скучновато.
Я давно не езжу стрелять.
Фильмы витиеватые
Приходится мне снимать.
Братки присылают девчонок,
Мол, хватит скакать им на коне,
Лучше споют пусть звонко
В телевизионном окне.
Так мы работаем.
Между прочим - прикол новейший-
В моем подъезде в заботах
Живет поэт Кислейший.
Что-то ему не фартит с головой,
Раз рифмой он занят простой, тугой.
В полуобморочном состояние
С бесом своим устраивает состязание.
Гонит его трудиться за грань
Какая-то дрянь.

Так вот, заблуждаются оные,
Наши с вами пассажиры,
Попутчики разносторонние,
Мысли таская вдоль жира.
Все - очень просто-
Командиры и их народы
Испытывают тот же рост
Что и живая природа.
Только вы просто забыли,
Что пещеры когда-то были.
Все тянется, тащится,
Беременное враждой,

Все с жаждой своею нянчится,
Хочет есть, есть на постой.
А так как себя не изъесть никогда -
Тянутся вдоль вражд провода.

Как-то диджействовало человеконасекомое,
Звали его Я.
Скукой оно влекомое,
Говорило - болит желчь моя.
Я опишу: сказало
Оно ту суть, что нас всех склоняла,
Не сидеть, а вибрировать,
И декабрь задекламировать.
Мы, как обломки горных пород,
Совсем не тот первозданный народ,
Что в размножение помер,
У нас для каждого - номер.
Словесной дизентерией
Заражал всех я,
Было ему по силам
В покое огонь ваять.
Долго, правда, он не горел,
Но - шелестел.

Звали его, без неприличий,
Александр Возничий.
В ту пору он был по подъезду сосед,
Нынче его больше нет.

Он говорил - эшелоны
Зачатий за день и ночь.
Бог выдаст талоны
На сына или на дочь.
Он говорил без смеха-
Жизнь - дискотека.
Крутятся диски - живешь,
А ближе конец - ну что ж,
И снова - опять - эшелоны
Без радости - в ночь
Уходят на дно вагоны,
А в них души - прочь,
К подножью веков,
Сына и дочери.

Он говорил - все просто,
Без дров - не работает печь,
А сверху над нами - остров
Видится, чтоб назад стечь.

Россия торгует
Сама собой.
Карман ликует,
Карман пустой.

Но вернувшись в Москву,
Ощущаю слова,
Что все мне знакомо
И все - весело.
Приду ль на тусовку,
Где турок учтивый
Ценит подготовку
В сраженье с пивом,
Где свой организм
Снабжаем по венам
Изменой,
А мой цинизм -
Это мыслей смена,
Мера больших расстояний
В промежутках меж состояний.

Бьется химия в сердце моем,
Вот что нас побеждает.
Ржавчина, мы с тобою вдвоем
Вверх улетаем, на дно оседаем.
Я - эхо себя.
Я - черная моль,
Других не любя,
Отрицаю боль.
Главное - быть немного слепей
Своих не родившихся сыновей.

   Грануляция этой опции минимальная, хотя главное условие - грануляция смысла - соблюдено. Немного поубавив естественность, мы придем к нужному.
Александр Возничий - служитель «Церкви без комплиментов». Пик его карьеры пришелся на 1999 год, когда «Москва Гранулированная» еще не существовала ни единым наброском.

   Возничий ратовал за скорейший приход на землю чего-нибудь злого; курил трубку доставшуюся ему от деда, и трубка эта являлась одним из атрибутов его диджейства. А. Возничий своим естеством подтолкнул В. Нерусского к написанию суперпроекта «Отец сатаны». Умер Александр от пере дозировки (впрочем, как и все его друзья).
Мы, граждане и мира, и каждой отдельно взятой страны, видели немало примеров редкой концептуальности. Останавливаясь на Москве и всех ее московностях, можно заметить совершенно особые черты концептуального героя.
Жаль, мы не этим теперь заняты. Иначе - как знать.

М о с к в а к л у б н а я

Москва клубная
Плывет в метрополитен,
Москва трудная -
России мент.
Но в клубе немало шансов
Летают птицы начала,
Фантастический бал авансом
Зовет тебя под одеяло.
Где-то в ночи
Стонут кирпичи,
Кричи, не кричи,
Все равно кирпичи.
Люди пугаются
Снайкера и собакки,
Жизнь развивается,
А с нею - дальнейшие факи.
Королям факовой литературы
Не хватало физкультуры,
Не хватало на них кирпичей
И сына злых свечей.
В Москве уже год живет Нерусский,
Он подбирает ключи к мостам,
Потому что не выдержит жизнь нагрузки,
Взорвется, полетит к чертям.
Нерусский, забыв человечность,
Выпьет, как сок, людскую честность,
Он, уроженец брега ночи,

Ему не страшны кирпичи,
Кричи, не кричи.
Души, как пар, поплывут,
Души зоб сатаны найдут.

Средь них, жизнью взамен,
Каждый член,
Каждый мент
И претендент.

М о с к в а к а в к а з с к а я

В Москве немало Кавказа.
Приходят его сыны.
Мигают глазом-алмазом,
Говорят - уйдем до весны.
Но не уходят,
А колобродят.
Их мода - черная шляпа,
Мана мана мана.
Трудно ли жить давая на лапу,
Как покорить мента?
Но и среди них бывают менты,
Неясные, горбоносые.
Ты обходи стороной посты.
Они не мало попросят.
Тоскуй, не тоскуй,
Они не узнают,
Что такое Гуй.
Волшебный автобус
Они остановят,
Волшебный автобус
Они угробят.
Где-то их ждет черная мать,
   Чтоб мясом души награждать.

Армяне, чеченцы, лезгины,
Даргинцы, азербайджанцы,
Грузины, абхазцы, черкесы,
Я ваш садовник на век,
В Москве ли кавказской
Жив ли так человек?

М о с к в а я р к о г р и в а я

Я - Горбачов, я - сын сатаны.
Я снимал у страны штаны.
Когда извести захотелось мне водку,
Я продал Китаю подводную лодку.
Где мое счастье былое?
Опало, как лист струею
И со страною,
И нету героя.

Я поднял печати московских царей,
И понял, что каждый из них был еврей.
Я тоже ношу в своем сердце Кавказ
Мне тоже кричат из окна: «Ты - ........не прав!».

Соль, на дорогах соль,
Под фонарями - черная моль.
Для прочей сноровки
Нужна ей для губ тренировка.

С балкона смотрит луна,
В сияньях Москва и она пьяна.
Карман у многих здесь поет,
Там «зелень» гордая живет.
А вечер цветет,
А вечер огни сосет.

Проспекты освещенные,
Полчища зевак,
Девочки холеные
Любят «Кадиллак».

Любят все блестящее,
Хоть и не стоит,
Деньги - настоящее,
Прочее - лимит.

Среди семей
Немало змей,
А там - к тому ж
Ночует уж.
Вот Белый дом,
Охрана кругом.
Вот Черный дом
И кот при нем.
А вот - отдел
Других одел.
Другой пример -
Его размер,
Есть кольца разные в миру
И Сильмариллион.
Одно похоже на дыру,
Другое носит Он.
Он - сын потерянных засад,
Он нам не брат,
И не брат 2,
И не брат 3,
И не брат 4,
И не брат 5,
И не брат 6,
И не брат 7,
И не брат совсем.
И кланам он не брат,
У него много своих ребят,
Белых и черных,
Простых и ученых,
И, главное, не то, что сауны, шарм и спец отряд,
Главное - сердца яд.
Наряд на звезду
Подразумевает езду,
Запрос: возраст не ограничен.
Происхождение: листья брежневской ветки.
Образование: любое, если нет - будет
Особое условие: черный интернет.

Однажды родились два «я».
Были они брат и сестра.
У сестры было два рубля.
У брата - больше добра.
Один выехал из пункта А,
Другая - из пункта Б.
В пункте С сидел Горбачов,
Он был лечащим врачом.
Сказали врачу - не болтай,
Иди, погуляй.
Сестра подождет
Пока не зачнет.
А ты, Горбачов,
Будешь теперь семейным врачом.
У Бога был утюг
В составе вагонов двух.
Коль на веревке трусы,
Дождик на них поссыт.
Выйдем мы целоваться,
Божьей мочой умываться,
Голые, как встарь.
И не нужен нам царь,
Ни в виде брата,
Ни в виде брата 2, 3, 4, 5, 6, 7,
Ни в виде сестер,
И никто не пойдет на костер.
Жанну д-Арк не поддержат,
Скажут т-с-с-с,
Бог снял трусы,
Некого больше мочить.
Некому больше людей лечить.
Будет концерт, из-за морей
Приедет ансамбль «Сергей».

М о с к в а с о с и с о ч н а я

Весна накрасилась,
Долгая, как поезд-товарняк.
Погода разъяснилась,
Снег - враг.

Fast food - это здорово.
Нафиг - кухни!
Нафига газ?
Выключим этот жаркий глаз.

Думать - болезнь.
Смысл жизни - болезнь смертельная,
Сосиска же - это песнь,
Глава для Москвы отдельная.

Она - без слов.
Просто эмоции слабы для бумаги,
Кот-Ноч - царь котов,
Завидев сосиску, исполнен отваги.

Шум потребления.
Спешит муравей.
Он исполнен гонения,
Бей его, бей!

Кто кого перебьет,
Это все равно, что кто кого перепьет.
Кто кого пересидит,
Кто сосиску повеселит.

Чтобы попаясничать,
Напишем про клуб.
Будем безобразничать:
Потребитель - туп.

Пятница. Облака жрут
Вечер после пяти.
Фирмы радостно пьют,
Как тут не крути.

Висит сосиска над мегаполисом,
Вместо страхового полиса.

Сосисничать - это дело.
Каждому - свое сосисничание.
Есть сосиска «вело»,
Есть «авто», есть «авиасосисничание».

Сосисничать
                        сосисками вареными,
Сосисничать
                         полезными ископаемыми.
Это хорошо.
Это вкусно.
Только для чего?

М о с к в а л ю б о з н а т е л ь н а я

Луна и солнце - покрывала.
Одно дневное, одно ночное.
Вечер - коврик немецкий,
А белый - это детский.

Любая тварь о них мечтала.
Жизнь - всего лишь пора,
А хочешь себе живое покрывало,
То, о котором Валерия напевала.

На выставке картин
Есть немало буратин.
Но в картинах души обитает изъян.
Сильнее культур в поле бурьян.

На душе - кораллы,
Говорила мать
Солнце - покрывало.
Будем покупать.

Но не спросим мамы,
И натрем виски,
Мы откроем дамбы
В город от тоски.

Мы едим попсу,
Мы пьем Упсу,
Потому что в массах
Так много их пластмассы.

Поэтому нужен, как встарь,
Для каждой жизни - фестиваль.

Волна из космоса приходит
И приручает обезьян,
И победив себя, уходит,
И совершается блок-план.

И с той поры она блуждает
Среди бесчисленных миров,
Она эфирами играет,
Даря основу всех основ.

Ни бог ее не остановит,
Ни сын его, не беса мать,
И суть ее не распознать,
Когда шифратор смысл прозвонит.

С и н и й к о с м о с

Синий космос был открыт в 1994 году Симоном Перцевым. Находится он рядом с подсознанием человека, но не внутри, а снаружи. В 1995 году Симон совершил первое путешествие в Синий космос, а вскоре туда попал и В. Нерусский. Им была открыта Земля Нерусская, откуда в телескоп видна Красная Москва - центр мироздания.

Москва - царь созерцанья-
Сидит, тишину струя,
Ей невдомек расстоянье,
Ей невдомек куйня.

Москва - царь сновиденья,
Но ей неизвестен Гуй,
На фабриках вдохновенья
Насосом судьбу надуй.

Стекает гадальный воск -
На свете немало Москв,
Живых и простых,
А также чужих.

Пленки немало лощатся,
Я будущее предбал,
Теле показам - за щеку
Я завсегда давал.

Элтон Иван, телескопист,
Радио модельер,
В космос смотрел- был он не чист,
Древних чудес предел.

Там космос синий
Целует корни души,
Там все красиво
И правила - хороши.

Каждый уходит туда, во что верит,
Скажет тебе Иван,
Если не веришь, тебя примерит
Мягкой земли диван.

К Башням Белым прозрачным
В вечность ушел Симон,
Вечер, оставив мрачный,
Пишет посланье он.

«Еще не листва, еще не весна,
Еще не пришел играть Сатана,
Возможно - воля вместо песен,
Удастся распахать плесень.

Женщины, чаши пороков,
Стулья заката внесут,
Посадят на них пророков,
Рты на замки запрут.

Каждому - направленье:
Жить или побеждать,
Черных морей теченье
В вечность собой попрать».

Встреча двух Сергеев

Приходят в кабак абреки,
Где, говорят, Сергей?
Скажите нам, человеки,
Где прячется он, злодей.
Налей нам, бармен, по сотке,
Мы поиски произведем,
Его мы прямой наводкой
В Пленный Кавказ заберем.

Тут говорят человеки:
«Каждый из нас - Сергей,
Лучше разуйте веки,
Каждый из вас - тоже Сергей.
Каждый человек - Сергей.
Бар - тоже Сергей.
Столы - тоже Сергей.
Воздух - Сергей.
Тротуар - Сергей.
Дома - Сергей.
Окна - Сергей.
Деревья - Сергей.
Солнце - Сергей.

Луна - Сергей.
Облака - Сергей.
Мир - это Сергей.
И вообще - нет ничего, кроме Сергея,
Все - это Сергей».

Напряглись тут абреки,
Говорят - эй!
Что за слов реки,
Где же ты, Сергей.
Встали человеки -
И много их.
Испугались абреки
И убежали в миг.
Их несли ноги - Сергей,
По тротуару - Сергею,
К дому - Сергею,
К женам - Сергеям.

Классический вариант

Немалых скука посещала,
Немалых выпила до дна.
Девиз таинственный: начало
Всей жизни - скука, тень вина.
Мозги желают удивиться,
Им поп-культура, как вино,
Соревнованьем насладиться
Мечтает старое кино.
Как век назад, оно банально,
А, впрочем, слишком уж реально.

Там мысли прибраны разлукой,
Там так неясен прежний день.
Но познавать - такая скука,
Ведь знанье - прожитая тень.
Все зеркала покрыты пылью,
А может тенью прошлых лет,
Они без памяти отжили -
Творил здесь дни свои поэт.
Он знал, что бытность скоротечна,
И сочинял себе беспечно.

Здесь Пушкин первые мечты
На строки вылил сладострастно,
И жизни временной часы
Творили рифмы беспристрастно.
Свидетель он, агент дождей,
Вода судьбы им вволю правит,
Субтитры странных скоростей
Увы, он больше не прославит.
Да, Александр, ты все знал,
Затем и бог тобой писал.

Жизнь - промежуточная фаза
Между исканьем и тщетой.
Слово блужданья любят фразы,
Они наполнены игрой.
Им непонятны расстоянья
Между реальностями строк,
Когда в уме живет желанье,
Оно вещает, видит бог.
Чтобы особо не вещать
Беритесь чаще наливать.

Есенин, чувствуя усталость
От строк, твердеющих в уме,
Себя, заправив спиртом малость,
Писал о курах и земле.
Рязань любя, в кабак он мчался,
Гуляка пыльных площадей.
И там Москвою опылялся,
Крича с порога: эй, налей!
Он богохульствовать любил
И потому не мало пил.

Табачный гений Маяковский
Писал надрывною строкой.
Гостеприимный дух московский
Его пленил своей судьбой,
Водил по разным заседаньям,
И награждал, и проверял
Тупым людским непониманьем
И новой рифмой вдохновлял.
Москвою не был он понятен,
Он оказался слишком внятен.

Лишь чародей один Булгаков
Москву душою обыграл,
Ее покрыл сарказма лаком,
Себя он мастером узнал.
Он мир иной для всех открыл,
Душа Москвы - как Маргарита,
Ему пропела. Он развил
Тропу идей, что была скрыта.
И до сих пор ее герои,
Себя, не видя, ходят строем.

Царей гробницы здесь хранят
Под колокольным медным звоном,
И звезд рубиновых наряд
Стоит в ночи Москвы бездонно.
Здесь вся история России
В стенах и улицах сокрыта,
И лжегерои, лжемессии,
Князья и жертвы, также - свита
Отражены. И тени лет
Бросают ночью странный свет.

По Красной площади порой
Гуляет призрак ленинизма,
Так он насмешливой судьбой,
Являет признак пессимизма.
Ильич напрасно полагал,
Что справедливость торжествует.
Он слишком много написал,
Теперь-то кто о том тоскует?
Макулатуры подлый бум
Убил его собранье дум.

Мы помним все его работы,
Сопливым детством были мы
От этих дум полны икоты,
От слов великой кутерьмы.
Мы согласимся, что за Сашу
Он отомстил. В том спору нет.
Но есть ль вина в том предков наших,
Что он сломал весь прежний свет.
И до сих пор мы пожинаем
И ничего не понимаем.

Москва, к себе влекла ты многих,
Как глупых бабочек в огонь,
Коварных недругов дороги
Вели к тебе, но твоя бронь
Немало силы испытала,
Немало видела смертей,
Врагов коварных побеждала,
Всех чужеродных сыновей.
Они напрасно к ней стремились,
И, наконец, переродились.

И Бонапарт, и Гитлер громкий,
Ключи искали от Москвы,
Своею алчностью тонкой
Вкусить пытались плоть страны.
Но не дано. Восторг победы
Не познан ими никогда.
Играть свободой - это кредо,
И этим играм быть всегда.
Москве навряд ли зашататься
И с чужеземцем обвенчаться.

Москвы нам дорог каждый день,
Хоть каждый час - подарок шума,
Где субкультура свою тень
Бросает бабочкой безумной.
Она, как воздух, вездесуща,
Она в вещизме хороша,
Она с годами только гуще,
Хотя стареет не спеша.

Пытаясь от нее укрыться,
Ты можешь только пристраститься.

Когда Перун устал молчать,
Его тянуло к сигаретам,
И он решился спички взять
И покурить на башне где-то.
Там телевизоров семья,
Усы антенн в ночи крутила.
Они вещали. И края
Страны программой веселило.
Так вот в останкинской тиши,
Перун куренье совершил.

Казаться важным много лет
Дано не каждому субъекту,
В себе лишь видя темный бред.
Так средь Москвы вещают секты.

Наивны Хаббарда друзья,
Мечтая видеть свет прозренья.
Шизы уверенной князья
Кричат о бога приближенье.
Здесь в каждом видится пророк,
Здесь в каждом чудится возничий.
Спасти мечтают. Был бы прок.
Как будто полон мир различий.
Все одинаковы подчас,
Лишь только бога нет у нас.

Москва - страна, и нет ей края,
К ней капиталы в закрома
Со всей России притекают.
Она - правителей карман.
А вот и кланы, круг отличный,
Бандиты всяческих мастей,
Растят детей, живут прилично
На эшелонах всех властей.
Они готовят аргументы,
Чтобы пробиться в президенты.

Устав от долгих размышлений,
Устав от тягостных стихов,
В Москве мы видим совершенье
Эпохи медленных веков.
Москва - столица по заслугам.
Она первее прочих мест.
Она мечтателю - подруга,
Но быть поэтом с нею - крест.
И пусть читатели за мной
Пойдут московскою тропой.

Бессонные окна

Синтетический вариант

Описание методов заглядывания в окна.

Классический. Ноги на ширине плеч. Руки расслаблены. Рот приоткрыт. Глаза вытаращены. Можно скрутить ладони в форме очков Чкалова. Воображение отсутствует, любопытство усилено до предела.

Оу о, окно,
Оу о, Оу о, Оу о.

Если в окне есть человек, то его можно пронаблюдать. Война человека может быть представлена в виде светящейся полосы на челе его. Мысли его могут напасть на наблюдателя. Возьмите с собой успокаивающие таблетки.

Аз есть червь.
То что видишь,
Душой измерь.
Если есть в человеке война,
Вас напоит она допьяна.

Иногда в окне играет музыка, и уши людей пытаются схамелеонничать. Но люди - не камбалы. Не шофера одиночества. Им свойственно желанием лизнуть мгновение. Этим они отличаются от животных.

Чуждое, громогласное
Чувство лизнуть тишину,
Банальной судьбе - опасное
Ведет, как орла, в вышину.

Если вас застукают, не убегайте. Бегство - позор. Улыбнитесь и представьтесь сыном человеческим. Это вовсе не значит, что вас сразу же поймут. Понимание - удел немногих. Понимание - это вид стекла бессонных окон. Быть замеченным - одна из ипостасей этого обряда.

Мы идем, несем глаза,
Заряженные в магазин любопытства,
Пока композитор Рза
Прощает нам это бесстыдство.

Первая очередь - в нижние окна,
Пол рожка глаз летит в стекло,
И видно теперь, как извилины мокнут,
В каждом, кто в стеклах застыл давно.

Когда глаза кончатся, нужно уходить изогнутыми улицами. Считается, что оставаться на месте может лишь Великий Притворщик.

С Чупа Чупсом во рту. Необходим прямой контакт глаза со стеклом. В тонкой прослойке между ними в секунду экстаза рождаются Беспокойные Духи, которые затем оседают на Останкинской телебашне (в августе 2000 года у них был съезд).

Лиясь очами в окон глас,
Курясь из прорвы седого дыма,
Рождаешь медленный экстаз
Парнас чудес непостижимых.

Если вам кивают крыши, ждите сову. Чупа Чупс - это руль. Берите медленный компас вечернего окноизобретательства. Изоляция от вас - это наука (наряду с собакоизоляцией. См. А. Хантер. "Тюрьма игрока." 1995 г.).
Она живет для изучения обоюдоострых обитателей окон.

Наблюдаемые верят вне,
Наблюдающие верят в мир,
Лишь в ослепительной чешуе
Сойдутся они, и будет пир.

Руль Чупа Чупса бывает разным, синим, белым, красным.
Особо моден деревянный Чупа Чупс с кожаным чехлом. Популярен также Чупа Чупс с полным электропакетом.

Детство Чупа Чупса

Детство Чупа Чупса
Несоизмеримо с Землей.
Его мать - змея-бесконечность,
А отец - грохочущий сахзавод.

Сначала он кругл и задумчив,
Потом он палкой замучен,
А после брака - одет
В обертку цветных конфет.

Выгодность чупачупсового заглядывания - подслащивание, возможность предстоять сладкому обозрению.

Жирафий способ.

Берите гвозди
И молоток
И пару крепких
Больших досок.

Чертеж старинный
Поможет вам,
Сбивайте стильный
Из досок хлам.

Сие изделие не к месту для занятий,
Какими принято
Довольствоваться в кровати.

Ходули для жирафьевого способа заглядывания в окна могут быть самых разных модификаций. Известно более 5000 вариантов. К примеру:
ходули классика, иногда комплектуются спидометром и подставкой для книги, чтобы можно было в пути почитать, и также - кожаным чехлом.
Ходули трассовые, рекомендуются для любителей автобусных окон.
Ходули особо эстетические, со световозвращающими полосками фирмы 3М, зеркалами заднего вида, коробкой передач, встроенной стереосистемой.
Ходули одноногие, для инвалидов.
Ходули трехногие, для трехногих и особ женского пола объятых нимфоманством.
Ходули шоколадные, для любителей сладкого и некассовых американских фильмов.
Ходули позолоченные, с инкрустацией, для особо состоятельных граждан.
Полный список известных нам ходулей вы найдете на сайте: www.okno.ru/hoduly.html.

Совсем недавно я соседился к балкону.
Друзья-ходули мне немало помогали.
Я слышал шум, то дождь мне вторил сонно,
То капли с неба путешествием страдали.

Неженский лик в окне ночном явился,
Он был кавказен, желтым золотом перстнён,
Меня увидев, в тьму тугую удалился.
Он был ведением заманчиво смущен.

И понял я, мир горный мне понятен,
И мир орлов, и мир высоких туч,
И я, на удивление, был каждому приятен,
Как на заре из тьмы восставший луч.

Итак, друзья, все временно на свете,
И наши окна, и веселый гам.
Смотря в стекло, кочующие дети,
Поймут поэзию, доступную ветрам.

Поймут и нарисуют краской новой
Картины нам неведомых миров,
И наблюденья примут за основу,
Как главную черту основы всех основ.

Так наблюдай и ты, мой друг чудесный,
Все тайны бытия, что спрятаны во мгле,
Мечты твои в главе дотоле тесной
В чужом родятся недоступном сне.

На пожарных лестницах и водосточных трубах.

Подхожу к стене,
Ребристая,
Кочанистая змея.
Стилем вверх ползу
Скалистым.
Вечер мглистый,
Вот и я.

Как море под
Пароходом синий телевизор,
Сильный лучом,
Как Карелин ручищами,
Взгляд мой нанизан,
Взгляд мой пронизан.
Тени - иголки.
Тени - полчища.

Смысл тараканом
Давно изъеден,
Их командир - ребус
Для щели.
Эй, выходите ко мне,
Соседи,
Я - чистый лист,
Чтобы вы смотрели.

Войны народов за магазин
Я бы вам показал,
Я язык свой пронзил,
Я его татуировал.

Подъем мой наверх -
Как нокаут морали,
Меня вызывали?
Не вызывали.
Так и должно быть.
Ведь я Гагарин
Труб водосточных
И лестниц из стали.
Глупый народ, разве
Ты не знал,
Меня Нострадамус
Давно предсказал.

Окна свои растворяй шире,
Раз, два, три, четыре,
Окна чужие в гости не просят,
Пять, шесть - семь, восемь.

Поздно, народ, мне удивляться,
Девять, десять, одиннадцать, двенадцать.
Придется вам взглядом моим сдаваться,
Тринадцать, четырнадцать - пятнадцать, шестнадцать.
(на www.okno.ru/17-120, вы сможете найти продолжение этой темы).

Фабула окон -
Кокон
Человеческий,
Как лохань,
Вань, Вань,
Жена у тебя дрянь.

Посмотри -
Мой мир
У меня внутри.
Если у смысла
Ты спросишь лично,
Что есть мира лицо,
То получается - мир - яичный,
Так как предшествовало всему яйцо.

Я опускаюсь,
Я утра бархан.
С дежурства сменяюсь.
Солнце - пахан.
Знайте, что
Классика неоспорима,
Я побратался
С седым Серафимом.
Тот, кто при
Жизни экраном не стал,
В сонные окна призыв не кидал.

Формула А. Листова
1 Человекоокно = (количество фильмов за неделю умножить на количество жильцов в квартире) разделить на количество заглянувших в окно людей.
1 Человекостекло = Ѕ Человекоокна.
Человекорама =  Человекоокна.

Бинокулярный. 1999 год. Чемпионат Мисхора. Первое место занял Сергей Го. Он использовал менисковый телескоп системы Максутова. Второе место - Леонид Спичкин. Бинокль Х100, Ташкентского оптико-механического комбината. Третье место - Варвара Симпсон, очки + 2.

Прошлый век давно ушел,
И Варвара тоже,
Прошлый век - тетрадок шелк,
Он в архив положен.
И Сережа тоже.

Средь занозчивых скамей
На вечерней мессе
Сядь с биноклем поскорей
Ты в укромном месте.

Разгляди янтарь окон,
Долгий и упорный,
В нем бурлит со всех сторон
Мига дым узорный.

Вот судья веселье жнет,
Соплеменьем сытый,
Он закон покорный жрет,
Правдою забытый.

Вот другие племена
В окнах чешут тело,
Погляди на них слегка,
Зорко и умело.

Рассуди - ты не боец,
А ученый жизни.
Ты оконной правды жнец
И квартирной мысли.

Протирай свой окуляр
Ты тампоном влажным,
А потом - стихов пожар,
Вымысел бумажный.

И редактор не поймет,
И верстальщик тоже,
Кто ж кого по жизни жрет -
Окна иль прохожий.

Тревожный.

Постучать и убежать,
Всем ветрам назло.

Зеркальный.

Ода Зеркалу

О зеркало, ты родилось,
Зачатье древнее отцам любви не снилось.
Стекло и ртуть в тебе в едино слились,
Тебе немалое увидеть довелось.

Когда дома без стекол возводились,
Когда заглядывать в них было не судьба,
В тебя жрецы Египта удалились,
Когда между мирами шла борьба.

Теперь их нет. Цветы ввечерю плачут,
Играет трепетно душистый фимиам,
Хоть нет борьбы, но не доступен нам,
Тот мир, что был Христом оплачен.

Европа-мать в галантерее спит,
Она слаба, но трепетна в помаде.
Уж век зеркал давно, давно прожит,
Она не видит то, что было сзади.

А я - не прочь, я зеркала монах,
Я в келье узкой принял причащенье.
Держу обет я этому ученью,
Его для будущности я храню, как знак.

Оконные чемпионы, пользуясь зеркалом, стоят к окну спиной. Им кажется, что у них есть крылья.
Свет, отраженный зеркалом, впитывается через зеркало в их кровь. Если же зеркало закреплено на специальном держателе, то получается нечто другое. Свет становится жидким и многоцветным. Он может капать на землю, из-за чего в этом месте сквозь асфальт может прорастать трава. Одним из первооткрывателем зеркального метода был Льюис Кэрролл. Алиса попала к нему через отражение утреннего окна.
В Вавилоне практиковался зеркальный зонт, сделанный из рыбьей чешуи. Специально отобранную рыбу держали в зеркальном бассейне, где жрецы им шептали странные слова. После того, как рыба воодушевлялась, ее убивали.
Воодушевление - продукт очарования. Разочарование же наоборот портит кожу.
Душам рыбам иногда разрешалось селиться среди людей. Так однажды появилась царица Савская.

Автомобильный.

Пахнет бензином
Жестокая жидкость.
Вы - образина,
Женская прыткость.

Я вас увидел,
Я в вас влюблен,
Но незавиден
Трепета стон.

Я затаился,
Еле дышу,
Холод разлился
По гаражу.

Нет, недалеки
Вы от меня,
В сердце - пороги,
Двери - родня.

Чувствую кожу
Я сквозь стекло.
Опыт ничтожен.
Опыт - вино.

То, что он старше,
То, не беда.
Люди со стажем
Были всегда.

Опыт - машина,
Он все быстрей,
Ты лишь причина.
Что я - чародей.

Фотографический. Фотохудожница Ингрид Ма предпочитает черно-белую пленку. Это самый надежный способ наблюдения за окнами. Для изготовления черно-белых фотографий нужна домашняя лаборатория: бачок для проявления фотопленки, ванночки для химикатов, фотоувеличитель, фотореле, фонарь с красным светом, глянцеватель, фоторезак, а также реактивы - проявитель для пленки, проявитель для фотобумаги, фиксаж (кислый или нейтральный). Возможно также применение усилителя или ослабителя. Одна из универсальных фотобумаг - «Унибром». Из фотоаппаратов предпочтительнее зеркальные.
Художники настроения фотоаппаратами не пользуются.

Классический вариант

1.

Квартиры - гнезда. Среди них
Немало всяких аналогий,
Кто, ограничившись, привык,
В том прелесть видеть, тот находит
В подобном быте эстетизма стили,
В разметке гнезд - немало смысла.
Приобретенный пессимизм
И тот - частица реализма,
Во всем сопутствующий житию,
Нелепым драмам, обретеньям,
Ведь плыть такому кораблю
Навряд ли просто по теченью.
Непросто плыть. Ведь всюду - сети
Демографических столетий.

Гнездовья Севера полны
Созвездьем птиц, там - шум великий.
Здесь, как и там, закон толпы
Как прежде, пишется вне книги.
Но чтобы гул предостеречь
От своевольных аберраций,
Готовы каждого стеречь
Сыны больших организаций.
Ведь в переполненном жилье
И раб - не раб, и свет - не догма,
И трудно плыть на корабле,
Когда все меньше сила сонма.
Но хитрость кланов велика,
Она не смеркнет на века.

Пришел однажды к толстяку,
Что был жиров король великий,
Служитель радио. Ему

Был дан указ составить книги
Теоретических трудов
О проблематике сознанья,
Где как основа всех основ

Ума стояло бы вниманье.
Прогресс идет, и человек,
Чтоб доказать отцов влиянье,
Сумел дерзнуть - в какой бы век
Земле бы сделал облетанье.
( Все ликовали - НТР,
А то был доктор СССР).

Так вот - задача для ума
Совсем стояла непростая,
Ведь вся ночная сторона -
Ты - трансцендентное начало.
Непросто формы поменять,
Придумать идол в новом мире,
Когда уж начало стонать
Земли ядро в своей квартире.
« Я знаю, мастер отвечал,
Век автоматов иллюзорный
Потом заменит полный шквал
Усобиц ярких и отборных.
А вам, чтоб сало не терять,
Машину нужно созидать.

Я не беру в расчет систему,
Сынов отряд и дочерей.
Мне все равно, какая схема
Поможет жить вам веселей.
Вот вам прибор, его ученье,
И здесь печать, и воля в нем.
Он в том силен, что как растенье
В умах взращен большим кустом.
Подняв свой зад, вы лишь шепнете,
Рабы получат свой сигнал,
Вы шепот слабый разовьете,
А резонанса - целый шквал.

Так без Христа, без Магомета,
Вы одурачите пол света.
Король привстал, вина налил.
Он отрафировал в мечтаньях.
И президенту позвонил,
И, как обычно - указанье:
"Мой друг, устал я жизнь терпеть,
Давайте - петь!
Вот из народа самоучка
Телевизионную придумал сеть,
Давайте - петь!
Зачем терпеть,
Ведь лучше ручку
Повертеть!
И церкви - прочь и толпы знаний
И ход научных всех исканий!".

И так - зажглось. Еще не знали,
Что этой сети не нужны
Речей таинственных мистрали,
Что так моралью снабжены.
За рубежом - Panem en cirсenes,
А вечно гложущий народ,
С Panemo-м стерпится, сентенций
Его бы был бы полон рот.
Не стоит слишком заедаться,
Не стоит вещью быть в себе,
Ведь миру нужно удивляться,
Его увидев лишь в окне,
В трехцветном ракурсе. И вот
Иной Христос пришел в народ.

2.

Вот новый дом. Его вершина
Несет антенные поля,
Внизу проносятся машины
И люди с признаком рубля.

Так много окон, много судеб,
Такая злая теснота,
Различен путь - он легок, труден,
Или сплошная пустота,

Или спокойствие, где мера
Какой-то пункт, в горниле чувств,
А надо всем сверкает вера,
Где остальной периметр пуст.

Проблемы жизненакоплений
Немало носят отвлечений,
Но мы оставим эту речь,
Чтоб на другое ум сберечь.

В коробке тесной, звуком сытой,
Что через стены, словно дым
Кругом проходит, все покрыто
Людьём приезжим и глухим.
Владельцы славного жилья
На этом чад своих вскормили,
А представителей людья
То порицали, то бранили,

То выгоняли. Каждый аз
Мечтает, окромя богатства
Чужой души коснуться раз
И благодетелем казаться,

Хоть чем-нибудь, да помелькать,
Хотя бы слабых, но застроить,
Ведь, в общем, вкусно управлять,
Узнав, чего другие стоят.

Скажу теперь, что жил Кислейший,
Большой непризнанный поэт,
С судьбой неслыханно вреднейшей,
Какой еще не видел свет.

Вот здесь на этаже на первом
Душа его тащила воз,
Как представитель он Минервы,
Он средь эмпиреев пророс.

Глядел он ввысь, не бросив воз,
И все шептал: «О, мой, космос!».

3.

Вот кондоминиум его.
Давайте, взглядом все измерим.
Сначала тамбур. Ничего.
А впрочем, лучше все проверим.

Здесь в тумбе - чучело ежа,
Он надоел, его убрали.
На полке - чучело ужа,
Чей облик мыши обглодали.

Гербарий - верх больных привычек,
А вот еще - зеленых спичек
Тут чемодан. Такой пример
Нам скажет: он - коллекционер.

Звонка Кислейший не имел,
Зато висел ослиный хвостик,
Тот, кто попасть к нему хотел
Его тянул. И только после

Бренчало что-то. Дверь была
Обита старым дерматином,
Она в убежище вела
То ли героя, толь кретина.

Судить не мне, но вам, друзья,
А может, скажете - нельзя
В чужую бытность метко влазить
И там словами безобразить.

Но поздно. На дверной косяк
Прибита планка - I will be back,
А в коридоре, как закон,
Ткань закрывает лик окон.

В стенах - три комнаты. Обои
Каких-то записей полны,
Наверно, вычурных историй,
А может - речей сатаны.

А кое-где - следы волнений,
Источник странных маяков-
Следы крови, ее течений
И запах высохших цветов.

Кислейший, это не уродство,
Носил под сердцем сверхприродство,
Он в сорок лет был стар и млад,
А также в чем-то христоват.

Шкафы - вместилища иллюзий
В умах природных перспектив,
Пространство комнатное узят,
Собою стены захватив.

Здесь все пестрит, как птичий остров
Горит как в хлеве петухи,
Но как присмотришься - не просто.
Стоят и проза и стихи.

И русский классик, и историк,
И математик здесь живал,
И Лосев, странный трудоголик,
На этих полках обитал.

Декарт, Паскаль и Руш, анатом,
В пыли сменяли Аквината,
Чтоб Мирандола у стены
Твердил: «Слова, они стройны».

Средь Канта и фаллабилистов
И молодых эгоцентристов,
Стояло фэнтэзи, оно,
В его любви - кислот окно.

Стихи ж Кислейший изучил
От Ксекофана до Лограна,
Уже и Пушкин опочил
В кустах ума, в кустах бурьяна.

Он ненавидел интернет,
И почему-то, вне закона,
(Хотя его давно уж нет),
Он признавал всегда Вийона.

А телевизор, мысли тать,
Давно ушел жить под кровать,
Где в злой пыли, от вечных мук
Недавно сдох Макар - паук.

Его Кислейший засушил
И в гроб стеклянный положил,
А впрочем, нет, из плексигласа,
Чтоб не разбился он, зараза.

Помимо крови на стенах,
Помимо записей пастелью,
Его искусств большой размах
Мерцал на стенах акварелью.

А бесконечные тетради,
Машинописные листы,
Кругом стояли, как ограда,
Больного умысла посты.

4.

Список работ Кислейшего
( С сентября 1997 года все работы Кислейший пишет на временных носителях - рука, пол, стекло, нога и др.)

Пьеса о мире.
Энтелехия тела (роман-размышление).
Люди из Космоса (фантастика).
Ты не потерял рога, если их не имеешь (боевик).
Новый спорт.
О Великом …. . (роман в десяти томах).

Повести:
Сергей Сергеич
Иван Сергеич
Сергей Иваныч.
Запах Кремля.
История семьи Брежневых.
Я - Христос.
Я - не Христос.
Лучь.
Путешествие во мне.
Кровь невинных котят.

Исследования:
Эмпирический дух в сомнениях Л.Н. Толстого в романе «Воскресение»
Статистика модели факторного анализа.
Креационизм Вселенной.
Исследования себя. Поиск бога.
Исследования себя. Поиск дьявола.
Кузнечики. Мои откровения.

Стихи:
Вечер Цезаря. Поэма. 100 страниц.
Стихи 1970-1972.
Стихи 1973-1975.
Стихи 1976-1980.
Мир на краю. Сборник.

Сборник поэм «Неслучайные НЛО». 12 поэм.
Стихи 1985-1989.
Развал СССР. Поэма. Триста страниц.
Стихи 1990-1992.
Стихи 1993-1995.
   Мои новые стихи. Сборник.

Картины:
Посадка НЛО.
Будда.
Баттхисаттва.
Разговор с Авиценной.
Цветы вечера в Брно.
Сумасшествие.
   Гуру и соль.
Однажды-84
Винчестерская рукопись.
   Смерть Гренделя.

5.

Молитва Кислейшего самому себе

Я - яркость.
Я - ясность.
Я - яйность.
Я - ядность.

Весь пантеизм - во мне,
Во мне - вечное молчание
                            бесконечных просторов,
Те монады, что спят во мне,
Не имеют окон, нет спору.

Я.
Вне меня ничего нет.
Даже когда ни рубля -
Не меркнет свет.

Это не солипсизм.
Я верю в бога,
Но, чувствуя гуманизм,
Я не вижу к нему дорогу.

Есть и дьявол.
Он - в яме.
В великой Яме,
В глубокой Яме.

Когда приснится Яма,
Бог смерти Яма,
Я выйду, чтоб крикнуть звездам:
«Вас нет, звезды!».

Слишком много любви
Во мне - навсегда,
Чтоб кого-то еще любить,
Потому что никто не
                                      уйдет от суда.

Не люблю, чтоб не плакать от смерти
Всех смертей на Земле,
В перевоплощение - не верьте,
Все это - не по мне, не по мне.

И нет причины,
Нет никакой причины,
Чтобы любить женщину,
Любить мужчину.

Я - яркость.
Я - ясность.
Я - яйность.
Я - ядность.
Я - навсегда.
Я - никогда.
6.

Молитва Кислейшего богу

Отче мой.
Когда одно из бесчисленных
Проявлений меня
Идет на покой,
Моя многочисленность
В нехватках огня.

Умерь мое разнообразие,
Умерь мою высоту,
Я - безобразие,
Я так жить не могу.

Я самый великий поэт,
Я художник эпох,
Мне не ответил свет,
Может быть я и есть бог?

Прости, Отче мой,
Тело твое - мой кислород,
Ум мой -
Дом твой,
Я вернусь домой,
Где дети твои
Водят хоровод.

Моих грехов так много,
Иногда, смотря на людей,
Я ненавижу их всех понемногу,
И взрослых, и детей.

Если я - это ты,
То ты - это не значит я,
Правят душой мечты,
Судит людей скамья.

Отче мой,
Я - не твой.
Я живу в изъяне,
Я отыгранный герой,
Но ты -
Ты в моем кармане.

7.

Молитва Кислейшего дьяволу

Абракадабра абракадабра абракадабра,
Feci, quod, potui, faciant meliora patentes.

Я не хочу добра.
Я не хочу потенции.

Слюна твоя покрыта шерстью,
Всех, кто меня не прочел,
Накажи их,
Помилуй их,
Также тех, кто сказал мне:
Да пошел ты на … .».

Я - поэт Кислейший,
Не вознесется никто,
Прочий поэт - ослейший,
Старый поэт - дед Пихто.

О, хвостейший,
О, ваше зубастство,
Не дай им царства,
Глупых иллюзий.

Меня должны знать все,
Я - нелюдской славы король,
И устно и на письме
Разложил я свою боль.

В мою гениальность
Входит лишь ночь,
Это - астральность,
Твоя кожа - точь в точь.

Тринсмегист вспотевший.
Пример не тот,
Я выпью оголтевший
Твой пот.

С духом нелюдским
Я иногда заодно.
Каждому - свое,
Своему - ничего.

Абракадабра абракадабра абракадабра,
Feci, quod, potui, faciant meliora patentes.

8.

Девочки

Апартаменты этажом
Повыше девочек вмещали,
Они трудились, для того
Жилье приличное снимали.

Москва их даже утомляла
Своей огромной суетой
И безразличьем, что вуалью
Так сочеталась с простотой.

Москва, кормившись от России,
Царила всякой мыслью в них,
Чужих долой порой просила
И выпроваживала их.

«Идите в степь. Хлеба растите,
Берите жалкие шиши,
Нас почитайте и кормите
В своих надеждах на гроши».

Никто, однако, не желал
В район придаточный вернуться,
Московский дух их заражал
И было с чем соприкоснуться.

Карбид Наташа, сверхразмер,
Была в метро милиционер,
Она все знала, всех учила
И тело массой веселила.

В ней было много килограмм,
Что не убило в ней проворность,
И потому средь многих дам
Она испытывала гордость.

За ней поклонники летели,
Ее всегда везде хотели,
Она - красавицам в пример
Собой пленила весь отдел.

Жила Олеся Февралева,
Спала на выгнутой тахте,
Она не видела былого,
Ей было взять его нигде.

Покинув школу, ей взмечталось,
Ей просто взбредилась Москва.
Она не долго сомневалась,
Засобиралась, но сперва,

Сумела волю преломить
Давно продумавших все предков.
Так им пришлось не победить,
Что совершалось крайне редко.

И вот - прощай Владивосток,
Салют столичным институтам,
Что просят деньги, просят впрок
И видят в каждом проститута.

Имея глупость наугад
Искать полезные решенья,
Она в метро, на новый лад
Искала место поселенья.

Здесь повстречалась ей Карбид,
И так они, состыковавшись,
Нашли совместный теплый быт,
Немного, правда, поскитавшись.

Средь них была еще девица,
Исканий долгих мастерица,
Библиотекаря жена,
Была Ноль Первая она.

Где муж теперь, она не знала,
И, впрочем, было все равно
Она весь мир воспринимала
Как непростое полотно.

Была Ноль Первая учтива,
И необычна в простоте.
В душе, по правде, суетлива,
Чиста как буква нал листе.

Молилась в церкви, ощущая,
Что счастье где-то в облаках,
Все было славно, не считая:
Была Ноль Первая в бегах.

Ошибка юного творенья
Была в друзьях - в Перми родной
Она с любимым преступленье
Своей замыслила главой.

И были взяты магазины,
И скоро взят ментами след,
И чтобы не было кончины
Сих недостойнейших побед,

В бега Ноль Первая подалась,
Купив студенческий билет.
Она с ментами распрощалась,
Ведь со студентов сбора нет.

Четвертым номером здесь шла
Незаурядное творенье,
Она луч света всем несла
Из своего воображенья.

Она в единственном числе
Здесь представляла Секту Зрений,
Людей в завешенном окне
И их ночных и прочих бдений.

Как первый в мире человек,
Она, не чужда созерцаний,
Любила видеть жизни бег
Среди квартирных состязаний.

Мы остановимся на ней
Поближе, чтобы суть страстей
Подобных этим сопоставить
И ясный вывод предоставить.

Родившись в пагубной среде,
Где спирта мутного теченье
Лиясь в нерадостной реке,
Считался главным наслажденьем,

Она с пеленок поняла,
Что мир - один, она - другая
И как спасенье, приняла
В себе мечту, с судьбой играя.

Любила Ольга ощущать
Чужой души очки немые,
Она пыталась их достать,
Чтоб сунуть руки в них худые.

Кто был доступен, тот попал
В ее влиянье, словно в сети.

Забыв про волю, погасал
В ее былом авторитете.

Ее любили, как себя,
И - Гершель Ольга - говорили-
Она бытует, бороздя
Чужих проблем седые были.

Но сила в ней не клокотала
И вся была не на виду,
Она тишайше соблюдала
Души хмельную простоту.

Я парадокса проявлю
Всю непонятную систему
И вам примеры приведу,
Как незатейливую схему.

Во-первых, главное занятье
Имело планы наряжать
Вечерних дум немое платье
В мечтаний странную печать.

Она заглядывала в окна,
И трепетала - каждый вид
И сзади, спереди, и сбоку
Был светом съеден и избит.

И здесь, с душой соприкасаясь,
С своей, с чужой или иной,
Она в беспамятстве влюблялась
В уклад обители другой.

Так иногда фотоаппаратом
Она брала квартир преграды,
В стекло нацелив объектив,
А позже - в кассу заплатив.

Альбомы Ольги представляли
Непревзойденные труды,
Да о таком и не мечтали
Агенты, сыщики, суды.

Как малых чад она ласкала
Свои коллекции в мечтах,
И экземпляры целовала
В фрейдисто-мечущихся снах.

Картинок лучший хит-парад
Она хранила в интернете,
В них были радость, боль и яд,
А также - все на этом свете.

Развал семьи, попойки, драки,
Обычный секс и групповой,
Питомцы: кошки и собаки,
И утомленный голубой.

Поминки, вечер Буратино,
Пожары, дети на игле,
Но все же светлые картины
Она несла в своем уме.

Здесь каталоги ситуаций
Давно несли следы абстракций,
Чрез подсознание - на дно
Они несли свое сукно.

9.

Описание типичного вечера в квартире девочек

Погасла спираль накаливания солнца. Месяц - представитель узкого люминофора, выглядывает из-за края многоэтажек. Окна зажигаются. Для романтика - это аспект вечерних глаз. Для обывателя - очки глаз обывательщины. Для художника - виды палитры. Для маньяка - объект возбуждения. Для задумчивой собаки - квадратные луны. Для кошек - дом.
В квартире весь вечер варится кофе. Запах его въелся в обои, в двери, в старые шторы. Кофе - главный продукт на этой кухне. Его спутники - сахар, ложки, сигареты, пепельница и беседы.
Главная в этой беседе - Наташа Карбид. Она видела все. Покрасив короткие волосы и став ментом, она обрела глубокое понимание своей значимости.
Юная Февралева необычайна шумна. Главное ее слово - У (долгое).

У - есть выражение эмоций, а эмоции Февралевой бесконечны, и воспоминания школьных лет, и микрокатастрофы, удача и родительское прошлое, и родной Владивосток, все это воспроизводилось живо и шумно.
Ноль Первая , в противовес своему прошлому, вмещала в себе прибор тишайших моралей. Она читала Библию, жития святых и рассуждала правильно и негромко. Впрочем, это не мешало ей работать в команде лохотронщиков.
Оля Гершель вечерами редко была дома, все больше предаваясь охоте на окна. В дни непогоды, смакуя сигареты, Ольга перебирала пленки, готовя их для печати. Секретов здесь было немало, ибо аксессуары для наблюдений стоили недешево. Здесь был набор подзорных труб, ходули, зеркала на держателях, складная лестница, а главное - фотокамера «Canon».
Ольга нигде не работала, и источник ее доходов оставался загадкой.
Вечерние беседы, сопровождавшиеся пивом, иногда водкой и вином, принимали в свои ряды гостей. Вот их краткий неполный список:
Лена - танцовщица. Худая двадцатиоднолетняя тростинка, постоянный участник всех ночных развлекательных программ в одном приличном баре-ресторане.
Монзани. Полненькая Марлен Дитрих. Поклонница кавказских трав, двадцатилетняя соседка.
Петя. Девочка-халявщица. Девочка-крутильщица на пиво и сигареты доверчивых мужчин.
Пугачева. Вечная молодость, неоконченное вовремя детство, наркотическая простота, открытое пространство двадцати семи лет.
Телефон - царь угла.
Телевизор - враг бесед.
Кот - гадящий сволочь.
Кактусы - колючие пацаны окон.
Вечер - язык во рту, закрывшегося при обдумывание слова.
Радио FM - не сообщается в целях антирекламы.

Наташа Карбид:
Я много знала мужиков,
Они - не то, что наше племя,
Умы звенят, полны оков,
Душа в грехах и сильно семя.

Сейчас уж мало настоящих,
Таких как деды и отцы,

Все больше слабых и просящих,
Иные - глупости венцы.

Вся ситуация - на бабах,
На их плечах, на их умах,
В их утомительных раскладах
Проблемных дум собрались штабы.

Что вам говорить, я познала первого мужчину на заре взрослой жизни, в пятнадцать лет.

Олеся Февралева:
Ну ты даешь, подруга, да.

Наташа Карбид:
Все изменилось, цвет меняя,
Все мужики, себя забыв,
Прекрасных женщин предавая,
Вдруг превратились в голубых.

Пугачева:
Врешь ты все,
                       Карбидная желчь,
Хоть подруга ты,
                       Но ментеющая.
Мне ведь проще
                       Вену поджечь,
В темноту уйти лелеющую.
                       Чем поверить,
Что как дождь - мир зонтов,
                       Так наш мир -
Сад задов.
                       Да ну, где ты их
Видела.
                      В кино, что ли.
Все нормально.
                      В нашем подъезде
Все - пацаны.

Ноль Первая:
Христос сознательно выбирает смертную дорогу и освещает ее. Заочная борьба Змея с Богом продолжается. Но если перерезать дистанцию и постоять рядом с пылью времени, словно с самим собой, вы вдруг почуете вонь собственного мозга.
Главное - любить не себя, но окружающих.

Олеся Февралева:
Мои папа и мама
Друг друга не знали.
Им однажды сказали:
Ребята, достали!

Милая, ты стара.
Кому ты нужна,
Скоро крыла
Хватит парша.

Папа был крут,
Что не могу,
Его атрибут:
У - у - у - у - у.

Их поженили.
Они не любили.
Но мимо друг друга ходя,
Просили любить, день ото дня.

Чтоб не были стыдны
Постельные сказки,
Вязали бесстыдно
На очи повязку.

Потом, как спасенье,
Как вечером - спичка,
Пришло обретенье,
Пришла и привычка.

Папа и сейчас крут,
Что я не могу,
Его атрибут:
У - у - у - у - у.

Ольга Гершель,
перебирая пленки (сама себе):

В черно-белом варианте эти снимки, имея особую зернистость, несут безмолвную форму. Вот бы потрогать этого дядечку острым коготком прямо за сердце.

Монзани:
Ха - ха - ха - ха - ха.

Петя:
А кто за пивом пойдет?

Лена-танцовщица Ольге:
Пойдем в другую комнату. Такая некультурная у вас компания. Ну прямо таки - зимовье зверей.

Монзани:
А вы куда?

Ольга Гершель:
Никуда. Туда!

Монзани:
Ха - ха - ха - ха - ха.

Наташа Карбид достает из холодильника заиндевевшую бутылку водки «Гжелка».

Водка:
Расслабьте мысли, расслабьте кости,
Я - водка, я - веселья друг,
Зашла опять сегодня в гости,
Чтоб стал тесней ваш женский круг.

Наташа Карбид:
Наш разговор о мужиках,
Об их делах и странных нравах,
Средь нас главенствует по праву,
Он всех речей по верху лак.

Он - путеводная звезда,
Он - меж градами поезда.
Аспекты жизни, среди них
Один: немало голубых.

Пугачева:
Милый Карбид,
Наливай.
Если сердце твое так болит,
Стакан подставляй.
Где ты их видишь,
Неужели на них печать,
Твою мать!

Наташа Карбид наливает всем желающим водку.

Водка:
Ча - ча - ча,
В небе - ни грача.

Наташа Карбид:
Я в бесконечность увожу
Мое познанье о мужчинах.

И иногда я нахожу
Всех извращений злых причину.

Законы в сторону уводят,
Никто ведь в армию не ходит.
Ну давайте.

Пьют водку.

Петя:
Я пива хочу.

Монзани:
Петя, остынь!

Олеся Февралева:
Арабы в моем институте
Черны. Ночь, блин.
Хорошо, что они тута
Не имеют конкуренций
                  Среди величин.
Такие мальчики.
У - у - у - у - у.
Мальчики-зайчики,
Я не могу!

Ноль Первая:
Как во дни перед потопом ели, пили, женились, рожали детей до того дня, как вошел Ной в ковчег, и не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, - так будет и пришествие Сына Человеческого.
День и час этого события - тайна.

Монзани:
Помимо Бога
Есть Бох.
Любой человек с бородой - это Бох,
С бородкой же - Полубох.

Петя:
Пацанов, правда, мало хороших

Водка:
Я старше поколений, их реалий,
Я основнее во центрах,
Ведь без меня надеждам крах
И никогда рассвет не встанет.

В другой комнате - Ольга Гершель и Лена-танцовщица.

Лена-танцовщица:
Откуда у тебя такая масса компрометирующих фотографий?

Ольга Гершель:
Это моя тайна. Эта тайна больше чем эта ночь за окном. Это целая акция.

Лена-танцовщица:
Возьми меня в эту акцию.

Ольга Гершель:
Хорошо. Мы сделаем локальную акцию. Только никому не рассказывай. Бери складную лестницу, и тихонько пойдем.

10.

Локальная акция «Вечер Кислейшего»

В голове Кислейшего:

1-й голос:
Зову тебя, любовь.
Где ты живешь?
Море твое - моя кровь,
Ты где-то во мне плывешь.

Даль - то дисплея
От камня смерть,
В листопаде млея,
Тасуется твердь.

В точке Голгофы
Нет места для гроба,
Скажу весне,
Нет, не мне:
Нет кислоте!

Острова, острова,
Неизвестные страны,
С тобой, голова,
Я навеки, странный.

Мне не нужны вещи,
На кой они черт,
Я - вещий
Водолаз средь аорт.

2-й голос:
А - а - а - а - а
О - о - о - о - о
У - у - у - у - у
Мяу - мяу - мяу - мяв!
Гау - гау - гау - гав!
Fuck!
Fuck!
Tu pack! To mak!
Fuck!
Fuck!

1-й голос:
Умерли Авраам, Давид, Соломон
Ради меня,
Скоро - новый закон
Провозглашу я.

Двадцать первый век
Вот.
Ты - се человек,
Скот!

2-й голос:
Москвашвея, Москвашвея, Москвашвея.

1-й голос:
Слишком многие
Хотели прийти до меня.

Кислейший (сам себе)
Я всех их знаю наизусть, и они меня нисколько не удивляют. Карманные Христы могут поселиться в мозгах любого индивида. Насколько я знаю, племя это мигрировало с севера, где, как известно, обитает зло. В I веке н. э.,
Увидев, что их никто не гонит, карманные Христы принялись изучать умные раковины, пока не пришли к выводу, что доступ через них к обыкновенным мозгам вполне прост. Так появились пророки.

1-й голос:
Какая разница,
Кто догоняет, а кто дразнится,
Внутри мы или наружи,
Вам же - хуже.

Ольга Гершель и Лена-танцовщица спускаются на первый этаж.

Ольга Гершель:
Ночь - это темное дыхание.

Лена-танцовщица:
Опасная какая-то у тебя романтика.

Ольга Гершель:
Опасна простота.

Лена-танцовщица:
Чем же?

Ольга Гершель:
Посредственностью.

Лена-танцовщица:
Мне кажется - все наоборот,
В простоте - все свято.

Ольга Гершель:
Может ты права, просто я не правильно выражаюсь. Главная особенность человека стадного - пропорциональность бесцветности.

Лена-танцовщица:
По-моему, нет одинаковых людей.

   Ольга Гершель:
Нет, конечно. Просто выходя из детства, человек сразу же попадает в старость, и область сердца, предназначенная для улыбки, порастает седой бородой.

Лена-танцовщица:
Но куда же деться от этого?

Ольга Гершель:
Никуда.

Кислейший (в это время)
Приходит месса для себя,
Ведь в ожидание огня
Все очищающего желчь,
С уменьем брать и дух беречь,
Бумаги подлые стоят
И их - бесчисленный отряд.
Они - гость личности моей,
Что недалека от зверей.

Туда, где воды так гнойны,
Где жизни сок меж камней бьется,
Уйдут навек они, больны,
Пусть сатана им посмеется.

Убив романы и стихи,
Тем самым подлые грехи
Я растопчу, и ум заглохнет
И личность пагубная сдохнет.

Мне хватает навсегда,
Но эта суть - лишь гениальность,
Она и благо, и беда.
И навсегда транседентальность.

Я сверхпророк и сверхдурак,
А впрочем, также, сверхманьяк,
Трубит мой разум, суд верша:
Умри скорее, США!

Ты слишком много откусила
От древа жизни, вознеслась.
Ты идиотов породила
И продолжаешь их рождать.

Умри, Америка, скорей,
И в мире станет все светлей.

(Америка - главный враг Кислейшего).

Лена-танцовщица:
Смотри-ка, странное окно.

Ольга Гершель:
Оно завешено давно.

Лена-танцовщица:
Такое редко здесь бывает,
Когда решетки не хватает.

Ольга Гершель:
Давно живу в этом доме, но никогда не обращала внимание на это окно на первом этаже.

Лена-танцовщица:
Смотри-ка, старинный плафон. Ткань давно выцвела.

Ольга Гершель:
Будто XIX век.

Лена-танцовщица:
И пыль кругом.

Ольга Гершель:
Помоги мне подставить лестницу.

Кислейший (продолжает свой монолог)
Когда уйдете вы, бумаги,
Исторгнув вой, исторгнув дым,
В краях хмельной подземной браги,
Свободный, стану я другим.

И все стихи, что на руке,
И на искривленной ноге,
На животе, на лбу писал,
Вдруг оживут: так я сказал.

Они - формальностей сильнее,
Секунда - жизнь их, но в века
Они идут других мощнее,
Они - великая река.

Тогда не будет США,
Утонет Статуя Свободы,
А впрочем, рифмы больше нет.
Аминь.

Ольга Гершель (поднимается по лестнице и смотрит в щель между оконным проемом и занавеской)

Лена-танцовщица:
Что там?

Ольга Гершель:
Очень много книг.

Лена-танцовщица:
Как много?

Ольга Гершель:
Как звезд на небе.
И человек.
Какое лицо!

Лена-танцовщица:
Как что?

Ольга Гершель:
Я знаю. Это нейтронная звезда. Она пришла к нам из мира иных скоростей. Спичечная коробка вещества нейтронной звезды тяжелее, чем самый большой океанский лайнер.

Лена-танцовщица:
Дай мне посмотреть.

Ольга Гершель:
Он смотрит на меня. Господи! Какой взгляд. Это просто чудовищно.

Кислейший:
Это оно. За миллиард лет до конца света мироздание хочет помешать мне, создать сверхличность.

Лена-танцовщица:
Дай же мне посмотреть!

Ольга Гершель:
Я не могу оторваться. У него гипнотизирующий взгляд.

Лена-танцовщица:
Я сейчас спасу тебя.

Кислейший (начинает читать молитву самому себе)
Я - яркость.
Я - ясность.
Я - яйность.
Я - ядность.

Лена-танцовщица (неожиданно сбивает лестницу, и Ольга Гершель падает вниз и растягивается на асфальте)
Ольга, ты цела?

Ольга Гершель (приподнявшись):
Ах, я видела черта.

Лена-танцовщица:
Бежим отсюда. Сейчас он выйдет из квартиры.

Ольга Гершель:
Помоги мне подняться. Я ушибла ногу. О! Кто бы знал, что здесь живет бог сумасшествия.

11.

Рассказ Монзани о Кислейшем днем позже

А.

Когда я юность представляла
В своих изменчивых мечтах,
Я в одиночестве мечтала
О дальних странах и ветрах.
Я по двору, открыв свой рот,
   Всегда ходила взад-вперед.
И, взгляд, нацелив на предмет,
В себе вращала белый свет.
Мне люди радость доставляли
Движеньем, речью, суетой.
Они, казалось мне, вмещали
В себе порядок и покой.
Я понимаю - все банально,
И потому курю гашиш,
Чтоб видеть мир не рационально,
А с видом сдвинувшихся крыш.
Так вот, Кислейший молод был,
Работал в школе педагогом,
К сердцам он детским находил
Вполне надежную дорогу.
Московский дух ему дарил
Несметных далей объективы
И средь реалий подносил
Венцы различной перспективы.
С детьми играя во дворе,
Иль в одиночестве мечтая,
Я как бы видела извне
Как он горел, изнемогая.
Все ночью спали - он не спал,
Читал, писал и рисовал,
А также пел Gaudeamus,
Воскресший ада Нострадамус.

О нем соседи говорили,
Что он великий эрудит.
Его бы не опередили
И представители элит.
Ему идти б в «Что, Где, Когда?»
И там светиться иногда,
Слова в реальность превращая
И близость славы приближая.
Но он горел иной звездой,
Какой-то мутно-невеселой.
Он свой великий не покой
Давно связал работой в школе,
Где так немного понимало
Его в душе учеников.
Ему, не спорю, не хватало,
Но все смирились: он таков.

Как всякий прочий философ,
Иль псевдогений, я не знаю,
Судьбу защелкнув на засов,
Он говорил - я много знаю.
Он женщин плохо понимал,
Возможно, просто их боялся.
Хотя не скрою, привлекал
Он их собой. Но не достался
Ни узам дружбы, ни любви.
Метались странные огни,
В душе навеки беспокойной,
И не понять - чему достойной.
В.

Когда мне было десять лет,
Я созерцала белый свет,
Все также молодо и чисто
В потоках мечт больших, искристых.

Уже познала я вино,
И в грезах юности летая,
Я даль чрез светлое окно
Смотрела, Вакха приглашая.
Он приходил, мы вместе шли
К собранью сверстников веселых,
И свет вина с собой несли
Во двор, на улицу и в школу.

Я признаюсь, что в пофигиизме
Была, иных богов сильней,
Как вы - в извечном эгоизме,
Возможно, круче всех людей.
И так однажды навязалась
К его Кислейшести домой.
Я, правда, сильно сомневалась,
Что не отправлюсь в мир иной.
Уже тогда немало слухов
О нем ходило мимо нас,
Что он - маньяк, опасный духом,
Или, возможно, ждет свой час.

Его квартира утоляла
Желанье злобных пауков.
Здесь паутина представляла
Засады в несколько кругов.
Он разводил их, я не спорю,
Чтоб странность жизни умножать,
И странность эту к прочей боли
Для наслажденья доставлять.
Тут мне предстала фонотека,
Катушки, диски и рояль.
В седых шкафах - библиотека,
Учений нравственных вуаль.
Он был не зол, он, размечтавшись,
Горел, искрился, как пожар,
Возможно, просто обсчитавшись,
Он распалял ненужный пар.

Он показал свои работы,
Свой галактический кислизм,
Где все грядущие заботы
Хотел сожрать его цинизм.
Сказать, в процентном отношенье,
Любовь была здесь лишь процент,
А в остальном - отображенье,
Где люди - грязи аргумент.
Себя считал он краем мира,
Он прав лишь в том, что это - край,
Когда в себе найдешь кумира,
То спился мыслью ты, считай.
Теряя тему разговора,
Он признавался, нету спора,
В своей любви ко мне тогда,
А я подумала - беда,
Но он, тьфу-тьфу, не опустился
До темных джунглей педофильства.

Теперь, нисколько не тревожась
На белом свете ни о чем,
Я с каждым часом все моложе
В своем общение с Вакхом.
Все хорошо - я это знаю,
И в грезы верить продолжаю
И в одиночестве, грехи,
Меняю просто на стихи.

S a u b e r k r a u t

Синтетический вариант

Свирель электрическая

( Из трудов Элтона Ивана. 2001 г. п. Мисхор. Крым.)

Свирель электрическая.
Свирель Сатаны.
Она, синтетическая,
Вертит сама в себе сны.

С гордостью спросила Европа -
Есть ли у меня шарф?
Трудно ли нынче жить автостопом,
Когда на душе пожар.

Где автозайцы вершат набеги,
Там не шумят подземные реки,
Где в монозайце отыщешь изъян,
Смех свой дороге дарит бурьян.

Кстати, в Нью-Йорке вы не заблудитесь,
Там живут беспричинные люди,
Если в руинах вы не забудетесь,
Значит, вам ничего не будет.

Тема костюмов всегда одинока,
Завтра - больница, сегодня - война,
Только в аренах она однобока,
Жизнь, что немногими пита до дна.

Брел я по городу, мыслью плененный,
Слышал в округе клаксонов шары,
Скоро Америке быть побежденной,
Скоро ислама придут пацаны.

Ведь реалистом быть можно без меры,
Будда, как компас, лежит на руке,
Каждый спасется, кто верил не в веру,
Кто в этот мир пришел налегке.

Свирель электрическая.
Свирель Сатаны.
Она, синтетическая,
Вертит сама в себе сны.

Описание мечущихся снов

(Из лаборатории по синтетике)

1.

Слюнич

Сон может бежать, как "хаджьбек",
Сон - это Китай полушарий,
Если не знает о том человек,
Значит, он ничего не шарит.

Владение сном почти невозможно,
Но если упорен ты, как ишак,
В метрике сна ты отыщешь ложный
Кем-то специально оставленный знак.

Кто это был - неизвестно,
Может, прыжков чемпион,
Мог же в стараньях больших и тесных
Вывести Бубка и свой закон.

Он не проник в твой сон,
Это ты сам открываешь двери
Иль атеизму, или же вере,
Иль атавизму, коль честен он.

Слюнич, профессор института По, кандидат мыльных пузырей, автор трудов по изучению первоязыка снов. Живет и работает в Мисхоре. Работы пишет на санскрите. В данной главе приведен перевод одной из частей его поэмы «Кто стрелял в тебя?» (1980 г.).

Светится гриб
                         долголетия менчжи.
Чист и прекрасен,
                         он вдохновенья достоин.
В должную пору
                         в чудной красе предстает
Дивною силой,
                         сугубостью, полную светом.
Если достоинством
                         время цвести не пришло,
Вянут под инеем
                        жаркою летней порою.
Славы достойный
                       гибнет нередко в глуши,
Мира дороги,
                       не украшая собою.
Мы открываем
                       смену начал Гуй и Куй,
Пусть мудрецы
                       скрытые тайны откроют.
Редки свиданья -
                        миг расставания моют
Духи ль небесные,
                       демоны ли под землею.
Что я могу -
                       с мыслью моей золотою?
Вместо любви
                       мы расставаться должны,
Боль и тоска
                       овладеют душою.
Мы уже никому
                       не важны.

Отрывок из сборника афоризмов «Получил - отпустил»

Лампа - предел пустоты.
Ключ - плоский человек.
Шкаф - возможность одежды.
Обои - деньги вверх.
То, что мы получаем - получательство.
То, что мы отпускаем - может катиться.
Человек - ЗИП.
Бога - нет. Дьявола - нет. Ничего - нет. Нет - есть.
Смерть - самая верная любовница.
   Дорога - это оптимизм.
   Среди студентов немало зомби.
   2 + 2 = 5
   Одиночество, как ветер - куда дует, туда и смотрим.
   Кошки - глаза луны. У каждой кошки есть запасной хвост. Никто об этом не знает, даже сама кошка.
   Руль бывает строгим.
   Одеяло - это вид хиппи.
   Бог упражнялся землей.
   Сумки - всеядны.
   Авоська - тетка ожиданию.
   Дежурная радость - всегда случайна.
   Спорт - это он.
   Пиночет - вид пробки. Кто-то затыкает, а кто-то открывает.
   Женщина - принимает. Она - приемник.

Выдержки из стихотворного сборника «Тревога»

* * *

У человека есть запах мозга,
Грядущее готовит нам розги,
Тебя - горячих, тебе - холодных,
А мне - пластмассовых и голодных.

* * *

Бледнел небосвод, я видел, он также чихает
                                                  туманом ветвистым.
Сыны его подбирали, то ветры - опричники,
                                                 полярных садов изразцы.
Каждый, кто спит, может подобным
                                                 им быть.
Зри - это ты, только в прошлой судьбе
                                                 горький изведал закат.

* * *


Авоська - тетка ожидания.
Она не красит губ.
Колбаса - молодой император.
Но тетка стара.
Ее - не соблазнить.

* * *

Камень - возмездие гор,
Но втоптан он в мостовую.
Повержен давно, и с тех пор
Играет судьбу он другую.

* * *

Я приехал в Аннам,
А надо ли это нам?

* * *

Рыбы - размышления моря.
Рыбаки - буквы в его книге.
Лодки их - ровный почерк.
Все вместе - огромная книга.

* * *

Адмирал поддался соблазну.
Двум изменам подобна скрепка.

2.

Кремля

В ночи стоит Кремля
И ждет она героя.
Рубинов злых шлея
Ветрам движеньем вторит.
Подъедет Кадиллак,
И это - верный знак.
Что прочь седая лень,
Рабочий снова день.

Два сына у Кремли
Попали на угли,
Была бесовка дочь,
Она умчалась в ночь.

А также старший сын,
Судьбою он судим,
Он матери мешал,
Он на Кавказ сбежал.

Вот вечер. Господа.
Лежит Кремля нагая,
И к ней ползут, икая,
Любовные ветра.

Они - издалека,
И в интермедии,
Им много не светит-
Кремле уже века.

Немало зная поз неровных,
Она вздыхает слишком томно,

Вот зарубежные ветра,
Иди, Кремля, иди сюда,
Зачем с одним, давай с двумя,
С тремя, а также - с пятерьмя.

С десятерьмя, со стами
Нерусскими ветрами.
Как встанет желтый день -
Получишь рупь взамен,
Кремля.
А нынче будет чай,
А ну-ка, принимай!

К ней днем приходят сны,
Эмблемы прошлой жизни,
Они порой тесны,
Как глас первичной тризны.

То были времена,
Когда жила в полях весна,
Любовь входила в города,
Как в старой песне, навсегда.

Цвели сады, цвела земля,
Никто мечтанья не тревожил,
Младая, нежная Кремля
Благоухала в древнем ложе.

Уходят сны и суть вещей,
А с ними - прочие желанья,
Приходит вечер-чародей,
А с ним - работа и признанье.

И в ночи стоит Кремля,
Оппортунистка быта.
И приезжают к ней князья,
Кремля князьями крыта.

И всяк доволен чуждый муж,
Что был Кремлей обласкан,
Ей не претит, что он к тому ж
Покрыт нездешней краской.

Сегодня - взял, сегодня - съел,
А кто не понял - взял и сел,
А впрочем, нужно ли садиться,
Ведь можно ей уподобиться.

Среди лесов стоит Кремля,
Где много всякого зверья,
И ходит кланяться зверье,
Оно, как видим, дурачье.

Но ближе к утру - сон другой,
Кремля захвачена друзьями,
Звонят отцу - давай, родной,
Побалуй нас опять деньгами.

Но наплевал на них отец,
На том пришел ему конец.

3.

Рекуперация
(Улавливание, использование отбросного продукта)

А.

Редут.
Идут.
Пуд.
Сопрут.
Прут.
Плывут.
Придут.
Убьют.
Клан.
Пан.
Случай -
Плеть.
Телевизионная
Сеть.

В.

Артур.
Арктур.
Деми Мур.
Пятый тур.

Спартак.
Дурак.
Пикадилли.
Нам налили.
Бавария.
Соль.
В следующем
Году будет
10 : 0.

С.

Шеф.
Хшеф.
Софа.
Хсофа.
Сова.
Хсова.
Марина.
Картина.
Картонка.
Каждому в грудь -
Иконка.
D.

Литраж.
Гараж.
Ложе.
Лажа.
Жигули.
Металлолом.
Лиман -
Тарань.
Я - не спит.
Я - не сыт.

4.

Мечущиеся сны

Мы пепельницей возлегаем
                                                 под сигаретностью снов.
Пепел в себя принимаем,
                                               неправды лишаясь оков.
Каждый сон, как свист.
Каждый сон, как рак.
Не всякого сна лист
Рифмуется, вот так.
В одном из снов
                               много металлолома,
Там средь постов
Серафимская дрема.
Все, что им охранять,
Площе любой доски,
Сон невозможен вспять,
Когда от души - куски.

А.

Сон - спираль

Существование человека
Еще не доказано.

В.

Сон - пацан

Пацанов запретили во сне.
Вселенная - дискриминация.
Каждый что-то берет себе
В ходе чужой кастрации.
Креветки любили Балтику,
Часы любили Ремарка,
Оля любила Бантика,
Но больше ей нравились палки.
Каждый пацан - это Кремль,
Каждый пацан - сын,
Случайности разных земель,
Зеленых и незеленых.

С.

Сон - линька

В снах мимикрировал Перцев.
В снах не было сердца.
И в партии случайного терца
Сердцу некуда деться.
Вино водочные эманации.
Я не желаю им сдаться.
Это стыда трепанации
И рекуперация.
Но главное - авиация.

D.

Сон - артиллерия

Tekuilajazzz - это Пьеро,
За хлебом далеко ходить
Уже спело винами перо,
Чтобы стихами говорить.

Я натяну струну на жизнь
Шестой главою от Матфея,
Я как паломник Лорелэя,
Хочу наверх, но тянет вниз.

Иные сны - как сковородки,
Им не дано, им не дано,
Вкусить нектара пряной водки,
Вкусить багровое вино.

Я в снах питался пылью неба,
Я разум слабый отрезал,
Я сон вселенной побеждал
И не пытал у жизни хлеба.

Е.

Сон - заяц

Зайцы - часы леса.
Зайцы - признак навигации.
Зайцы живут без блеска
Путем бесхвостой рекламации.
Радиозаяц - точка ума.
Он обогнал Ломоносова,
Он - прародитель письма,
Он - вдохновитель Носова.
Предок его - из Косово.

F.

Сон Бин Ладена

Не виноватая я,
Он сам ко мне пришел.

G.

Сон Е

Вдыхая снов немую гладь,
Хочу без умолку стонать,
Несвойство к снам - великий грех
И перешедший реку грек.

Н.

Сон шерстяного часа

Однажды жил в ночи хирург.
Он был опасный вращ.
И в нем гнездился демиург,
Когда он мерил плащ.
Перед уходом, нож точа,
Он верил в силу швов,
Ведь нож - величие врача,
Основа всех основ.

Однажды вращ пришел домой
И видит: сумрак голубой,
Не голубой Мадрид, о нет,
То со звезды ему привет.

8.

Институт По. Учебник под редакцией Леонарда По. 1999 г.

Мечущийся сон - это провал в типографскую суету книг и букв. До 1999 года мечущихся снов не существовало. Первый подобный тому сон был пойман в сачок генератора института По. Сделал это Элтон Иван.
Позже, Э. Иван защитил диссертацию по поводу прибытия мечущегося сна в наш эфир.
Мечущийся сон, приближаясь к планете из космоса, несет на себе отпечатки иного. Спускаясь в наш мир, он приходит в город. Город - это времени старь, а он - янтарь. Кто нашел его - тот для себя царь.
Зимой, мечущийся сон прячется в сосульках. Он недоступен воображению. Только люди, знакомые с кошкой Еленой Вальс могут видеть мечущийся сон в такую пору.
Елена Вальс - первая кошка Египта, прародительница всех кошек, мать богини Бастат.
Мечущийся сон имеет особую силу во время Листопада Сатурна. Знаком ли вам сумбур таких компаний, - Листопад Сатурна - хоровод теней пасмурных душ. Если да - то вам может быть ясен крик электрического радиозайца. Если нет, то вы живете зря, ведь главное отличие человека от кошки - каталогизированность снов.
Но если вы хотите перелогинироваться, то Листопад Сатурна вам поможет, ведь ему доступен вечный Север.
Отуп Листопадов - художник настроений. Он живет в желаниях собственных субстанций.
В 2000 году, Элтон Иван получил премию принцессы Атех за лучшую работу в области сновидений.
Вручение состоялось в Мисхоре. Присутствовали: Леонард и Кантамир По, Сергей Го, Александр Листов, Анна Центр, В. Нерусский, Бубба Форос, Толик Меркьюри, Сергей Ту-Минск и другие.

Классический вариант

1.

В моей душе - моя семья
Печальных кислых остановок.
Зовет давно душа моя
В дорогу, где не будет пробок.
Кислейший я, и сахар - враг.
В чем жизни суть - не понимаю,
Среди людей немало драк,
Я их умело огибаю.
В исканьях опыт не найдя,
Я вижу смысл бытия.

Она ж под окнами все ходит
И нарушает мой уют,
Желанья тайные заводит,
Что так давно меня гнетут.
Мне тишина любви дороже.
Ненужных суетных забот
Она не ведает, похоже
На что собой меня зовет.
Я с детства поздно убежал,
Но все познал, и - как познал.

Она рыжа, как лес осенний,
К тому ж скажу - рыжа в душе.
Ее упругие колени,
Как у Декарта в чертеже.
В окне моем застыв случайно,
Она не смела уходить.
Я очарован ей нечайно,
Но не должно такому быть.
Я кисл, как вся земная ось,
Я застарелый древний гвоздь.

В далеком детстве, в мире чар
Журнальных, пыльных и ленивых,
Я отрицал души загар
И праздник мыслей горделивых.
Я знал, что бытность - суета,
Все - суета, сует начало.
Я в бога верил лишь тогда,
Когда мне денег не хватало.
И взрослея, лишь старел
Все от того, что я хотел.

Желанье - подлое явленье,
Оно - ребенок наших нег,
Ее к суетам тяготенье
Не отрицаемо вовек.
Когда хотел я, то роптал,
Я денег ждал, но было тщетно.
Небес высокий пьедестал
Все оставался безответным.
И так, без опыта борьбы
Я стал изменником судьбы.

Вот женский пол, пример лукавый,
А также - правдою немой,
Им вторит всяк любитель славы,
Тот, что не дружит с головой.
Все так дешево в деле этом,
Подкупно, мрачно без преград,
На том и спят устои света,
Что смысл двуполости блюдят.
Один другого побеждает,
Один - ура, другой - рожает.

Но эти мысли - остановка,
Я их давно преодолел.
Мое оружие - сноровка,
В мечтаньях виден ли предел?

Кто помышляет, тот создатель,
Тот бесконечен навсегда,
Конца, начала наблюдатель,
Он провожает города
Назад, в историю, иль в даль,
Где вдруг закончится словарь.

Я одиночество прославлю
В своих стихах, которых нет,
Я точку жирную поставлю
К определенью прошлых лет.
Но жизнь нема, веселье зыбко,
И кто решил, что все игра,
Поймет в итоге без улыбки,
Что меж Сегодня и Вчера,
Случайность, бледное занятье,
Что каждый раз меняет платье.

Несчастны дети поколений,
Что зазнавались без преград,
Они не видели течений,
Но прорывались наугад.
Одни цари, рабы другие,
И всяк - по своему стяжал,
Всяк развивал труды пустые
И одинаково сгнивал.
Где ты философ, что сказал,
Что счастье - знания причал?

Что знаешь ты, что нет - в итоге
Одна понятная тропа,
Царю, рабу - одна дорога,
Одна финальная судьба.
И потому, живя без грима,
Я не спешу, хоть кисл навек.
Наверно жизнь проходит мимо,
Но я навечно - человек.
Когда пройдут века большие
Меня услышат и немые.

Пишу стихи я на руке,
Чтоб подчеркнуть их скоротечность,
Стекает мысль - вода в реке,
И ей дарована беспечность.
В стихах несладких ем себя
И мир людей, что окисляет
Меня собой, других любя,
Надежды твердой не вселяет
На то, что я имею толк
Побольше, чем зимою волк.

Ведь я - оксид, я жизни пудра,
Я ненавижу улиц шум,
Хоть иногда в аспекте мудром
Он представляет, что угрюм.
То - плесень, сахарное чадо,
Потомок СМИ и прочих нужд,
Дешевый критик им услада,
Поэт Кислейший ввек им чужд.
Я - вещь в себе, себе картина,
Мечтаний гордая личина.

Стихи свои с руки стирая,
Я создаю вселенский путь.
Так поезд скорый, пробегая,
Других зовет к дороге льнуть.
Зачем бумага и прочтенье,
Неброский шум, неяркий лак,
И от читателей поощренье
Посредством денежных бумаг.
Ведь бесконечность не родит,
Что суть желудка веселит.

Так вот вчера был день стихов,
Пред ночью, кислою порою,
Я слышал шум былых веков
Своей усталой головою.

Я им внимал, я их писал
В себе, прочувственно и строго,
И сердце страстью угощал
И руки красками немного.
Я их до локтей исписал,
И много в тех стихах узнал.

Для них - другое исчисленье
Прекрасных лет, плененных сном,
Они - мое отображенье
Души с добром, души со злом.
Моя - секунда, их - прочтенье
Глубоких эр и долгих век.
В моем, возможно, песнопенье
Там зарождался человек.
Но мыло - строгий судия,
Так все судил творенья я.

2.

Я в детстве бредил берегами,
Я слышал шорох парусов,
Они несли меж островами
Сынов кочующих бортов.
В иные дни я космос видел
И сопла сильных кораблей,
Но вскоре, все возненавидел.
Я пал в объятия сетей
Любви нечестной и игривой
И бесконечно похотливой.
Ее лицо знавал я с детства,
Подруга матери моей,
Она, согретая соседством,
Ее крестила сыновей.

В их прошлом были институты,
И дружбы опыт, и любовь,
И бытовых проблем редуты,
Воспоминания и новь.
Ее, как символ, с детства знал
И вряд ли что-то понимал.

В ее крови селились дали
Степей татарских и ветров.
Ее отца вожди забрали
В сень Соловецких остовов.
Она сама себя познала,
И не сломившись, расцвела.
И вот, однажды, повстречала
Того, кого душа звала.
Теперь бы я предположил -
В нее немало он вложил.

Когда его судьба отняла,
Душе не снился некролог,
Она не долго горевала,
Казалось, вовсе не урок,
Что жизнь, дарующая вволю
Победы, может отнимать,
И отворачиваясь, горе
Детям своим преподавать.
Она не только не сломалась,
Но в жизнь вернулась и смеялась.

Я к ней попал совсем случайно,
Огонь тревог меня сжигал,
Она жила тогда на даче,
В краях, где часто я гулял.
Она словам внимала верно,
Вниманьем шила им штаны,
И хоть в натуре была стервой,
Ей чувства были все даны.
Беседы длились, дружба крепла -
Огонь не видит после пепла.

И как-то вечером дождливым
Я снова дачу посетил,
Она была со мной учтива,
А я ей речи свои лил.
В разгаре пламенной беседы,
Вперед легонько подалась,
И блузу сняв и юбку следом,
Она мне тихо отдалась.
Я в замешательстве совал
И ничего не понимал.

Соитье кончилось успешно,
Но сердце жгла святая боль,
Ведь я считал себя безгрешным
И мне дана иная роль.
Я - жизни тонкий созерцатель,
Ведь я - поэт, ведь я - мечтатель.
Иные дали мне даны,
Я - гений северной страны,
Людская похоть - кнут историй,
И только я ее оспорил.

Я не приемлю близость тел,
Любовь - инстинкт, она - хлебало,
И с богом спорить я посмел,
Моя любовь растет кораллом.
Она стара, как первый вздох
В холодном древнем океане,
Она древней, чем первый бог,
Который жил в своем изъяне.
И я скажу - что навсегда
Первей других пребуду я.

Да что пребуду, я - начало,
Я избран Богом, я - еврей.
Я для чертежника лекало,
Я самый строгий из судей.
Возможно, в прошлом Авраам,
Пришел из дали подсознанья,

Где я воздвиг свой первый храм,
Для строк на коже рисованья.
Мой прародитель - не Адам,
Но Ной мой сын, он знал Агдам.

Где целый мир для красоты
Скрывают мрачные дороги,
Там есть терновые кусты,
Непроходимые пороги,
Туда попал однажды я
И там познал вселенной имя,
Где звезд беспечная семья
Сосала той вселенной вымя.
Там есть немало высших сфер,
Там есть непознанный размер.

Все люди верят лишь бумаге,
Ее размеры - на века,
Все ищут дно во всякой влаге,
А также, в слове дурака.
И все себя на что-то садят,
И чуда ждут, а чуда - нет.
Она его захочет сзади,
А он вперед ей шлет привет,
Никто к иному не стремится,
Ведь неизвестно что случится.

Я долго шел, я был дорожен,
Ее я бросил, греха знак,
Мой разум выполз вон из кожи,
Я понял - все не просто так.
Я научился удивляться,
Я стал стремиться той страны,
В ее адепты посвящаться,
Стать оппонентом Сатаны.
Однако, спорить - это мука,
Я понял, счастье - не наука.

Куда иду, к чему стремлюсь
Я, кто все знает наперед,
Я тайной скоро так напьюсь,
Что звезды скажут мой черед.

Но нет признания себе,
Азм есть - и альфа и омега,
Кого душа зовет к борьбе,
Тому претит любая нега.
А я познал, а я предбал,
Я долго шел, но не бежал.

Да, я разрушил ее сети,
Она осталась, мир таков,
Я понял, похоти - как дети,
Но только дети дураков.
И чтоб для страсти не сдаваться,
Ее не стоит замечать,
Тому уже не повторяться,
Я в мир пришел иное знать.
Хоть люди - неплохой народ,
Они не могут жить без мод.

Да, непростое достиженье -
Не замарать себя грехом,
Когда податливо движенье
И кто-то прыгает верхом.
Тут нужно вовремя заметить,
Не то что в ней, а то, что нет,
И самому себе ответить
Словами всех прожитых лет:
Зачем ты встал на этот путь,
Где так неясна твоя суть?

3.

Я долго шел, иное встретил,
Но как, опустим - тайна здесь,
А тайны все - они как дети,
Оберегать их - моя честь.

Пусть не хранитель я великий,
Но Толкиен мне, верь, не друг,
Что толку в кольцах - они дики,
И так зловещ их общий круг.
Их властелин - куплет толпы,
В толпе же тайны так пусты.

Но не о том мой разговор,
Словам я грозный дрессировщик,
Душой вершил я свой дозор,
Как по опорам монтировщик.
И вот я встретил тишину.
Она нема. Она как пепел.
Я с ней немую речь веду,
Она ведь знает, что я светел,
Ведь свет, не то, что озаряет,
А правдой страшной ослепляет.

Мы с нею спорим: кто первичней,
Она иль я, или Никто,
И настреляв мыслей, как дичи,
Лишь видим космоса окно.
На мыслях мы готовим брагу,
И не стеснясь, чуда ждем,
И под струи подставив фляги,
Чтоб знали все - мы мысли пьем.
Немало знал я пиваков,
Средь немало мудаков.

Обычно, мысли быстро старят.
Пьянеет в мыслях всякий ум,
Душа от этого в угаре,
Но я силен, я правды кум.
И правду зная, мне не важно,
Куда ее сопроводить,
Я правдолюб уже со стажем,
И мне ли с нею не дружить.
Но дружба дружбой, а табак
Я не делю с ней просто так.

Однако тайна начиналась
В моем сознание пешком.
Земля в мучениях рождалась,
Светила вскрыли свой проем.
И бог был юным и красивым,
Но я был старше, я - зело
Вселенной древней и учтивой,
Мой облик - времени стекло.
Но это вряд ли все понять,
Если себя не созидать.

Творенье учится у бога,
Его повадкам и делам,
А первородная дорога
Ведет лишь избранных к местам.
Я там сидел собой объятый,
Со мной беседовал Хаос,
Поведал он мне все, как брату,
И показал в иное мост.
Там облака одни лишь жили,
Они с богами не дружили.

Пошел туда я тем мостом,
Хотя на мост он не был схожий,
Сверкали молнии кругом
И черных дыр мерцали рожи.
И долог был мой переход,
Тут часом смертным не измеришь,
То я принял обличье вод,
То надевал я шкуру зверя.
И все сменялось, как в кино,
Когда оно ускорено.

Я вскоре вышел на долину,
Она лежала и звала,
Между холмов, дорогой длиной
Росу у воздуха крала.
И вряд ли ум мой понимал,
Что это монстр, но в засаде,

К себе он мило призывал
Чтобы напасть преступно сзади,
И вгрызться в плоть мою сильней,
Чтоб я остался средь теней.

Но я прознал его секреты,
Я в небо черное нырнул,
И слезы тьмы за гранью света
Не дали мне упасть ко дну.
И впереди - как жар горя,
Разрезав небо нараспашку,
Лилась пурпурная заря
В своей сверкающей рубашке.
Она мигнула мне собой
И я побрел другой тропой.

Чуть дальше - встретился с туманом,
Лизал он стены скользких скал,
Он был в тулупе, ветром дранным,
И обо мне он много знал.
Он мне сказал - я знаю имя,
Оно тебе принадлежит,
Никто не знал его доныне,
Кто знает - очень много спит.
Его тебе я все ж открою,
Чтоб ты себя нашел собою.

Из седины своих одежд
Он вынул нож и нож сказал мне:
Отец не знает твой надежд,
Он ждет тебя, зовет к тебе.
Он мудр и нет ему основ,
Сидит в плену у мирозданья,
На перекрестке всех миров,
И вопрошает - кто здесь крайний,
И ты к нему иди скорей
И не страшись очередей.

Но мой совет - не просто так,
На кровь свою позволь взглянуть.
И после слов своих, тесак,
Хотел в аорту мне нырнуть.

Но кровь моя не так проста,
Позволил я себя пырнуть,
Он обнаружил - кровь густа,
Она колышется, как ртуть.
Нож стушевался и поник
И я смотался в этот миг.

Я вскоре вышел в край иной,
Там мир менялся поминутно,
Там под угрюмою горой
Три мудреца сидели мутных.
Они взирали в никуда,
Они не видели друг друга,
Их бесконечные года
Текли, томительно и туго.
К ним подошел я спросил
И словом новым угостил.

Один из них, что был древней,
Сказал - иди, себя не тратя даром!
Отец твой сильный чародей
Владеет адовым пожаром.
Другой сказал - отец твой слаб,
Он, много ведая, боится,
Он узник Хаоса и раб,
Он пред владыкою стелится.
А третий вовсе промолчал,
Он правду молча всю взалкал.

Я не поверил, тем героям,
Что одолели тяжесть лет,
Они задумчивым настоем
Только себе вершат обет.
Любая мудрость лишь до срока,
И слов, как звезд, не сосчитать,
Хотел найти у них урока,
А вышло - смыслом не собрать.
Я мудрецов покинул вскоре
И поспешил скорее к морю.

Оно шумело и сияло,
Играло весело волной,
И вод могучих покрывало
Манило ласковой водой.
И я покорно водам сдался,
И покорился той волне,
И долго в море том купался,
Не памятуя о себе.
Так шли года, а может эры,
Я жил в воде, не зная меры.

Но мне наскучило нырять,
Из вод я вышел и на суше
Давай все скоро превращать,
О чем у вечности подслушал.
Во мне таился демиург,
Я мог творить, но то ли дело
Себя понять, ты - как хирург,
Тебе подвластны дух и тело.
Но созиданье, как заданье,
Влекла меня все та же тайна.

И я опять принял свой путь,
И верен был, миры меняя,
Любая вынуждена суть
Иное слышать, умирая.
Душа моя давно взросла,
Она старее бытия,
Она из вечности росла,
Откуда родом был и я.
Я поспешил на зов отца,
Не принимая тень конца.

Кто правды гордый ученик,
Тот лесть не примет за понятье,
И суть вещей давно постиг,
Гордыни он не носит платье.
И ни почем ему судьба,
И ни зачем ему признанья,

Чужды паденья и вражда,
Одно им движет - созерцанье.
И день ему всегда как новь,
Ведь в нем живет героя кровь.

4.

В ту пору время не родилось,
Никто не мерил жизнь в часах,
В мирах иное появилось,
Среди Хаоса, в берегах.
Оно - и альфа и омега,
Оно - несет и мрак и свет,
Оно пристало к человеку
И в нем развило ум и бред.
И его имя до сих пор
Лишь знают только выси гор.

Хотя то имя, верно, каждый
Так твердо знает, что забыл.
Но правда любит лишь отважных,
А их уж след давно простыл.
Ты не подумай, мой читатель,
Что я один в мирах такой,
Могучих истин созидатель
И неоконченный герой,
Я жизни тонкий созерцатель,
Ведь я - поэт, ведь я - мечтатель.

Я знаю эту суть до боли
И как она вошла в людей,
Всем были розданы три роли -
Сатрап, слуга и чародей.
И только над этим выше,
Не знал условностей оков,

Во мне свободно вечность дышит,
Я знаю суть, она - без слов.
Кто не поверит мне, не знает
Кто с ним, как с куклою играет.

Игра сия не для забавы,
Она клеймо далеких сфер,
Понять, что истина - не право,
А лишь весы для всяких мер.
Ее все мерят, словно платье,
И тайно верят, что лишь он
Владеет ею, как понятьем
И занимает ее трон.
Но то лишь зеркало кривое,
Все любят только лишь собою.

Я осознал, что время - ложно,
И потому его не жду.
Я вижу мир - ему тревожно
Смотреть в людскую ерунду.
И я, как истины учитель,
Хочу открыть иное всем,
Что ум - привычек самоучитель
И жизнь - борьба любых систем.
Не стоит этим упиваться,
Если иного не пытаться.

В себе узри ростки иного,
Иного смысла бытия,
Себя не ставя за основу,
И отрицая свое «я».
И если все для вас не просто,
Не стоит прочего желать,
Живите дальше, как наросты,
Ведь лень вам родина и мать.
Мерило всяких знаний - труд,
Его не многие поймут.

Но если вы его поймете,
Вам дверь к познаньям отворят,
Себя, как книгу вы прочтете,
И убедитесь - все лишь спят.

И глаз увидит то, что скрыто,
И ум поймет, что не дано,
И рухнет страх, мечтой убитый,
Ко всем чертям, к себе на дно.
Теперь вы тоже созерцатель,
Тому - поэт, сему - мечтатель.

На встречу правде и мечты
Пойдете вы, отринув спехи,
По-братски вечность скажет - ты,
Жизнь не страданье, а потеха!
К работе светлой, без прорух,
Иди смелей, навстречу яви.
И возрожденный смелый дух
Тебя иначе жить заставит.
Ты выбрал жизнь, нет места лжи,
А все что было - миражи.

5.

Тот образ женщины порочной
Теперь меня не отвлекал,
Она случайна - это точно,
Я грех через нее познал.
Там в мире светлом, точно знаю,
Нет места женщинам таким,
Что от раздумий отвлекают
И благодарны лишь нагим.
И хоть ее я вспоминаю,
Ее в душе не воскрешаю.

Минули дни. Уснули годы.
Я путь свой к папе продолжал.
Мой образ близился к природе
Первичных, доблестных зеркал.
Дороги все ведут к началу,
Но где начало всех начал?

Луна на Землю повлияла,
Я на Луну не повлиял.
А для чего - они вторичны,
И сгинут в вечность, как античность.

Не буду долго утомлять
Своим нелегким приключеньем,
Одно скажу - вас удивлять
Я не хочу таким движеньем.
Мой путь - My Way,
Он только мой,
Он больше всех ночей и дней,
Его познаешь лишь собой.
А если не увидеть путь,
Жизнь ваша - пепел, жизнь - муть.

И вот пришел я к центру мира,
Огонь и тьма царили тут,
А выше их в цветах сапфира
Сидел Великий Лилипут.
Лицо его меняло маски,
Руками он водил пасы,
Казалось, черно-красной краской
Он рисовал свои холсты.
Насколько труд его был важен,
Настолько лик его отважен.

Его душа к себе звала,
Она рвалась чужим туманом,
К ней колея одна вела,
Как будто лава из вулкана,
Она, смеясь, желала сжечь
Любого разума явленье,
Кристалл души огнем рассечь,
Захохотать в ответ растленью,
А борода - то флаг адов,
Взвивалась, славя свой улов.

Не раздвигая губ опасных,
Он мог кричать глухим сверлом.
Но напрягался он напрасно,
Поэт, по сути - зверолов.

И вряд ли что-то понимая,
Он на крючок себя одел.
И вот кричит судьба немая,
И кто поймет такой удел.
Хоть царь сильнее во сто крат -
Он проиграл: не тот формат.

К нему приблизился я тихо,
И вижу - ноги в кандалах
Напоминают паучиху,
Что притаилася в сетях.
Лицо его коварством пело,
Рукой своей махнул ко мне,
А я в ответ - какое дело
Мне до того, кто весь в себе.
Скажи мне лучше, молодец,
Где обитает мой отец?

Зачем ты светишься во тьме? -
Спросил его я осторожно, -
Как будто золото в вине,
Ты блещешь странно и тревожно.
Зачем в цепях ты, злобный карл?
Кто заковал твой образ тихий?
Тебя закрыли, как в пенал
Кидает школьник ручку лихо.
Искал отца я много дней,
Скажи, где правда, чародей?

Он плюнул - и слюна светилась,
А в ней - эссенция греха,
И борода зашевелилась:
Ха-ха-ха-ха, ха-ха-ха ха.
Куда-то стены понеслися,
Вскипела облачная тьма,
Мосты над бездной развелися,
Дотоле ровные весьма.
Наверно, космос взбунтовался
И съесть меня засобирался.

Я - Лилипут, я - сердца зверь,
Хоть люди вряд ли понимают,
Что друг - не только в разум дверь,
Они меня благословляют.
Живу я в каждом, и в тебе,
Живу я в женщинах и детях,
Любая вещь сама в себе
Есть мой носитель. Я б ответил
Где твой отец, но это вздор,
Нечистый мысленный укор.

Вот человек - частичка схемы.
Калейдоскопное стекло.
Ведь без него не жить системе
И связь нарушить, чтоб дало
Всех компонентов отчужденье?
Опять в пещеры уходить?
Система - вот где есть решенье,
Людей обязана учить,
Что нет свободы и полетов,
А карусель - вот это что-то.

Но я - первее, чем душа.
Когда Хаос над миром правил,
Любили звери, все круша,
Играть в войну. Я бы добавил,
Что все казалося иным,
Планеты плавали без цели,
И мусор мира был седым.
Я бы сказал - невинно белым.
Судьба тогда не обитала,
И сети слов своих не ткала.

Сижу в цепях я и тоскую.
Ты хочешь цепи перебить.
Ну, ну. Ведь я восторжествую.
Ты сможешь правду полюбить.
Сравни - я центр мирозданья,
И центр тебе - так, где же суть?

Возможно, равны мы. Вот знанья;
К нему ли хочешь ты прильнуть?
Ломай и смейся, ты - истец,
Ведь разрушение - отец!

6.

После великих потрясений,
Тоска стучится снова в дом.
Я не ищу в толпе, кто гений,
Тоска - тяжка, как толстый ком.
Пусть одинок я и банален
И страшным смыслом окружен,
Я не приемлю жизнь без таен,
Я в них, как уксус, растворен.
Оставив мир, пусть не жалеет
Душа, что слава не согреет.

От непризнанья - не тоскливо,
Иные дали в душе есть.
Я видел мир неповторимый,
Он мне открыл благую весть.
Мне жаль, что я не там родился,
Хоть выбирал не те края,
Я здесь случайно появился,
И потому так грустен я.
А то, что здесь или сейчас,
То лишь Быка могучий Час.

Я знаю точно, боже мой,
Вы мне глубоко сердцу чужды,
Я, словно тень, иду домой
Из-за того, что вы - не нужны.
С упреком я смотрю в окно,
Там все она, ее мотивы,

И для нее, что вне - одно,
Она, как все, собой ленива.
Куда мне прочь от всех уйти,
Покой безропотный найти.

Что для тебя, порок и честь,
Кто станет тебя славить?
Ты, как и все вскормила лесть,
Но к ней смерть не приставить.
Все что иное - не принять,
Сердцам жиры копящим,
И небо духом не обнять,
Понять, ваш мир - пропащий.
Хотел распутать я узлы,
Но вы тщеславны, жадны, злы.

Но нет, не обида сжигает глаза,
Мне просто душой одиноко.
Сказал Лилипут, и как будто гроза
Меня захлестнула потоком.
Кто сам от себя заковал свой удел,
Кто видит, что все безнадежно,
Поймет, что он песню разлуки пропел,
И песню понять невозможно.
Проснись и засмейся, грядущий герой,
Разрушить досталось нам все над землей.

Мы пустим над миром невиданный свет,
Мы ночь растворим над землею,
Ты веришь, я знаю - прошлого нет,
Ведь Хаос доволен тобою.
Но в ком нет мечты, будет нами забыт,
Повергнут, зачеркнут, развеян,
И вечность его не воскресит,
И образы ветры развеют.
Ломай и смейся, ты - истец,
Ведь разрушение - отец!


Вчуже от нас

Мос. и Ква. Путешествие к краю Земли

Вариант «Г»

Леса зеленели,
Словно их красили.
Леса потели.
По лесу лазили
Жучьё, паучьё,
Зверьё, комарьё,
Волчьё, лисьё,
Заячьё, оленьё,
Лосьё, медвежьё,
Змейё. Травьё
Росло, шевелилось,
По нему весть лилась -
Что скоро - пилы,
Скрежет, опилки,
Острые вилы,
Травокосилки
Придут, посмотрят,
Хоть не с руки,
Срежут пилами лес
Мужики.
Старшая птица,
Птица Земли,
Древних лесов сосновых,
Та, что видала атлантов угли,
Клювом сделала пробу.
Анализ, сделав, сказала,
Ведам то не понять,
Что суетятся сыны Калевалы,

Как бы им нас прогнать.
Знала та птица былое,
Мать ее - вечная первоночь
Плавала за горою.

Песнь птицы Гочс

Стоит гора, в ней ночь сокрыта,
Вокруг леса, где духи спят.
Их снами вечность пережита,
Они иное уж сулят.
Придет природы победитель,
Бродатый, сильный человек,
Лесов таинственных мучитель,
Он обоснует град навек.
Готовьтесь, птицы, к пораженью,
Готовьтесь, звери, в дальний путь,
Пока вдали уничтоженье,
Пока вдали их злая суть.

Вариант «М»

Был он молод, как рассвет,
Как зеленая листва,
Верил он, не будет бед,
Потому что рядом - Ква.
Ехал он и вез топор,
Царь топоров топористый.
Лес хотел он причесать на пробор
Лихо весь, да задористо.

Чтоб медведь боялся мимо ходить,
И волка кривого стрелой пугнуть,
Чтобы после было сено косить,
Мос его звали,
Все его знали
В карельских лесах,
Парикмахерничал
Он и так и сяк
Топором, по березе белой,
Да по ели колючей,
Смелой.
Дочь ловца комаров,
Ква была очень надежна,
К ней парни ходили
С разных дворов
И получали, что можно.
Но общая страсть
К причесыванью
Неровных и наглых лесов
Их обрекла на скитанье
Вдали от родных очагов.
Долго ли, коротко ли
Ехали Мос и Ква,
Ни муж, ни жена,
Просто так.
Птицу Гочс повстречали,
Приняли за человека.

Гочс:
Эй ты, гой еси, добрый молодец,
Ты кому топор такой везешь?

Мос:
Лес причесывать.

Гочс:
А не боишься-то?

Мос:
А чего мне бояться, чужеземец. (Обращается к Ква) В чем сила, брат?

Ква:
В топоре, брат.

Мос:
Вот и я говорю, в топоре.

Гочс:
Ой, сдается мне, что не два брата вы, а парень да красна девица.
А я не человек вовсе то. Я - Гочс, он и она, брат Земли, сестра лесов.
Понятно вам!

Мос:
Не брат ты нам, погань остроклювая. И не сестра.

Гочс:
Ой, остёр ты, витязь северный, ой остёр.

Метнулась птица-ночь,
И как холм, до неба выросла,
И понял Мос, что это нехорошо.

Мос:
Что ты хочешь, птица лукавая,
В сыру землю нас втоптать, да кости расти оставить,
Чтобы мхи веселились, да лишайники забавлялись.
Ан-нет, видишь мой топор.
Ноги твои, что сосны могучие, станут короче враз,
Тогда и поговорим.
Гочс:
Ой и горячишься ты, будто источник теплый.
Видишь, перья мои, словно снег, веселы,

Видишь, ноги мои, словно ели, честны.
Говори, молодец, что несешь ты
В голове своей буйной?

Мос:
Птица грозная,
Неразумная,
Птица громкая,
Но не страшная.
Как ты смеешь претить мне,
Победителю лесов карельских?
Вот сейчас возьму тебя и подстригу!

Песнь страха

Как в бессолнечной обетовальне,
Сон то ли есть, то ли нет.
А заглянешь, там демона спальня,
А напротив идет обед.

Только пуще заклятий
                                         и слов заморских
Топор упрямый,
                              финоугорский.
Бойтесь, звери,
Бойтесь, леса,
Я вас примерю,
Я все сказал.
Вам не понять никогда вовек,
Что этот топор есть человек.

Испугалась птица страшных речей
И улетела за гору в вечную ночь,
Туда, где не просит земля лучей
И жизнь убегает от света прочь.
Порадовался Мос:
Ха-ха-ха ха-ха-ха -
Ты урок ей преподнес -
Ответила Ква.

Сосны стонут, железо почуяв,
Глухарь толстогузый тревожно токует:
Т-к, т-к, т-к, т-к,
Скоро будет так и так,
Едет в наши леса дурак,
Что не возьмет топором,
Собьет молодецким лбом.

Год спустя

На холме зеленогривом хорошо,
После битва за пространство год прошел,
Частоколом острозубым обнесен,
От противника лесного защищен.

Так живут в любви и вере
                                              Мос и Ква,
Их обитель называется - Москва.

Десять лет спустя

У Моса и Квы растет
                                       ребятня.
Трудно, но нужно
                                 прождать до весны,
Придут
               из Карелии еще пацаны.

Двадцать лет спустя

Струится дым, роятся пчелы,
Веселый скот несется с круч,
В Москву стремятся новоселы,
Зовет сюда их счастья луч.

Устав от пилки и строительств,
От частоколовозводительств,
Мечтает правду Мос познать,
Начало мира отыскать.

Мос:
Я пойду край света искать.

Ква:
Зачем, твою мать.

Мос:
Не может человек просто жить,
До правды руками не коснувшись,
Или же взором пытливым.

Ква:
Уж стар ты, и внуки пошли,
А ты все опять за свое,
Народы в твой город селиться пришли,
И принять начальство твое.
Какая тебе истина требуется? Разве мало тебе наших истин.

Мос:
Мало, Ква. Соберу народ и поедем край света искать.
А не поедут со мной, так сам отправлюсь.

Лес зубчатый, величавый,
Белый на нем шарф,
Там, где небо пришло шершавое
Делать вчуже с Землей шар.

Блещет зарево, бледноокое,
Блещет, сходится - все одно.
Манит в гости оно, далекое,
За туманное, за окно.

Мос, товарищи, кони сильные
За причиною движут вдаль,
Ждут их степи, поляны пыльные,
Ждет колючих ветров вуаль.

Ночь, что кожа, для всех приходит,
Обязательна и верна,
Только редко к кому снисходит
Она верная, как жена.

К Мосу старому, как знаменье,
Ночь втекла могильным теченьем,
Речи предков во сне шептать,
Душу теплую тьмой связать.

Говорит:
Штрих последний чиркнут,
Можно парус большой надуть,
И на новой последней лодке
В даль тенистую вниз скользнуть.

Кони топчутся, коням жарко,
Моса за край увлекает барка,
Лес веселится, волос земли,
Тело он сложит на корабли.

Там, за лесами, где синь холмов,
Город построен на сто веков,
Моса бесстрашного сын и Квы
С именем древней седой Москвы.

Исламская Москва

1.

Сам в себе мухаммедясь,
По коже рукой вожу,
Дальней мечте приветясь,
Сны о любви лижу.

Я не о том,
                     что город горит,
И не о том,
                      что демон,
В каждом окне
                           за стеклом сидит
В каждом зажатом
                                  нерве.

Синие глазки,
Их кнопки,
Вы мои сказки,
Недоразума кромка.

Включишь вас -
Новости, музыка, Е!
Выпьешь вас -
Весело жить в семье.
Думать не надо,
Все просто,
Не нужен в иконе бог,
Глазки - привычек наросты,
На городе - синий смог.
Любовницы нации,
Любовники цивилизации,
Без вас, без родных,
Тесно, тихо, скучнейше,
Вас, старейших, седых,
Я выбрал бы во врачейшие.
Народы целуют вас,
Сосут, переваривая,
Зеленый газ
С чаем заваривая.
Ныне газеты
Идут в клозеты,
Бу - у - у - у - ль - раз,
Уносит вас унитаз
В дальние реки, подземные реки,
К пляжам покатым
Несутся их вехи,

Туда где любят купаться ребята.
Деревня. Волга. Дети и вот -
Ваня, смотри-ка,
Дерьмо плывет!

Бумага пред дверью гроба
Кричит: дамы и господа,
Вашу наполняет утробу
Телевизионная ерунда,
Долой этот великий обман,
Я ухожу - закройте кран.

2.

Пятый ночь, пятый день,
Жду указаний я,
Телефон - это тень,
Вторая любовь моя,
Там, за красной оградой
Как море, сотни сжатых губ,
Там, короли отрады
Пробуют жизнь на зуб.

Итак,
Я их враг.
Итак,
Они мне деньги
Дадут, вот так.
Надо еще сказать,
Что вскоре,
Будут меня искать,
Те, кто дают,
Если поймают,
Меня убьют.
Но они, проиграв,
Будут пить вино,
Себя, убивая - себя спасут,

Меня привлекая,
Других развлекут.
Седые Востоки
Растили меня,
Седые пророки
Просили огня.
И не было огня,
И я взял его у Кремля.

3.

Я в детстве не знал телефона,
А когда узнал, говорил:
Телефона, телефона …,
Я много чего просил.
Нам привозили
Шоколад «Рот-Фронт»,
А мы говорили:
Вот вам, в рот - фронт!

Владыка знал,
                          что раздоры,
Связаны с пустотой,
О войнах
                  ненужные споры
Контачат с набитой сумой.
Когда, вконец,
                            зажирея,
Ноги ходить устают,
Тело без прочей идеи
В кресло-качалку кладут.
Вносят вам карту,
Здесь вам - не иврит,
Здесь море азарта
Безбрежно шумит.
Здесь нет языков и сентенций,

Полемик о смысле вреда,
Любители острых селекций,
Игра вас желает всегда.
Пациенты № 1,
Религия - это течение,
Голод - плоти лечение,
Машины - всего лишь причина,
Война? Да, это она.
Пациенты № 2,
Аль не устали годами
Глупостью тишь удивлять,
Ну-ка, пошлем им цунами,
Смертями мир забавлять.
Пациенты № 3,
Самолет, самолет,
Забери меня в полет,
Доллары большие,
Падете и вы,
Как дома - с вершины
Собственной высоты.
Самолет, самолет,
Месть - самая современная из мод.

Сижу: квартира, тишь заходит
На край соседнего окна,
И солнце с неба тихо сходит
И власть туманам отдана.

Они белесыми щеками
От мира скроют грозный шар
И легкокрылыми ветрами
Зачнут над градом хладный пар.

Крутятся львы в его вершине,
Секунда - жизнь их и игра,
В глубинах временной картине
Дождей взрастается пора.

Но чужды мне дожди России,
Далек блистающий Кавказ,
Здесь вороватые мессии
Чрез СМИ народу шлют указ.

Мне все равно, как строй назвали
В котором - номер на челе,
Повсюду, каждому раздали
Здесь только слух о корабле.

Корабль свободы и надежды,
Товарищ верь, что он придет,
И сквозь прищуренные вежды,
Увидишь - он тебя зовет.

Уйдут тревоги и ненастья
И новых баринов толпа,
И на обломках самовластья
Мы сами впишем имена.

Из жутких сумраков, из нор,
Уйдем туда, где гор простор.


Черная Москва

Ночь перед смехом чернил.
Ум перед боем стихов.
Ольгу средь дремы сразил
Сон, прародитель основ.

Сон - остановка,
Конфета и хлеб,
Сон - бечевка
Корове и хлев.

В снах есть рубильник,
В снах есть вольтметр,
Узкий напильник,
Наточенный серп.

Кнопка нажата,
Спите, не спите?
Яхты, регата,
Вы плохо сидите.

Кино началось с руин остановки,
Реклама ожила, герой - сутенер,
Не ждите, на шум не приедет ментовка,
Картине не свойственен этот узор.

Градация чувства стекает устало,
Сначала поэмы до точки греха,
Ландшафт расцветает, ландшафт - покрывало,
Герои уходят, их жизнь нелегка.

Из темных углов, где сознание сыто,
Сумеешь забраться - увидишь центра,
Там храмы ума колосятся сердито,
При храмах - хозяйство, растут города.

Стрелка ухода в ночь,
От нуля - две миски,
Ольга, ничейная дочь
Рассыпалась в сон без риска.

Ей Москвы различных сортов
Приходят, как мод показ,
Столицы семи холмов
Разный имеют образ.

Москва Classic,
Арбат, Тверская, шик,
А-ля старомодный свет,
Которого больше нет.

Москва - модификация,
Росла где-то на мозге с краю,
На приборе для индикации
Изотоп стрелкой играет.

Москва - основная,
Кап-кап, сырое начало,
Ни о ком ничего не знает,
Ей другое знать не пристало.

В каждой клетке теплой медузы,
Что в ходе прогресса взросла в голове,
Москвы летают, яркие музы,
Москвы желают сказать о себе.

Темнеет. Как грязь, бесконечна,
Степень бессветия вечного,
В дали, что художник рисует пьяный
Черная мгла сидит обезьяной.

Гершель, сквозь даль пробираясь,
Видит - на новый лад,
Над горизонтом взбираясь,
Москвы поднялись в ряд.

В них - разгул и пьянь,
И радость испепеляющая,
Благо, а рядом - дрянь,
Собою умолишающая.

Но делая шаг к скопленью
Бесчисленных, разных Москв,
Гершель зрит с изумленьем
Новый натекший воск.

Черные стены.
Черные вены.
Сети артерий града -
Черная автострада.

Ольга Гершель:
Я вижу Черную Москву,
Ее опасный свет.
Она приносит мне тоску,
Которой в мире нет.
Она, как первая свеча,
Что возгорала внутрь,
В себя вбирала свет луча
И прочий светлый путь.

Что в ней - мне стоит разобрать,
Хоть предстояло б сон разнять.

Свет Москвы:
Ты меня видишь,
Кто увидел - познал,
Кто увидел - принял,
Гром или тишь.

Войди в мои черные сени,
Отрежь мой хлеб,
Ольга Гершель.

Я - свет Черной Москвы,
Я - словно в полях кресты,
Снюсь только избранным,
Признанным
Не толпой,
Но собой
Или мной,
Ты знаешь, что
Я перед тем, как
Газетная строфа
Икнет из себя - катастрофа.

Пойми, испугайся,
Ольга Гершель.

Ольга Гершель:
Сравнима ли ты, абстракция,
С падением самолета?

Свет Москвы:
Нет, что ты,
Это - индивидуализация.

Входит. Стены чего-то желают,
Мигают. Играют.
Плавает черный свет.
Людей нигде нет.

Черный Кремль - персонаж,
Он сам для себя герой,
Сам выбирая типаж,
Видит историй строй.

Москва:
Ольга Гершель,
Вы первый посетитель
Моего нутра.
Проходите.

Надпись на стене:

Наш мир - наихудший
Из всех возможных миров.
Мир причастен.
Себя раздавший, пытающийся
После забрать себя у себя
Не есть целое.

Ольга Гершель:
Мне стоит выбраться отсюда,
Пока работают мозги,
Москва красива, но откуда
Такая тьма.
Москва:
Да-да, ни зги, ни зги
Не видно. Я твой сон чудесный,
Я предсказание твое,
Я знаю все, и если честно,
То тело - я, а ты - белье.

Ночь не проста, как тень вселенной,
Глухая, бледная строка,
Она в бессмыслие нетленна,
Ее не трогают века.

С тобою я, как ты - с собою,
Наедине ли, иль в толпе,
Мы вместе связаны судьбою
В всепродолжительной борьбе.

Еще одна надпись на стене:

« Bis dat qui cito dat»

Ольга Гершель:
В душе не каждой высыпают
Альтернативные снега,
Когда сознанье засыпает,
То в нем вращаются века.
Такой мы видим свет трансляций
Во тьму умчавшихся эпох,
Меж ними нет аллитераций,
Их прочитает только бог.
Он для того и существует,
Чтобы ушедшее читать,
Чтоб из себя, себя создать,
И он нисколько не рискует.
А ты Москва, черна как память
Что в ссоре с долгим рядом лет,
Все забывая, сердце ранит,
Как тьма вращения планет.
Живет в тебе лишь созиданье,
Иль ты одна, как обелиск,
Что вне мирского созерцанья?
Иль ты всего лишь василиск?

Москва:
Ответь сама ты за меня,
Конец игры - то есть игра.

Ольга Гершель:
Так ты лишь тень Москвы реальной

Москва:
О да! Пойми. Но - смерти нет.
Я - суть Москвы первоначальной,
Я знаю правильный ответ.
Любая сущность отражает
Себя на множество миров
И в этом виде повторяет
Родство первичных берегов.
Представь себя. Ты есть зерцало.

Ты - отражение себя,
Но той другой, чье начало
В истоках бдит рожденье дня.
То - первый день. Он вечность длиться.
Он в первом мире - точка ноль,
За ним лишь эхом повторится
Твоей души другая роль.
И потому, всю жизнь играя,
Себя не сможешь ты найти,
Ведь там живет она, иная,
И ты не сможешь к ней прийти.
Огонь ее - как звезд рожденье
В нетленных газах облаков,
Числа ее нет отраженьям,
Она - прибежище веков.
Ты - часть ее, и ты - она,
Когда во тьме ее глазами
Ты мирового полотна
Вбираешь искры между снами.

Идешь ли в старость ты с судьбой
Под руку. Скоро ли свершенье,
Ее душа - вслед за тобой
Летит, как разума теченье.

Ты в подсознание - она,
Почти что копия. А ныне
Лишь бесконечного звена
Ты - нить средь длинной паутины.

Ольга Гершель:
Я - часть себя. Ну, хорошо,
Песчинка я средь океана,
Которых целый порошок
Носим космическим бураном.
Себя в вправду не найду,
И лишь во сне, средь бездны этой,
Я иногда другую, ту
Могу узреть, как лик кометы.
А ты, Москва, черна, как ночь,
Ты как винил, не видишь света,

Скажи-ка мне, чья ты дочь,
Я жду понятного ответа.
Я не поверю в твой удел,
Ты слишком пафосна для тени,
Есть ль отражениям предел,
Когда одна другую сменит?
Ты ведь не суть. Ведь я видала
Различных Москв сверхдлинный строй,
Из них любая бы сказала,
Она - единственный герой.
А между тем, коту понятно,
Они - огромная семья,
Они - цветы, и то приятно,
Они - гонцы иного дня.

Но где их древний прародитель,
Их первосущности черта.
Скажи, Москва, ведь ты - учитель,
Ответь, Москва, а где она?

Москва:
Открой глаза по счету три,
Она здесь рядом же, смотр

Красная Москва

Пьеса
(в двух действиях)

Действующие лица:

О л ь г а Г е р ш е л ь
А л е к с а н д р Л и с т о в - небо над Красной Москвою
П е т р В и т и е в а т ы й - Кремль в Красной Москве
А л е к с а н д р Х. - великий бард Севера
С и м о н П е р ц е в - поэт-экспериментатор
Ю р и й С л а б о у м о в - поэт ненормативной лексики
А л е к с Х а н т е р - редактор, водитель судьбы, создатель «Камаза»
М а р т и н Л о г р а н - водитель судьбы, поэт города Пиджаков
А н н а Ц е н т р - директор главпочтамта в Красной Москве
В л а д З а р я н с к и й - работник главпочтамта
Д ж е с с и к а Н а й т - работник главпочтамта, девушка-рыцарь
В. Н е р у с с к и й - сын злых свеч, теоретик зла, поэт
К о н с т а н т и н Н о в о г р е ч е с к и й - работник главпочтамта, поэт
И н г р и д М а - Фотохудожница, работник почтамта
Н а т а ш а М о н з а н и - работник главпочтамта
А с я К р ы л ь ц о в а - художница настроения
Е л е н а У д у г о в а - агент спецслужбы Красной Москвы
С о н я С п а й д е р с - весталка на улице
С е р г е й Р о к - коллекционер слов
С е р г е й Ч и к а г о - музыкант группы «Камаз»
Д у х Ч е Г а н а - барабанщика группы «Камаз»
О л ь г а Г е р ш е л ь - Н о л ь
Р а д и о з а й ц ы - большое количество
Г р и б ы - х р а м ы - стражи Красной Москвы

Обстановка: город тянется до горизонта. Край его не видно. Повсюду возвышаются купола грибов-храмов. Они разговаривают с небом с красным небом. Небо - душа. Небо - личность. Небо - Александр Листов. Небо имеет право голоса в решение важных дел, происходящих в этом городе. Это право дается при достижение совершеннолетия ума.

Город распложен сразу в нескольких измерениях, самое центральное из которых - красное, содержит в себе гробницы великих царей. Кто они, никто до конца не знает. Одни утверждают, что это - первые люди, другие - самые совершенные машины, которые создали людей, а третьи, вообще стараются промолчать по этому поводу.
Гробницы эти охраняют звери Хаоса.
Население города составляют его граждане, а также грибы-храмы, дома (которые содержат в себе живые души стен), деревья, животные, машины.
Машины заняты весельем, ибо им нечего делать.
Веселье - один главных граждан города. Размножается спорами. Имеет филиалы во всех мыслимых мирах и измерениях.

Действие первое

Сцена первая

Железнодорожная станция «Красная Москва-Сортировочная». Наблюдается скопление поездов. Их вагоны напоминают вытянутые шестигранники. На их отполированных боках отражается солнце. Ожидается прибытие контейнера. В нем в Красную Москву будет доставлена масса новых слов.
Его встречает толпа радиозайцев.

1-й Радиозаяц
Мутация кончика любого языка -
Это река.
Вчерась, за завтраком,
Я вместо масла намазал
На хлеб фонему.

2-й Радиозаяц
Ну что, брат, вкусно? (улыбается).

1-й Радиозаяц
Что, масло?

2-й Радиозаяц
Нет, хруст аллофонов между зубов!

1-й Радиозаяц
Что ты, парадигматические связи стянули мне нёбо.

2-й Радиозаяц
Ну да. Ты просто не умеешь их есть.

К ним подходит 3-й Радиозаяц
Кто последний за новыми словами?

1-й Радиозаяц
Слова не терпят очереди.
Они - россыпь фантазий.
Но мне слова - не нужны,
Я ищу буквы, которые никогда не произносят.

   2-й Радиозаяц
Это опасно?

3-й Радиозаяц
Наверное, да. Неизвестно, что можно ожидать от того, чего не видно.

1-й Радиозаяц
А видите ли вы слова во время разговора?

2-й Радиозаяц
Высказанное слово - труп. Смотреть на него мне не приятно.

3-й Радиозаяц
Значит книги - это кладбища? Вот это да!

К ним осторожно подходит 4-й Радиозаяц
Я знаю точно, все люди - могильщики слов.

1-й Радиозаяц не замечая
Бумага родилась с трудом. Известное дело.

2-й Радиозаяц
Родители ее что ли не хотели?

1-й Радиозаяц продолжая свою тему
Бумага - шаг к небу, но отнюдь не бессмертие. Бессмертие не запишешь.

3-й Радиозаяц
Нет такого пера?

1-й Радиозаяц
Почему же (выдерживает обиженную паузу). Перо есть у Александра Листова.

Александр Листов (сверху)
Нет у меня пера!

4-й Радиозаяц (удивленно)
А где же оно?

Александр Листов
Я отдал перо богам регрессивных миров для дальнейшего созидания. Всякое чудо должно служить благу.

3-й Радиозаяц
Выходит слов нет?

1-й и 2-й Радиозаяцы (хором)
Мы - не согласны. Этого просто не может быть.

К ним присоединяется 3-й Радиозаяц, и они вместе создают спор.

4-й Радиозаяц (в сторону)
Пусть спорят. Спор - это теннис слов. А слов - нет. Значит вместо мяча - пустота? Нет. Я думаю, что слово - это просто птенец, выпавший из гнезда.
А где его дом - никто не знает.


1-й Радиозаяц (тихо)
Слышите шум?

Все замолкают.

1-й Радиозаяц
Это шум состава. Он уже прибывает. Поспешим. Может быть мы будем первыми.

Радиозайцы удаляются в сторону прибывающего товарного состава, где есть контейнер с новыми словами.

Сцена вторая

Почтовое отделение Главпочтамта Красной Москвы. Все работники его заняты повседневной работой: расфасовкой корреспонденций, приемом и выдачей бандеролей и посылок, продажей марок и конвертов.
Из кабинета с табличкой «Директор» выходит женщина в строгом костюме и входит в общий зал. Ее руки ладонями сжаты перед грудью, и взгляд скользит поверх черных, роговых очков. Это Анна Центр.

Анна Центр
Господа! Хочу сообщить вам пре интереснейшую вещь. К нам в город едут новые слова!

К. Новогреческий
Неологизмы - это хорошо, правда, смотря, кто их создает.

Джессика Найт
Любая новь - как кот в бутылке,
Его усам не видеть путь,
Лишь блики, мысли на затылке,
Его заставят вверх взглянуть.

Я знаю, в нови - все продажно,
Ведь правда вовсе не блестит,
Она негромко шелестит
В запасниках томов бумажных.
Ингрид Ма
Но ведь любая встреча - приятная неожиданность.
Даже с цветами.
Вот вчера я познакомилась с розовым кустом
И он ответил мне жужжанием пчелы. Возможно завтра, я приглашу его в гости.

Джессика Найт
Фи, розовый куст. Какое сявство!
Пчелы - тормозы велосипедов.
Не более.

Анна Центр пожав плечами, тихо удаляется.

К. Новогреческий
Новь - это соль организма. Она есть всегда; она сидит рядом, просто мы слишком редко протираем стекла очков реальности.
Мы замечаем ее лишь, когда нам кто-то указывает на нее. Новь - это всегда.
(пауза) Также как никогда и навсегда. Человек сам себе новь. Сам себе первооткрыватель. А новь прибываемая на поезде - это новь другая.

Джессика Найт
Какая же другая?

К. Новогреческий
Ну, новейшая, если так можно выразиться. Да и вообще дело не столько в ней, сколько в новых словах.

Ингрид Ма
   Я знаю, что это за новь. Она редкая, как диковинные животное. Ее нужно беречь. Я предлагаю взять под охрану новые слова.

Джессика Найт
Слова - сплетение созвучий,
Как паутина - дом паучий,
Сегодня новь, а завтра - старь,
Слова - лишь сплав, где звуки сталь.

Входит в зал Влад Зарянский и перебирая марки, он пытается вникнуть в суть разговора.

Влад Зарянский
Понимаю. Знаете ли, как называется главное средство любого «я». Его зовут - «Я». Потому так и происходит абсолютизация каждой стороны. И самое главное - никто ничего не понимает, и понять не хочет.

Все невольно замолкают.

Влад Зарянский (продолжает)
Среди суеты сердец, близких или чуждых лукавству, бьется докучная искра лжи. Она и есть истина. Это ложь, потому что истина лишь то, что создает, а не то, что создают. Оно в пурпуре, со знаками царской власти, если вдруг играет в унисон. Но мы обычно видим далеко не тот оркестр.
Когда вам видится, что стрела, пущенная из лука, движется, это можно оспорить и доказать обратное.

Ингрид Ма (с душой беря Влада Зарянского за руку)
Как умно и просто, и как потрясающе глубоко. Нет, Влад, мне просто хочется с тобой поговорить об этом подробнее. Ты не против?

Джессика Найт
Как в ступе плещется вода,
Слова твои безмерно жидки,
Причем здесь - пущена стрела,
Или пурпурная накидка.

Ты брат мастак плести рулады,
Софистов древних ученик,
Не верю я в твои баллады,
Я вижу в них одно - тупик.

Влад Зарянский
Хаос слов же - мировое стояние. Давайте же возьмемся за дело и подготовим сортировочную машину. Оператор вряд ли сможет справиться сам.

Джессика Найт
Не претендую на молчанье,
Потому что - не свеча,
Готовя слов прижимание,
Не вижу в душе луча.
Тот, кто в постели Москву зачал,
Сказал - лучше б мир вечно молчал.
Но!

Игрид Ма
Это домыслы, Джессика, верно. Иногда случайность становится необходимостью. Божественный дух - это дыхание каждого, кто воображает слова. Всегда будут кочевать из материи в абстракцию и обратно, пока есть, кому сочинять.

Джессика Найт
Подобный рационализм
Породил экзистенциализм,
Где в бесконечности
Радикально висят конечности.

Ведь никому и ни где не понять,
Можно ли нас взять и разжать,
В отдельности ли повелитель
Каждый судьбы носитель.

Ингрид Ма
Живя в пограничной ситуации, в союзе с тем, что релятивирует и ограничивает наше понимание универсального смысла графической оболочки и внутреннего знака, можно просто обратиться к Симону Перцеву.
Вечерами он смотрит в телескоп, и потому знает, что главное занятие - «Я под номером ноль», то есть монокосмоса сочинять.
Смысловой монокосмос - это его волосы. Говоря проще, ему ни к чему строить все вручную.
Рассчитывать каждую формулу, его волосы - это уже несколько иная экзистенция.
Нимб - афористичен. За нимбом - то, что строит поле игры.

Джессика Найт
Мы так бесконечно вторичны?

Входит Анна Центр, и, слыша последнюю фразу, вступает в разговор

Анна Центр
Откуда ты знаешь?

Ингрид Ма
В центре «Кафе де Флор»
Висел странный узор,
Борьба и небытие,
Это дети во вторичном
Кармане вторичности.

К. Новогреческий
Все это очень даже неплохо в плане революционного эстетизма, однако, давайте же позвоним Перцеву.

Все подходят тесным кругом к телефонному аппарату необычной формы. Он напоминает голову уродца, где на макушке притаилась такая же голова, но маленьких размеров. Телефон, подобно чревовещателю из балагана, выбрасывает фразы.
Звонят.

Симон Перцев
Я знаю, что это вы.

К. Новогреческий
Откуда?

Симон Перцев
Я всегда смотрю в телескоп, когда ветер проносит мимо запах какого-нибудь нового.

К. Новогреческий
И что же там?

Симон Перцев
Ваша проекция.

Все (хором)
Не может быть!

К. Новогреческий (смотря куда-то вверх)
Никогда не понимаешь истинного смысла тогда, когда он тебе так необходим. Ты там, притаившийся в вышине, не пугайся нашего присутствия в тебе, пусть даже в роли тени. Мы придем к тебе и спросим - кто из нас первый.

Джессика Найт
Фи! Он разговаривает сам с собой.

Влад Зарянский
Перцев! Объясните же нам наконец, в чем дело!

К. Новогреческий
Симон, дело ведь вовсе не в том, что к нам везут новые слова. Вы - дока скручивания синтагм в узел внутри идеалистического прагматизма.
Расскажите все по порядку.

Шум где-то вдали.

Симон Перцев
Слышали?

Ингрид Ма (испуганно)
Что это?

Симон Перцев
Это кричит Петр Витиеватый.

Влад Зарянский
Он чем-то удивлен?

Симон Перцев
Еще бы! При выгрузке, было обнаружено Слово Мира.

Джессика Найт
Невероятно!

Анна Центр
Это превосходит все мои ожидания! Теперь работы прибавится.

К. Новогреческий (как бы продолжая незаконченную мысль)
Мы вот что хотели узнать, уважаемый Симон. Слова - это каша. Соль. Вино. Мед. Прочее. Словом - мы, как акцентированные на разум субстанции, в какой-то степени их коллекционеры. Но ведь вы постоянно смотрите в свой телескоп и должны ждать, что до и что после.

Джессика Найт
Ну, загнул, Константин!

Влад Зарянский
Тут уже и я соглашусь. Стоит ли ступени знать, что она ступень. Все равно она - лишь путь чьих-то падений и подъемов. И, причем, путь с двумерными внутренностями.

Симон Перцев
Не вечность всегда ломает вечность. Нужно лишь вслушаться. Не обязательно быть служителем сверх держателя линз, то есть телескопа.
Все необычное - всегда рядом. Нужно уметь его вовремя разглядеть.

Джессика Найт
Все давно пройдено,
Всеми и никем.

Влад Зарянский
Да, да. Джессика права. Все болезни все время лечат одним и тем же лекарством! Это никуда не годиться.

Симон Перцев
Однако, ничего нового, господа!
Вы никогда не выйдете за рамки.
Иначе вам всем придется столкнуться
С вечным младенцем-монокосмосом,
Ведь вы - его куклы.

Анна Центр
А это идея! Я и сама не против поиграть.

Ингрид Ма (грустно)
Стоит ли это делать? Все равно ничего не изменится от этого.

К. Новогреческий
Это невозможно!

Джессика Найт
Идейка! А что если взять быка за рога. Мы свяжем монокосмос и он станет нашим слугой. Мы будем посылать ему новые слова, а он будет грести их лопатой на главпочтамте.
Влад Зарянский
Революция!

Джессика Найт
Революция!

Симон Перцев
Дети жестов сами не знают, что они - такие же слова.
Однако, вы хотели, чтоб я поделился своими наблюдениями.

Я не стану утверждать, что существует духовный прогресс.
Все слишком долго хотя бы в один его миг.
За момент моргания века вселенная успевает перейти
От коллапса к большому взрыву,
Но в пользу хулителей вещи в себе - скажу -
У вас есть шанс.

Джессика Найт
Tremendais!

К. Новогреческий
Тихо, тихо. Симон, все по порядку, пожалуйста.

Симон Перцев
Великий сон Его познается лишь через сон. Но пятно того омута, в который предстоит нырнуть, неразличимо среди внутренних сфер. Вы можете его искать целую вечность или один день.
В усердных трудах, обливаясь потом, словно рысак на ипподроме, эту вечность вам поможет раскрасить Дух Негативизма. Он - его нереализованная старость. Спросите В. Нерусского. Он, поэт зла, знает об этой стороне все.

Снова раздается раскатистый гром. Его звук похож на выстрел тяжелой артиллерии.

К. Новогреческий
Снова Петр Витиеватый.

Ингрид Ма
Что-то еще, наверное, обнаружили в куче слов.

Джессика Найт
Схоластический реализм мне ближе всего этого.

Влад Зарянский
Сущности не должны быть умножены сверх необходимости!

Джессика Найт
Наш бог - явно не Уильям Онхам.

Влад Зарянский
Но он - не бог.

Симон Перцев
Бог - вторичен. Бог - плод воображения. Воображение - клетка его. Клетка его - приложение великой операционной системы, а она - ступень ко сну.

Джессика Найт
Смысла нет!

Влад Зарянский
Играть и ломать!

Джессика Найт
Играть и ломать!

Все хором
Играть и ломать!

Анна Центр
Какой ужас! Пока я здесь директор я не позволю вам этого делать!
Давайте все приведем к порядку.

Ингрид Ма
Нет, вовсе не ужас. А порядок, понимаете, понятие относительное, уважаемая Анна. Революционеры - самая необходимая часть фундамента.

Он - основа, а они - основа роста любого процесса.
Иначе придет время его ломать, а фундамент - закостенел.
Навсегда - такое ужасное слово.

Влад Зарянский и Джессика Найт (вместе)
Играть и ломать!

Симон Перцев
Вот вам номер господина Нерусского.
Звоните ему - он вам расскажет про то,
Что такое - играть и ломать.

К. Новогреческий
Но Саммэри, дорогой Симон.

Симон Перцев
Искать - следопыту.
Зверю.
Индикатору запахов.
Идущему - карту поисков.
Вторичному - вторичное.
Создавая вторичное путем
Вторичных процессов,
Первичное просто хочет играть.

К. Новогреческий
Куклы?

Симон Перцев
К чему ирония, Константин?
Вы сделали себе хоть одну куклу?

К. Новогреческий (с сожалением)
Нет.

Симон Перцев (обращается ко всем)
А кто-нибудь из вас?

Джессика Найт
Моя кукла - революция!

Влад Зарянский
Долой все! К чему простой разговор.

Джессика Найт (прыгая на месте)
Ура! Ура! Я верила! Так все и случится! Ура!

Ингрид Ма (пытается призвать к тишине)
Но, послушайте … .

Анна Центр берет в руки железный штемпель и начинает отчаянно колотить по столу. Поднимается большой шум. Никто не хочет никому уступить.

Симон Перцев (в сторону)
Вот вам номер В. Нерусского, с ним и поговорите … .

Несколько минут спустя толпа замолкает. Из головы-телефона пробивается голос В. Нерусского. С поэтом-классиком зла происходит короткий разговор, после чего он, читает краткую лекцию своего видения бытия.

Лекция В. Нерусского

Видение костей человеческих
Не состоялось.
Слово его отеческое
В ночь засмеркалось,

Смеркалось, заснуло
В водородах Юпитера,
Только слышно - мигнуло
То, что волю насытило.
Но жизнь - не вечность метафор
И не земснаряд,
Идет ли по жизни табор
Или племен отряд,
Суть его - отдавать.

Процесс доения
Долог весьма,
В трудах горение -
Свет и тьма.
Творишь - бдишь,
Твоя программа -
Кардиограмма.
Ты и не спишь и спишь.

Под землей сидит отец,
Он - всему венец.

А в ядре есть беса мать,
Всем она кровать.

Каждый - данного Шекспир,
Мастер разных лир,

Бытовых ли или ржавых,
Сладких иль кровавых.

Есть на каждом метка -
Ты - на теле клетка.

Функция не ясна
Лишь тебе.

Автоматизм.
А прочее - прилагается.
Долгих дней сингармонизм
В памяти простирается.

Так как ты - лентяй,
Как и всякий первый,
Ты искусственно обирай
Впечатлений меру.
Только губы не катай,
Меру ты потом отдай!

Эта мера для истца,
Подземельного отца.

Ты - лишь датчик,
Мой строгий мальчик.

Лишь вечность борьбы пройдя,
Услышишь - это не для меня,
Это - ему,
Подземельному отцу моему.

Спустя тех минут, в течение которых длилась короткая лекция В. Нерусского.

Анна Центр (прочитав телепатическую телеграмму)
Господа! Прибыли первые грузовики с контейнерами новых слов на нашу базу. Грузчиков не хватает. Погрузчик - попрошайка, не справляется.
Сортировочная машина вот-вот лопнет.

Джессика Найт
Вау!

Анна Центр
Я всех попрошу помочь выгрузить новые слова. Почтамт закрывается на перерыв.

К. Новогреческий
Конечно, шеф, мы всегда с вами!

Влад Зарянский
Я буду управлять форклифтом.

Ингрид Ма
Тогда я сяду за дисплей.

Джессика Найт
А я сама найду себе работу.

Анна Центр
Идемте, слова нас уже заждались.

Все вместе уходят.

Сцена третья

Задний двор почтамта. Вокруг много всяких контейнеров всяких размеров.
Кое-где пробивается редкая зелень. Время года не удается определить на первый взгляд, то ли лето, то ли осень, в общем - среднее.
В воротах двора виднеются три грузовика. Они похожи на быстрых черепах.
Рядом с ними стоят их водители: Юрий Слабоумов, Алекс Хантер и Мартин Логран.
Грузчики, в робе малиново-зеленого цвета, в синих шапочках суетятся вокруг машин.
Вдали слышна песня Петра Витиеватого. Голос его громоподобен. Песня напоминает медленный марш:

Лист перевернут,
Новая глава,
Лист передернут,
Новые слова.

Александр Листов сверху выглядит особенно торжественно.

А. Хантер
Где директор?

Анна Центр
Я здесь. Все привезли?

А. Хантер
Да. Вот документы, распишитесь в получение.

Анна Центр
Вот хорошо. Срывайте пломбы.

А. Хантер, Логран и Ю. Слабоумов срывают пломбы с дверей контейнеров.
Из средней двери начинает валить пар, из которого неожиданно вылетает несколько радиозайцев, и устремляются к Александру Листову.

Джессика Найт
Ловите их скорее!

Логран
Не стоит. Это автозайцы.

Ю. Слабоумов
Не чужд ушастым
Вкус пластмасс.

Подъезжает форклифт. Пар, вышедший из фуры постепенно рассеивается. А за ним появляется фигура. Когда она выходит из пара полностью, оказывается, что это Ольга Гершель.

Ольга Гершель
Главный заяц - это я.
Через сон, через тернии

Барьеров я пробралась сюда,
Имею ли я на это право - не знаю.

Ю. Слабоумов
Кто это?

Логран
Кто ты, девица? Ну-ка расскажи!

Ольга Гершель
Я - ваша вторичность.
Я даже вторичнее всех ваших грез.
Однако, я пробралась сюда, и, это
Попирает все существующие в мирах основы.

А. Хантер
Да, сказано многозначительно.

Все присутствующие начинают обступать Ольгу плотным кольцом. Она немного, с испугом отступает назад.

Анна Центр
Девушка, ты, что в нагрузку?

Ольга Гершель
Нет, я отражаюсь.

Джессика Найт
Девушка, я не я -
Это категория,
Когда много огня,
На душе - зори.
Кому нужны это?
Фи!

Ольга Гершель
Причем здесь «фи»?

Логран
Послушайте, а может это новый вид чужого?

А. Хантер
Да, The Allien. Часть номер пять.

Ю. Слабоумов (возмущенно)
Ну и задержка! Я-то думал, что к этому времени уже буду свободен.
Эй, девушка, отходи в сторону. Мне пора уже пить пиво.

Влад Зарянский (из форклифта)
Действительно, слова уже кипят, а мы разводим снова спор пустой.

Логран
Однако, господа, к нам вторглось инородное тело.

А. Хантер
Система не терпит вторжений, все это знают.

Логран
Система отторгает все инородное от себя.

Ольга Гершель
В какой это век я попала? Может быть у вас тут инквизиция, ребята?

Джессика Найт
Святой топор
Проводит спор,
Потом зевнул
Священный стул,
А амперметр
Сказал - привет!
Ольга Гершель
Дело все в том, господа, что я - ваш сторонний оценщик. Такое вам и не снилось. Слова, привозимые к нам - гости мира идей. И мы их слышим.
Вы - своеобразный уровень сверху. Все доставляемые к вам слова - наши идеи.

Джессика Найт (удивленно)
Ваши идеи?

К. Новогреческий
Она пришла из бездны бытия.
Там звук иной, там солнца свет
Тревожит острием луча
Лишь только на рассвете лет.

Ольга Гершель
Странные вы все, однако.

К. Новогреческий
Все люди несут в себе большого тянитолкая, потому что все мы родом - их Хаоса.

Логран
Синтетические люди.

А.Хантер
Синтетические стихи.

Логран
Пристрастие к пиджакам.

А.Хантер
Без зимы.

Логран
Однажды были же зеркала

А.Хантер
Теперь проку мало - нам остается только неоклассическая поэзия наших дней.
Человек - это ярлык. Все остальное нужно искать по адресу в корневом глобальном каталоге системы.
К. Новогреческий
За словами и работа померкнет. Давайте продолжим.

Ю. Слабоумов
А что же с девушкой делать?

Анна Центр
А вот что, вяжите ее господа!

Джессика Найт
Ну что, голубушка, доигралась!

Ю. Слабоумов
Внутри себя, в кастрюле тесной,
Живет некиснущий компот,
Он недоступен, то - прелестно,
Нам из него не выйти, вот.

Зачем нам кто-то или что-то
Пришедший правила попрать,
Он, очевидно, для кого-то,
Чтоб нас неправдами стращать.

Вот иногда б такой порой
Вдохнуть и крикнуть: всех долой!

А. Хантер
Наша граница
Охраняет сама себя,
Не пролетит и птица,
Хвостом воздух рубя.
Нам не нужны нонконформисты,
Тем более, что в кузовах,
Ездят обычно террористы.

Логран
В беспечной крови -
Медленная энтропия слово гонит,
Я б не спешил, но проверил,
Кто ей в машине ехать доверил.
Тут неожиданно раздается мощный хлопок. Все вздрагивают. Время вдруг замедляется и все происходит плавно, словно в замедленном кино, в тот момент фильма, когда падает герой. Из открытой двери контейнера бьет огромная струя разноцветного газа. Всех разбрасывает по двору почтамта в разные стороны. Форклифт переворачивается.

Другие грузовики раскачиваются, и двери их неожиданно распахиваются и под марш Петра Витиеватого обдают пространство вокруг себя струей цветной субстанции.
Цветной ветер выходит в большой порыв, но вскоре утихает.
На дворе тишина. Следы незначительных разрушений на лицо. Из перевернутого форклифта испуганно озирается по сторонам В. Зарянский. Все остальные лежат без движений в различных позах, по типу детской игры «Море волнуется раз».
Волна цветного газа поднимается прямо к Александру Листову.
Из контейнера крайней машины неожиданно появляется человек с бас гитарой в руках. Он начинает петь песню:

Думали - она шпион,
Это не так,
Но полезен мне стон,
Потому что отец - мрак.

Она не при чем, Я - Че Ган,
Полдюжины лет назад
Я умер от ран,
Я умер от ран,
Не успев попасть в хит-парад.

Теперь - берегитесь,
Жизнь - резинка, перетягивающая пачку билетов.

Ученые - поучитесь,
Бежать от себя поэтому.

Бег от себя бесконечен,
Навсегда, пока не пробьет
Смертельный пот,
И будешь ты обесцвечен.

Я выпустил слова,
Чтобы доказать,
Что прежде чем родилась бога мать,
Уже была Москва.

Трепещите, боги,
Я - Че Ган,
Любые сферы убоги,
Бас мой - наган.

Начинает играть композицию Тонни Оппенхейма.
Люди начинают приходит в себя. Смерч из слов носящийся по бескрайнему пространству Александра Листова, звенит, словно сборище радиостанций.

Анна Центр (надрывно)
Полундра!

Джессика Найт
Влад, ты жив?

Влад Зарянский
Жив, слава богу.

К. Новогреческий (поднявшись и выходя впереди всех)
Зачем вы пришли к нам, господин Че Ган. Вы же были похоронены 3 сентября 1996 года на армавирском кладбище. Я сам присутствовал при этом.

Че Ган
Аз есмь первый и последний.

Ольга Гершель (выступая неожиданно вперед)
Он вас обманывает. Он просто осколок века героев. То, что он умер, еще ничего не значит. В Красной Москве, теперь я точно знаю, все оживает.

А. Хантер
Как же ты перетек сюда, Че Ган?

Че Ган
Из воображения всякого индивидуума. Любого, кто может меня воображать. Ибо для того и мозг существует. Или коллизии проекций мира в себе не полны разрушений.

Логран
Я знаю, он пришел из города призраков, из Города Пиджаков, не так ли.

Че Ган
Ты сам отвечаешь себе.

Ингрид Ма
Друзья, поймите же, наконец, герои всегда одиноки. Я верю в вас Че Ган!

Джессика Найт
Вечное вам «фи»!

Влад Зарянский
Теперь я понимаю (обводит присутствующих взглядом), оркестр чистой души - это лишь слова. И это всегда новые слова.
Мы все с вами - клетки. А ты, Че Ган, ты часть организма, что так настойчиво отторгает чужеродное.

Ольга Гершель
Вот что такое, ваша революция. Да вы просто стрекательные клетки злобной системы!

Анна Центр
Караул! Я повержена от этих слов!

Все (хором)
Немыслимо! Ужасно!

А. Хантер
Ольга, ты - не сон, поверь.

Логран
Поспеши, Город Пиджаков уже зовет тебя.

Че Ган (обращается ко всем)
Все искусственно и естественно,
Но многое - лишь слова,
Правда всегда безответственна,
Пока не отрублена голова.

Потому - пожинайте плоды
Моего к вам прихода,
Пожинайте и свой изъян,
Ведь имя мне - Че Ган.

Идем, Ольга отсюда со мной.

Они берутся за руки и уходят со двора почтамта.

Логран (вслед)
Не забудьте. Город Пиджаков вас уже ждет.

Все набрасывают белые покрывала на плечи, зажигают свечи и уходят цепочкой.

Действие второе

Сцена первая

Ольга Гершель и Дух Че Гана идут по Красной Москвы. Спускаясь по одной из улиц вниз, они видят величественную панораму города. Разноцветный смерч из новых слов, шумя, носится вокруг куполов грибов-храмов. На стенах Петра Витиеватого развиваются красные знамена. В центре города просматривается огромная площадь. На ней виднеется большое скопление народа.

Ольга Гершель
Смотри туда, там что-то происходит.

Че Ган
Воистину!

Ольга Гершель
Так поспешим туда скорее, не медля.

Че Ган
Полный ход!

Дальше по улице им встречается весталка, мирно отдыхающая на камнях тротуара.

Че Ган
Смотри, это Соня Спайдерс.

Весталка (просыпается)
Кто произнес мое имя?

Че Ган
Это я.

С. Спайдерс
Кто ты, человек?

Че Ган
Я не человек.
Я погиб 3-го сентября 1996 года
При переходе улицы.
Я - тень Че Гана,
Знаменитого басиста
Панк-группы «Камаз»
Моя гитара - это тоже тень.

С. Спайдерс
Чудовищно и необратимо.

Че Ган
Воистину

С. Спайдерс
А кто та девушка, что рядом с тобою? А, вижу. Ты - тоже тень.

Ольга Гершель
Я - не тень. Силой упорства я пробралась из сна в другую реальность.

С. Спайдерс
Из чьего сна?

Ольга Гершель
Из своего, конечно!

С. Спайдерс
Восхитительно! Скажу вам, было время, я сама была тенью. Ведь тень души - система категорий.
Я думаю, вы меня поймете. Я думала тогда, что стоит лишь возжелать, и тень оживет. И возжелала я, и ничего не вышло. Тогда я использовала волю. Что может быть слаще упорства? Какая субстанция может добраться до дна индивидуума? Воля. Своя и не своя. Внешняя, считающая меня лишь параграфом, и моя, пьяная от тщеславия.
Да, я надела эту корону вечной борьбы и вознесла себя.
Однако, рыбка в банке, подплывая к стеклу, задумывается ли она о том, что это стекло? Быть может, ей подскажет какой-нибудь транседентный всплеск. Не более того.
Но то, что я выявила, не более чем реальность. Воля непослушна, потому что впереди нее есть особый язык. Это язык программирования. Он - перо писателя, а писатель - острие другого пера. Итак, много ступеней, вверх и вниз. Ни праведность и ни ложь вам не откроют эту дорогу.
Нужна сверхволя.

Ольга Гершель
Однако, я попала сюда без всякой сверх воли.

С. Спайдерс
Это как?

Ольга Гершель
Я просто воображала во сне.

С. Спайдерс
Великолепно! И что же, девушка, ты собираешься остаться в стенах этого величественного города?

Ольга Гершель
Еще не знаю.

С. Спайдерс
Я тоже была такой, как ты - призраком из сна, но теперь я вещаю на тротуаре и это моя жизнь.

Че Ган
Все скоро изменится. Хватит ночевать на тротуаре! Грядет переворот.

С. Спайдерс
А что, собственно, произойдет?

Че Ган
Прибыли новые слова!

С. Спайдерс
Это уже случалось и раньше.

Че Ган
Да! Но теперь они выпущены на свободу.

С. Спайдерс
О да, это недопустимо. И кто же их выпустил?

Ольга Гершель (радостно)
Мы!

С. Спайдерс
Великолепно!

С. Спайдерс встает с тротуара, перекидывает дорожную сумку через плечо и присоединяется к Ольге Гершель и Че Гану.

Сцена вторая

Площадь у подножия Петра Витиеватого. Толпа приветствует выступление великого барда Севера Александра Х.

Александр Х. (поет)
Солнце по-своему справедливо,
Потому что оно - сигаретно,
Когда оно докурит -
Случится это.

Это Книга Бытия
И Небытия,
Потому что была толпа,
Раз - и нет толпы.

Толпа подпевает:

Раз и нет толпы!

Александр Х.
Е и е, е и е!

Толпа:
Е и е, е и е!

Из толпы выходит женщина в деловом костюме. Это агент спецслужбы Лена Удугова.

С. Спайдерс
Запах беды.

Лена Удугова
Я знаю вас, господа

Че Ган
Три ведьмы вызвали злого духа?

   Лена Удугова
Я не помню, чтобы я участвовала в чем-то подобном.

Че Ган
Кто ты, о, женщина?

С. Спайдерс
Беда!

Лена Удугова
Агентам претит сдаваться, но чувствую, после капитуляции думать будет поздно.

Че Ган
Но мы - не армия

Ольга Гершель
Мы даже не вирусы

Лена Удугова
Известно, история творится руками банальных.

Над площадью кружится ураган слов, и вот он рассыпается, и вместе с ним на землю падает несколько радиозайцев. Толпа людей охвачена эйфорическим психозом.

Александр Х.
Ребята, когда-то Сергей Чикаго в своем альбоме «Chiquita» спел:

Когда узнают символы
Великих мудрецов,
На землю вернется дух
Александра Х.,
И скажут все:
Он - Будда,
Он - Христос.

Я вернулся к вам, ребята!

Толпа отвечает ему радостными криками и свистом. Александр Х. берет гитару и поет для всех:

Слова уходят и приходят,
Но они нам задают
То, что мозги всегда заводит,
Они лишь кровь из сердца пьют.

Проходят дни, недели, веки,
Уходят в пасмурность слова,
И забывают человеки
Все то, что делала глава.

Они, как зерна сортируют,
Наборы чувств, наборы дел,
А черти снизу салютуют
В перед вкушеньем хладных тел.

Немного было ситуаций,
Когда нашелся бы герой,
Чтобы без лишних консультаций
Всем рассказать, кто он такой.

И прокричав, что мир - присоска,
Вечно голодный осьминог,
Заставил б всех забыть про соску,
Чтобы покинуть сей острог.

Но вот он шанс. Пришел воитель,
Чиркнул - зажглось, и все сломал,
Он не борец и не учитель,
Ему не нужен пьедестал.

Он просто тень! Выпьем за тень господа,
Еще так юного вина.

У всей толпы неожиданно появляются бокалы и кружки, наполненные вином. Все дружно чокаются и пьют вино.

Лена Удугова
Че Ган, вы сломали систему. Но где вы взяли эту дерзость? Как вам удалось сделать это так просто? Вы будто знали где у нее слабое звено.

Че Ган
Я просто тень, и потому, не зная высших законов, вижу все не через призму индивидуального и общественного сознания, а так, как учили меня жизнь, улица и игра. При жизни я играл на бас гитаре и курил каннабис сативум. Помимо этого, я не видел смысла в дележе средств, ибо это было приемом жира сердец. Один ясный человек сломает систему с той же легкостью, как ребенок разбивает песочные замки. Вы просто попались.
Ольга Гершель
Это нокаут!

Раздается хохот Петра Витиеватого. Подъезжает пожарная машина и поливает его вином из шланга.

Александр Х. (поет)
Саша Листов - мой друг,
Но его человечность,
Это - не друг,
Это - беспечность.

Александр Листов (ему в ответ)
Я боялся жизни во сто крат,
Я думал - не разоблачат,
Но не судьба и не дано
Смотреть всегда одно кино.

С. Спайдерс
Все так просто! В это невозможно верить домашним сознанием, конечно если не нацепить на него очки.

Ольга Гершель
Главное - понять, как выглядят эти великие очки.

К ним присоединяется ликующая группа людей. Среди них, Сергей Чикаго - музыкант группы «Камаз», друг Че Гана, Ася Крыльцова - художница настроений, Сергей Рок - коллекционер слов, Наташа Монзани, чемпионка мира по воровству.

Сергей Рок
Господа! Вина - немерено. Новые слова умеют его воображать! Мы навсегда
победили трезвость, как мещанство. Или наоборот.

Сергей Чикаго
Здравствуй друг, Че.

Че Ган
Я не Че, я та тень, которая каждый год появляется 3 сентября на армавирском кладбище и играет на лунной бас гитаре.
Сергей Чикаго
А есть ли разница, друг?

Че Ган
Уверяю тебя, есть. Тень - создание демоническое. Ей чуждо непонимание смысла. Люди копят: еду, вещи, детей, знания, удачи, радость, боль - но куда уходит это все после смерти. В пресловутую массовую культуру. Но герой - сам себе культура. Это сверхличность. А я - просто тень, и мне не нужна вся эта бутафория.

Сергей Чикаго (задумчиво)
Однако это многое теперь объясняет. Ты пьешь вино?

Че Ган
Вино - любимый напиток теней.

Сергей Чикаго
Выпьем!

Наташа Монзани
Ха-ха-ха ха-ха-ха!

Неожиданно появляется огромный бутыль и бокалы. Все наливают, чокаются и дружно пьют.

Ася Крыльцова (в сторону)
Сенсации не произошло.
Сломана боль и печаль.
Даже Кремль пьет со всеми,
Потому что кто-то вывел
Его из системы.
Но она скоро проснется….

Сергей Чикаго
Да будет власть вина в веках.
Прославим тень героя,
В его удачливых делах
Предстала жизнь игрою.

Пускай же пьют и стар и млад,
И солнце, звезды, месяц,
И тот - кто нищий, кто - богат,
И тот, кто был повешен.

Не будет мертвых и живых,
Вино раздаст билеты,
И на могилах всех святых
Взойдут травой ответы.

Тогда не будет суеты
Среди людей и зданий,
Спокойно свету скажешь - ты,
Без страха и признаний.

Свобода в выборе твоем
Расправит крылья разом,
И побежит душа ручьем
Не ведая приказов.

Тут среди группы людей Ольга Гершель замечает странную личность. Приглядевшись к ней, она с ужасом замечает, что она сильно напоминает ей саму себя. Ольга робко делает к ней навстречу несколько шагов.

Ольга Гершель
Кто ты?

Двойник
Я - Ольга Гершель-Ноль. Иди за мной скоре. Твое время вышло и ты должна покинуть этот мир, куда ты так странно попала.

Ольга Гершель
Постой! Куда? Я не пойму.

Ольга Гершель-Ноль
Это мой город. Мой мир. Две ипостаси одного существа не должны присутствовать долго в одной точке вечности.

Каждая из нас должна находится на своем месте. Я позволила тебе увидеть другой мир. Никто никогда не скажет тебе, где он расположен. Может это мир изнутри восприятия твоего мира, а может - мир в твоей голове. Или в моей.
Каждая вечность длится ровно столько, сколько ты веришь. Теперь ты знаешь наверняка - ты не одинока.

Ольга Гершель
Ты лжешь! Кроме меня не существует ипостасей личности моей.

Ольга Гершель-Ноль
А может, лжешь сама себе ты, Ольга. Я - реальность, ты - проекция себя в себе. Возвращайся к себе, Ольга. Прощай!

Ольга Гершель
Но слово - это не наказ,
Сегодня всем понятно это,
Разбился мир хрустальных фраз,
Я вижу мир иного цвета.

Никто не сможет убедить
Теперь меня на целом свете,
Что можно дальше так же жить,
Реальность шлет уже приветы.

Пусть я - проекция, кино
Твоих желаний и поступков,
Души своей простое дно
Я увидала в винном кубке.

Меня тебе не запретить,
Прозрела я в Москве не даром,
Свободу можно ли убить,
Если она горит пожаром?

Ольга Гершель-Ноль
Меня ты, словом не возьмешь,
Пусть каждый знает свое место,
Я существую, это ль ложь,
Что хлеб не может быть без теста.
Одна реальность нам дана,
Мы соблюдать должны различье,
Вот, выпей красного вина
И уходи, как дань приличью.

Ольга пытается что-то сделать, но вдруг вся реальность вокруг нее начинает кружиться в радужном танце; люди постепенно все превращаются в разноцветную листву и тихо падают вокруг нее. Ольга закрывает лицо руками. Картина тихо гаснет. Ольга просыпается.


Ночь Кислейшего

1.

Я слышу ночь, сказал бы я,
Упав в объятья сновидений,
Где их великая семья
Цветных и черных песнопений.
За пультом тьма, она молчит,
Лишь улыбается спокойно,
И сцену тембром веселит,
А впрочем - дико и фривольно.
У ней в кармане звезды есть
И там их всех не перечесть.

Когда на поле мирозданья
Не наблюдалось и кустов,
Она жила для созерцанья
Своих безмолвных берегов.
Теперь жена она любому,
Кто парус ветру распластав,
Идет на поиски иного,
Иное прочим рассказав.
Тут есть закон, что держит души:
Всего главней - себя не слушать.

Так вот на сцене - толчея:
Играют бледные актеры,
В их лицах слабая заря
Мечтаньям пишет приговоры.
Приняв материю, они,
Солгут сквозь грезы индивиду,
Что после в думах сохранит
Опасных снов иные виды.
Но этот бред - лишь смена карт,
Уставшей тьмы немой театр.

Мы не берем специалистов,
Кто победили ночь в себе,
Они средь прочей тьмы артистов
Плывут на общем корабле.
Их жизнь трудна, она жестока
Всей сменой яви и сует,
Жует и ждет она до срока,
До окончанья глупых лет.
Она - придаток лишь порою
Для настоящего героя.

2.

В ночи Кислейший трепетал.
Кричали сны, как на зимовье,
Огромный птичий мор вокзал.
Бежал туман, и снов гнездовье
Желало жить, желало знать.
Желало вылезти в сознанье
И ум Кислейшего познать,
И тут назначить истязанье,
В сто тысяч клювов мозг любить,
В сто тысяч клювов говорить.

За суетными островами
Вздымалось море. Зрела мгла.
И громогласными ветрами
Она похвастать здесь могла.
Приди ко мне - она шептала -
Нырни - и касса - вот билет,
Тебя у птичьего вокзала
Моментом встретит мозгоед.
Кислейший вздрагивая, верил,
Что бог часы его отмерил.

Луна несла с собой рояль,
Чтоб петь об истине великой,
В ней первозданная вуаль
Была цветной и многоликой.
Скорей схватив ее лучи,
Кислейший взмыл над морем злачным,
И улетая, различил
Там мозгоеда лик прозрачный.
Чуть не попал - вздохнул поэт,
Когда увидел дальний свет.

Луна ушла, сыграв спасенье,
Так среди огненной земли
Для непонятного свершенья
Стоял поэт. И корабли,
Что души в вечность уносили,
На чьих бортах был ад и рай,
Над головою колесили,
А с ними - парусов отряд.
В таком простом предначертанье
Кислейший видел правд свиданье.

Там, где Сатурна листопад
Былое кружит после света,
Где послежизненный парад
Идет от ночи до рассвета,
Был порт тех грозных парусов,
Там души грешные грузили,
И мимо прочих берегов
И в свалку жизни увозили.
Кислейший видел т роптал,
Что он такого не знавал.

Огня веселые кнуты
К ногам Кислейшего ласкались,
Тех тайн, что вечно не просты,
Пред ним виденья открывались.

Не ощущая в них различья
Между своим и не своим,
Он отписал их всех к двуличью,
Которых в личности - рои.
Да кто из нас ответит спору -
Какой земли собрались пчелы.

Песнь огня


Я агни-йогу огнем понял,
По ней теперь несутся кони.

Но не найти им водопоя,
Я все убил своей рукою.

Нет я не мёрдер, не палач,
Один всегда играю матч.

Ветрам покорный, стуже сладкий,
Я на живое жутко падкий.

3.

Так продвигаясь вдоль огня,
Кислейший страх собой измерил,
В огне не видел он коня,
Хотя в коней до гроба верил,
Ведь не смотря на закисленье,
Он все же - северный поэт.
Он верил в истину творенья
И верил прежде - смерти нет,
Но сон - субстанция другая,
Чуть поманит и ускользает.

В беспечной дали он узрел
Фигуру воина. И с нею
Коня иного лицезрел,
Что вместо шкуры носит перья.
То между гор, и меж огней,
С мечом, готовым для закланья
Смиренных жертв шел Смерть Сергей,
И то - всевышнего заданье.
Он знал душой любой мотив,
Кто грешен, кто благочестив.

Сергей, с поэтом поравнявшись,
Остановил коня-огня.
Дымы, от перьев вверх поднявшись,
Играли гимны, свет затьмя.
Клинок блистал, венец творенья,
Вершитель медленных судеб,
В его прозрачном отраженье
Виднелись лица разных неб.
Сергей - судья на все миры
Был воспитателем игры.

Кто ты? - спросил его поэт,
Пытаясь слабою рукою
Найти остатки сигарет
В своем кармане - Ты ль игрою
Миры наполнил все до дна,
Иль ты лишь тень, что мглой ночною
Роняет в землю сатана.
Мне все равно, что есть в тебе,
Ведь я поэт, я - вещь в себе.

Пойми поэт - сказал Сергей, -
Твой сон - еще ничто не значит,
Он - отражение идей,
А может, чья-то сверхзадача.
Все люди - долгий организм,
Что сам себя от века строит,
И в нем живет идеализм,
Он потому чего-то стоит.

А каждый сущий в нем - пустяк,
Он - микробог, да будет так.

С тобой, Сергей, не соглашусь -
Ему Кислейший отвечает -
Я сам где хочешь появлюсь,
Я сам собою созидаем.
Я зря кричу, что я молюсь,
Любая истина - лишь рифма,
Я проживу, потом сольюсь
С самим собой. Любая нимфа
Лишь совокупность всех частей,
С собраньем клеток и идей.

Пусть будет бог, мне все равно,
Пусть он устанет от величья.
В свое могучее окно
Мое увидит безразличье.
Коль он создатель, я скажу,
Я не желал его быть сыном,
Чтоб видеть долгую вражду
Нужно иметь на то причину.
А я борюсь с самим собой,
Скажи мне Смерть, кто ты такой?

Сергей его послушал речи,
Совместно с пагубным конем,
Лишь промолчал. Расправил плечи.
И тут достал сосуд с вином -
Возьми бокал, поэт Кислейший,
Се - не отрава, се - нектар,
Ты, как я вижу, аз страннейший,
В твоей душе - дурной пожар.
Немало выскочек бывало,
И уймы их в огонь попало.

Тот прав, кто правду умолчал,
И в беспристрастном созерцанье
Законы мира познавал.
Он тоже принял наказанье.

Чем лучше ты, ответь поэт,
А впрочем, поэт, будет лучше.
Себя ты ищешь много лет
И не найдешь, хоть будет случай.
Не возжелай быть против схемы,
Кричи, молчи, ты - часть системы.

Таких вещателей, как ты,
Ловил я множество порою,
Из них усталые кусты
В аду плодятся под горою.
Твой штамп - дежурный человек,
Ты ждешь сигнала от системы,
Чтоб уничтожен был во век
Твоей рукой, кто против схемы.
Ты выход ищешь - его нет,
Вся жизни суть - весь мой скелет.

Молчала даль. Дышала грива
Огненосящего коня.
Ветра бежали вдаль красиво,
По морю плавала хуйня.
На небе - бледные туманы
Мечтали молча о былом,
Дубы в раскидистых кафтанах
Листвою пели о своем.
Был мир прекрасен, многоцветен,
Таким, как видят его дети.

В молчанье сладком шло вино
Походом душу познавая,
Все что потеряно давно.
И тень былого принимая,
Вино равняло всех в тот час,
Кусты в аду о том шептали,
Их слышен был печальный глас,
Они о прошлом всем вещали.
Уж столько лет им не дано
Было святейшее вино.

Раз ты вещатель, то скажи,
Коль ты в себе, скажи на милость,
Ты после смерти в миражи
Свои уйдешь, иль то приснилось?
Состав души, скажи, какой
В себе ты носишь от рожденья.
Ты наблюдал Москвы иной
Большое яркое свеченье?
Кому дано - тот не кричал,
А молча вина познавал.

Но коли так, готовься к встрече,
Твоя душа, она мутна.
Ей просветленья путь намечен
Чрез опускание до дна.
Ее ты знаешь. Так бывает,
Что встреча в облике слепом
Задач решенье совершает,
Все помышляя о другом.
Ей имя - вряд ли легион,
Но ты поймешь, кто есть чей сон.

Прошли минуты, может годы.
Синела даль. Росли холмы.
Дожди летели, дань погоды,
Вокруг дымящейся страны.
Сергей уехал, и Кислейший,
Устав мерцать, подался в путь
Необузданный и страннейший,
Чтоб в сне по-прежнему тонуть.
Был сон судьбой, и он не знал,
Что он себя собой познал.

4.

Он долго странствовал и думал,
Что лучше - жизнь или вино.
Плелась земля за ним угрюмо,
А сна не видно было дно.
За морем - горы и долины,
Власы полей и блики крыш,
Облак мучнистые теснины
И мировая с ними тишь.
Полеты птиц эфир вращали
И меж собой они кричали.

Он шел большими городами
И видел разных в них людей.
У всех народов под ногами
Стелился след больных идей.
Он разговаривал и видел,
И то был он, лишь только он,
Но встречу с нею он предвидел,
И то был сна простой закон.
Ему блужданья надоели,
Они, как фильмы, прочь летели.

И вот, пред тем, как пробудиться,
В одной из весей он узрел,
Что можно странно удивиться,
Увидев собственный предел.
Себя в деревне обнаружив,
Растящим радостным детей,
И веселящимся к тому же
Без кислых всяких сверхзатей.
Он пал в отчаянье большое,
Ведь здесь он не был сверхгероем.

Кто ты? - Кислейший вопросил,
Смятенье мозгом поглощая,

Кто в сон седой тебя впустил,
Понятья странности вращая. -
Его двойник, вопросу вняв,
Поджег лучистую сигару,
И гостя радостно обняв,
Дыхнул в него пивным угаром.
Он был звездистый и смешной,
С открытой, светлою душой. -

Я создаю пивную суть,
Ведь я - Сладчайший, знают люди,
Я помогаю всем чуть-чуть,
С меня, я верю, не убудет.
Мне все равно, что есть вражда,
Мне не досуг, что есть смятенье,
Уж лучше пить и смерти ждать,
Чем ждать от счастья приглашенья.
Себя увидеть в ком-то - чудо,
Ведь все равно тебя не будет. -

Сомненья медленно плелись.
Лианы - серые созданья.
Его мечтания неслись
И он желал лишь оправданья.
Себя спросил - зачем живу,
Ведь я не тот, кем я казался.
Перевернул он ту главу.
Так со Сладчайшим он расстался.
Не мог простить он для себя,
Что он не бог, просто тля.

Устав от мыслей многоруких,
Он в бар вошел и уксус пил,
И там друзей веселой скуки
Он на стограммы раскрутил.

Ведь там играли в дурака,
В союзе с флагом революций,
Они - солдаты коньяка,
Враги царящих конституций.
Они спросили: ты дурак,
Раз уксус пьешь? А он им: так.

Зачем тебе твое искусство,
Хорош прикидываться капустой,
Sauberkraut ты, ну что ж,
Покажем мы тебе чертеж.
На этой местности седые
Восходят горы до небес,
Горланит гимны боевые
Среди утесов красный бес.
Он мира лезвие хранит,
И трубкой черною чадит.

Тебе там вряд ли будет тесно,
Пойдешь ты с нами: решено!
Мы там найдем тебе невесту,
И ты кислот покинешь дно.
Не спорь! Скорее сомневайся,
Ведь мы - солдаты коньяка
Тебе родня. Себе признайся,
Что ты играешь в дурака.
Добавим, что в себя играешь
И ничего не понимаешь. -

Кислейший спорить отказался.
Предметы острые любя,
Он часто сердцем прикасался
К каемке тонкого огня.
И то - ни лезвие, ни меч,
А разрушение сознанья.
Он ненавидел краткость встреч
С коротким мигом осознанья.
Ее боялся он узреть
И в сумасшествие влететь.

Иду - солдатам отвечает -
Курю - такой судьбе ответ,
Меня обман не привлекает,
Хочу я слышать гром побед.
Возможно, то всего лишь яма,
Для тех, кто глупо любит мрак,
А может бритва то Оккама,
А все, что вне - лишь просто так.
А также, может там окно,
Что в мир иной отворено.

Живет судьба из тени в тень,
Родиться ночью, в ночь уходит,
А жизнь - лишь миг, короткий день,
Вдохнул - и солнце уж заходит.
Так хочет бледный человек
Увидеть то, что не доступно,
Но только начал жизни бег,
И вот - конец. Все так преступно.
Возможно, мало только верить,
Чтобы открыть иные двери.

Я много жизни промечтал.
Не начав путь, я разобрался.
Я утомился - вот финал,
Прогресс стоит. Прогресс сломался.
Не лучше ль жить в простом незнанье
И видеть все, как в первый раз -
Чем жаждать правды пониманье,
Когда ты знаешь, в чем экстаз.
Кто вечно ищет - не находит,
А в узких стенах вечно бродит. -

И вот они идут в поход.
И дождь судьбы из неба хлещет.
Солдаты - радостный народ,
Они поют, и кровь трепещет.

Их марши радостно играют,
И небо вторит им порой.
И поцелуи посылают
Им девы легкою рукой.
Кислейший в форму их одет.
При нем - коньяк. Базара нет.

Марш солдат коньяка

В пыли дорожной наш наряд,
Он пахнет порохом и дымом,
Коньяк - судьба, коньяк - не яд,
Его вкушаем мы красиво.

Спешим скорее мы на бой,
Мы всей земли познали бары.
Кто с нами пьет - тот ввек герой,
Он дышит сладким перегаром.

Вступая в пьяные ряды,
Держи смелей свою винтовку.
Поклонник радостной воды,
Поймешь, что трезвость - лишь уловка.

Всю жизнь мы весело пропьем
И не заметим остановок,
Под небом путь - наш вечный дом,
Скорее к нам, кто смел и ловок.

Нас ждет кабак, нас ждет Кавказ,
Мы все живем для испытанья,
Ведь жизнь бывает только раз,
А смерть - то вечное дыханье.

Придя в серебряный Кавказ,
Солдаты лагерь разбивают.
Здесь солнце светит прямо в глаз
И орлы злобные порхают.
На высоте белесых гор
Танцуют странные виденья,
И распевает птичий хор
Свои простые песнопенья.
Здесь все особенно для глаз -
На то он есть - седой Кавказ.

В волненьях прячется Кислейший -
Вопросы - дружная семья -
С умом целуются наглейше
И осаждают его «я».
Он хочет истины познанье.
Он жаждет лезвие узреть.
И непростое пониманье,
Как нить на палец навертеть.
Солдаты дружно наливают
И ничего не принимают.

И он идет туда один -
Он в форме рыцарей удачи,
Невинных таен господин,
А также раб своей задачи.
Минуя сети бездорожья,
Он видит пасмурный аул.
Душа его, паря над ложью,
Уж издавала странный гул.
Шумит душа, когда боится
Или к иному тяготится.

Идя по улице пустынной,
Он видит медленных людей,
В обрядах бытности старинной
Век проживают без затей.

Он вопрошает взглядом кислым,
Ему кивают все тот час,
В его глазах - простые числа.
В его уме - вещает глас.
То приступ новой кислоты,
И он с ней был всегда на «ты». -

Скажи мне старче - молвил он -
Ищу я лезвие большое,
Ему не писан наш закон,
Ему чужды людей герои,
Оно - начало и конец,
Лекарство от вселенской скуки,
Его влияние - венец
Никем неписанной науки.
Оно есть слово, тихий слог,
В котором спят и бес и бог. -

И аксакал ему сказал -
Вон видишь, сакля, дом старинный,
Там бритвы мира пьедестал.
К нему иди, сей путь недлинный.
Но кто познает этот путь
Получит штамп себе на сердце.
Не сможет больше он свернуть -
Он будет в тьму зеркал смотреться
И рассуждать - а есть ли я,
А может то - в земле червя. -

Несмело к сакле он подходит.
Глядит в окно и видит там -
Между коврами хороводит
Немая пыль и всюду хлам.
Заходит. Волны возбужденья
Играют в венах кислотой,
К нему приходит ощущенье
Что здесь он встретился с собой.
Он из кармана достает
Хмельной коньяк и смело пьет.

К нему виденья жизни прошлой
Приходят медленной волной.
Он их тревожит осторожно,
Он их уводит за собой.
Там недра, как кровотеченья
Незрелых мыслей и идей,
Сентенций глупых изреченья
И лица пагубных судей.
Но скрылось все, как бездна ночи,
Лишь бес над тайною клокочет.

Жилище медленно обходит,
Кислот безрадостных поэт,
И бритвы там он не находит,
И вновь ему противен свет.
Опять душа кричать готова:
Кругом подлог, кругом обман!
Хотел он видеть по-другому,
Но вышло … . Тут он видит стан
Девичий. Модный. И знакомый.
Так вот все вышло по-какому.

О, нет - себе он говорит, -
Такого в мире не бывает,
Когда судьба из тьмы глядит,
И то - иное выплывает.
А тут - эксцесс. Опять она!
Неужто, ходом одиноким
Она за лезвием пошла
В Кавказ опасный и далекий.
Он попытался закричать,
Но голос высох, бога мать.

Поставив стул, она присела.
Дыханье страха отогнав,
Он над собой усилье сделал,
Коньяк, ей в руки передав.



Она испила, осветляя
Движенье мыслей в голове,
И страхи встречи разбавляя,
Они пришли сюда извне.
Но кто из них чего хотел,
Понятья вряд ли кто имел. -

Послушай, милый, и не бойся -
Сказала Ольга, закурив, -
Пойми и впредь не беспокойся,
Кислоты вредные разлив.
Один из нас не существует,
Один - другого компонент.
Когда одна судьба тоскует,
Другая ищет аргумент.
Кому стоит то ль не жить,
То ли другого мысли пить. -

Вот бред - Кислейший отвечает -
Никто не часть, не компонент,
Мы за себя лишь отвечаем,
А, впрочем, правда есть сегмент
В твоих словах. Ведь все на свете
Кусок другого естества.
Кусок родителей - есть дети,
А мир - скопленье вещества,
Что, отличаясь лишь порядком
Кусок другого, без остатка. -

Но нет, Кислейший, все - не так.
Ведь ты - любитель изучений,
Обязан знать, что знанье - брак,
Ошибка умственных течений.
Есть точка зрения, что жизнь
Лишь индивидуума зренье.
В его душе - и дно, и высь,
И жизнь, и смерть, прогресса тленье.
Все, что снаружи есть обман,
И индивидуум этим пьян.

Из нас навряд ли кто-то знает,
Где правда прячет свою ось.
Поэт, что в снах лишь обитает,
Тебе восстать из грез пришлось.
Вернись в меня и не кричи,
Я - Гершель, окон королева,
Угасни разум и молчи,
Ты есть зерно, дитя посева.
Тебя я видела в окне.
Тебя я видела в себе! -

Какая наглость! - он кричит -
Какое подлое открытье.
Я думал, лезвие лежит,
От армий жаждущих сокрыто.
А здесь - она! Вот чудеса!
При чем такие: вот так штука!
Ты ищешь в жизни небеса,
Находишь землю. Мне наука
Не подниматься высоко,
Не видеть слишком далеко. -

Ведь, правда, ты в меня влюбился, -
Она Кислейшему твердит. -
В моих мечтах ты зародился,
Твой разум мною лишь болит. -
Ты - черный разум - он вопит,
Контроль теряя. И смятенье
В кислотах бешено шипит,
Преподнося уму растленье.
Однако, зря кипела кровь,
И в кислоте живет любовь.

О философских направленьях,
О бесполезности вещей,
Слова продолжили движенья
Из света в логово теней.

Он тихо млел, осознавая,
Что одиночества кислот,
Как ткани глупые линяют,
Не пережить им сердца ход.
Еще бы миг - и он сознался,
Что он есть часть - и в ней остался.

Под сенью радостной Авроры,
Они узнали бы не раз,
Зачем горят на свете взоры,
Душа искрится, как алмаз.
И негой, полной созиданья,
Любые помыслы чисты.
Ничто так сердце нам не ранит,
Как выстрел пламенной любви.
Но верят ль чувства осознанью,
Ведь гордость тягостней признанья.

И кислота кислот сильней,
И он упрямится поныне.
Погибли корни всех идей,
Стихи его давно остыли.
Им уж не выйти никогда
Из боя вечных полумнений,
Пока в ночи горит звезда
Ненужных, глупых отчуждений.
Когда же мира будет час,
О них продолжим мы рассказ.









Приложение

Переписка Кислейшего со Сладчайшим

Приветствую тебя, брат мой!
Я здесь. Я знаю, что я. Я знаю, что ты. Днесь, я написал на руке сто стихотворений. Чувства закончились. Мозг ушел в отпуск. Я закончил лишь два их них.

Машины шумят, уходя.
Цветы в зажигалку смотрят.
Все равно - я,
Все равно никто не испортит.

Извилины просто изгнили.
Если засну, то - умру.
Волки во мне провыли
На луну свою - у-у-у-у!

Самолеты не нужны.
Нет нищего слаще,
Когда тебе кранты,
Когда ты - самый падший.

Переработаю словосочетания,
Зачем я купил «Samsung»,
Ночь - это врачевание,
Сам себя в нее суй.

Сети ночных магазинов
Я не люблю.
Зачем витрины?
Зачем я не сплю?

Продам основанье прогресса,
Шепот тапочек не навсегда.
В голове моей - вечная месса,
Я люблю тебя никогда.

Я никогда не встречусь с собой,
Потому что я уже умер,
Вечер мглится, конь с бородой,
Для него - особые суммы.

Кожа яблока, бледная шерсть.
Этой девушке нужен приемник,
Под ногтями - особая жесть,
А в кармане - последний стольник.

Вот - второе стихотворение.

Я боюсь, я боюсь
Просто так,
Когда на вечере мчусь
Вдоль случайных собак.

Их зубы забывают
Параграфы камня,
А меня зазывают
Те, кто платят.

Мне свистят из машины,
Ого-го, дурак!
И не люблю шорох шин,
Ненавижу, вот так.

Ноябри познаются начерную,
В них - лососятся драки,
Я любил одну копченую,
Но ни разу - собаку.

Пиши свои отклики, о, ценнейший! Я, право, большинство стихов посылаю в космос, потому что им там свободнее. Там никто не скажет, что они - никому не нужны, а я - дурак, потому что переживаю автомобильный век,

стоя пешком или крутя педали. Я особенно сед сегодня. Я понял, что правды нет, и ничего нет, а это - хуже всего. Человек живет только верой и глупостью. А ты - счастлив, потому что хмель сильнее этих глупых диллем.

Искренне Ваш, поэт Кислейший.

_________________________________________

Hi!
Сидим и пиво пьем. Слушай, что я изобрел.
Ловится лещ. Берется за хвост. Ждешь, пока он не начнет огорчаться от того, что его держат за хвост. И раз - мордой в пиво. Он тогда чихнет и облизнется. Держишь его так еще и еще, пока он пива напившись, начнет тебя вдруг благодарить. Это блюдо так и называется: «спасибо за пиво!».
Лещ потом этот вялится. Кладется на газету посреди стола. На тарелочке рядом - сушенные сухарики. Хорошо еще, чтоб с перцем. Да, с сыром. Пиво подается светлое. Можно его еще и водой разбавить, чтобы вспомнить о светлых годах, советских и пивных. Не то, чтоб вкусно, зато сколько сантиментов. Бутылка водки ставится под стол. Стограммы наливают
втихую, будто для того, чтоб не набежали собутыльники. Помимо
«спасибо», используется иссушенная пустынного образа тарань.
Будешь в наших краях, заезжай. Выпьем пива.

Искренне твой пивовар Сладчайший.

_______________________________________

Доброго здравия тебе, мой брат по наблюдениям жизни и плотскому облику!
И это вновь я, концентрированная кислота.
Послушай, намедни я провел эксперимент. Разрезав себе руку, я полил кровью специальную соль. Потом, помешав это, я получил горючую смесь, которая изрядно взрывалась
Это - доказательство себя - существования. Еще не зная, что делать, я поместил сообщение на сайте бесплатных объявлений. Это занимательно. Вскоре появились первые клиенты. Однако, у меня не хватит крови, для производства такого количества взрывчатки.
Теперь я пью вино. Красное. Оно быстро восстанавливает утраченную кровь. Мне кажется, скоро все изменится.
Выпьем за это, брат мой!

Искренне твой, поэт Кислейший.

Привет дружище!
У меня все хорошо. Вчера были на рыбалке. Со мной были В., Г., Е. . Поехали на старой машине, и она тарахтела, будто телега. Главное для нас было оторваться от жен и семьи.
Мы сделали это!
У нас с собой был бочонок светлого пива и канистра темного. Мы прихватили с собой еще и мешок вяленной рыбы. Ох, выпили на славу. Про рыбалку и забыли вовсе.
Приезжай. Посидим.

Твой пивовар Сладчайший.

________________________________________________

Виват мой друг.
Это снова я. Навсегда твой поэт Кислейший.
Я изменил себе и подарил свои стихи бумаге. Их я вновь посылаю тебе.
Ты - самый лучший и преданный читатель. Навеки.
Истина всегда ходит рядом, и трудно свыкнуться с тем, что ее никогда не увидишь, а лишь будешь вдыхать дым ее, будто заключенный, у которого нет сигарет, а тюремщик курит у железной решетки и ухмыляется. Но почему нельзя хоть раз ее потрогать?
Ведь нет ничего более сверхприятного, чем это!
Правда, это паутина бабьего лета, которая летит и напоминает. Это лишь намек. Вырвать бы себя из собственного тела и закричать.
Вот мои новые стихи:

* * *

Три поросенка ожидают волка.
Что толку?

* * *

До солнца много километров.
И это - главная любовь,
Что жизнь - писанье без ответа,
Незасыхающая кровь.

Завален лес сухим остатком
Воспоминаний о туристах,
Я - на природе, в мыслях - кратко,
Как в небесах осенне-чистых.

В пижаме движется природа,
Она - больничный пациент,
И листья - прежние народы,
Паденье - веский аргумент.

Еще лежат они, сухие,
Так просто дни их прочитать,
Но тьма веков - то сны другие,
Их вряд ли просто раскопать.

Я ухожу, я покидаю
Архивы, сгнившие на дне,
Возможно, тоже опадаю
На дно. Но истина - в вине.

Оно - иное созерцанье
И с ним не страшно умирать,
Скажу я это в оправданье,
Ложась в вечернюю кровать.

* * *

Хочется быть мухой.
Узнать - как там.
Утро. Квартира. Запах лука.
Кругом - хлам.

Им, крылатым, весело.
Весело всегда.
Шумят крылья песенно,
Они - пыли родня.

Радио я выдернул.
Оно - пластмассово.
И кидая в окно, выкрикнул -
Долой культуру массовую!

* * *

На почту ума приходят письма.
Зачем? Для кого?
Взять бы все и почистить:
Стало б легко.

Интересно, как умер Ницше?
Нашел ли в крови соль?
Он не смог понять низших,
Выпивая боль.

Скажу тебе, брат мой, бумага очень пристрастна. Очень и очень привередлива. К ней - особое отношение. Писать на руке куда проще.
Однажды я писал на лице, стоя у зеркала. Это была гелевая ручка. Я потом долго не мог смыть ее следы. Зашла соседка. Вообще-то она ко мне не заходит, потому что ко мне вообще никто не заходит. Однако, в этот самый неподходящий момент, ей все-таки что-то понадобилось, и она решилась.
Представь себе, что она увидела. На моем лице не было живого места. У меня, скажу тебе, отменнейший почерк. Каллиграфический. На одном квадратном сантиметре я могу написать несколько строф. Это выработано годами. И вот как это выглядело. Поэма «Сотовый телефон и восклицательные знаки» располагалась на ушах. Все четыре части. Сборник стихов «О рубле» покоился на щеках. Стихи «К ужасной даме» - это нос. Губы - это эпиграммы. Веки - изречения. Подбородок и шея - философские размышления «Люди и деревья».
Когда соседка упала в обморок, я вызвал «скорую», однако, вместо нее, они чуть не увезли меня. Я закрылся в квартире, и теперь никому не открываю.
Мир порочен.
Я ненавижу людей.

Людишки!
Они тасуют друг друга, как колоду карт. Они зажигают друг друга, точно спички. Кругом запах этой горелой серы.


* * *

Я увидел осунувшихся арбузов.
Полосовали они улыбчивость.
Семечкам стало грустно,
А соку - зачем отзывчивость.

Умные нечистоты, посещали.
Разве это опять?
Лица дорог пробежали,
Чего бы им не пробежать?

* * *

Ума столбняк
К исходу дня.
Стихи шумели
В моей постели.

Куда мне деться
Душой раздеться.
Мы лежим вальтом,
Ты лежишь в пальто.

Друг друга пьем,
Ток бьет ключом,
А тени ждут
В нас свой приют.

Крах лихорадкам
И новым стилям,
Я вновь в тетрадках
Себя весь вылью.

Ты не простишь
И кисло спишь.
Как все вокруг,
Что ловят мух.

Зима в уме не заболит,
Она тебя опередит,
Когда ты встанешь ото сна,
Она уже хлебнет вина.

Ну, вас обоих. Не страшит
Надменность кладбищевых плит.
Я бросил вас и не пойму -
Зачем так странно я живу.



* * *

Много лиц у бога
Среди катаров,
Среди вальденцев,
Среди манихеев,
Среди альбигойцев.

Но нет рядом с ними
Моих размышлений,
Это - души протест,
Это - мой крест.

* * *

Жива - выжить!
Умна - на память!
Бока - за облака,
Не пить - как быть?

* * *

Среди вина полно героев,
Средь жизни много встретишь зла,
Но то и это душу моет
Дней скорых шумная река.

Душа не помнит, как родится,
Да проку в этом много нет,
Где должен был я появиться
Там кислота съедает свет.

Я сердцем рад любить другое,
Но моя молодость - стара,
Она костлявою рукою
Лелеет дуло у виска.

Но ничего, все так напрасно,
Меня не тронет страх такой,
Не повезло - а так прекрасно
Я начал жизнь свою собой.

Сладчайшему

Лес рук открыт.
Патенты сцен - это газ.
Пиво опять шипит.
Сердцу нужен рассказ.

Хмель собирают осенью,
Сушат, в мешок кладут,
Варить начинают в восемь
Вечером - капут.

Стекло облизано водою.
Презентация. Новый бренд.
Закупоренное весною -
Это аргумент.

Дилеры аплодируют.
Все кричат: браво!
Прочие же дегустируют,
Те, кто успел протянуть лапу.

Телефон, моя мама,
Живет языком резидента:
Вам не нужна ли реклама,
Ведь такие важны моменты.

На конференции
Получена золотая медаль.
Пивом можно согреться,
Пиво уносит вдаль.

Сладчайший - пивной король,
Актер хмеля,
Твоя вселенская роль -
Делать святое зелье.

Я тебя посещу.
Я отвоюю стол.
Вместе с тобой погрущу,
Влетит в душу Эол.

Кони зари пронесутся,
Лучше бы умереть.
Нервным тиком взорвутся
Города, попадая в сеть.

Искренне твой, поэт Кислейший.

______________________________________


   Здорово!
Получил твое письмо. Я читал его жене. Жена читала его детям. Дети читали его в школе. Твой портрет висит в одном из начальных классов. Мы хотим, чтобы ты прислал нам свою автобиографию или биографию, написанную одним из твоих современников. Стихотворения из твоего письма включили в школьную программу девятого класса нашего города.
Недавно я и правда был на пивной конференции. Мне так все понравилось! Мое пиво раньше не упаковывали. Теперь я буду его разливать в алюминиевую тару. Ты будто бы предсказал это. Мне кажется, если бы не ты, то этого бы не произошло. Твое стихотворение «Сладчайшему» я теперь разместил на банке «Sweetbest» «Lager Beer». Люди, покупая, читают и наслаждаются.
Недавно мы снова были на рыбалке. Ловили лещей. Я купил новую машину. Друзья мои тоже стали покруче.
Пока, друг мой поэт.
Искренне твой, пивовар Сладчайший.

______________________________________________

Здравствуй, друг мой, пивовар!
Я уже рассказывал тебе о своих экспериментах с кровью. Теперь послушай, чем все это закончилось. Я потратил много крови. Удивляюсь, отчего во мне столько крови? Может ли один человек содержать столько жидкости красного цвета.
Справедливости ради, отмечу, что вина я выпил немеренно. Может, я видел свет истины? Ведь верно, вся истина - в нем. А все остальное - песок.

Нечего искать его в воздухе. Все эти вещи не существуют отдельно от человека. Это так. Все это - в голове. А в голове - от души. Я это знаю точно.
Использовав кровь, я сделал взрывчатку. У меня появились клиенты. Они какие-то нерусские. Мне кажется, что они - чеченские террористы. Но - все равно. Я продал им все и получил деньги.
Однако вот что я думаю. Нет, я всегда так думал, что когда у меня будут деньги, я издам свои книги. Искусство не должно идти на корм пыльным
полкам. Я ведь еще ничего не издал на земле. А в космосе - там издательства не нужны. Там мои стихи просто летают повсюду. Наверное, их читают ангелы и черти, а может, кометы и звезды. Я решил, что куплю столько вина, сколько еще никогда не пил. Наверняка, тогда я увижу такие орды истин, что вам и не снилось. И мне не нужно будет что-то кому-то доказывать. Я буду уверенно разговаривать с самим собой. Я буду чувствовать свет иных галактик наяву. Еще я услышу шум аплодисментов в космосе.
Такие дела, мой друг, Сладчайший.
До свидания. Желаю тебе успехов в делах пивных.
Навеки твой, поэт звезд и кислоты, Кислейший.
___________________________________________

Здорово, брат, здорово!
Вот это да! И у тебя дела идут нехило. Мои дети предают тебе особенный привет. Им очень дорог наш дружественный союз. Приезжай! Выпьем пива. Мое дело процветает. Теперь я выпускаю десять сортов. Мое дело называется «Сладчайший LTD» .
Я хочу, чтобы ты приехал на презентацию нового сорта пива «Кислейшее». Это - в честь тебя. Пиво это надо сказать и вправду очень кислое. В его состав входит ряд органических кислот - лимонная, янтарная, муравьиная. На всякий выдержит. На банке я поместил лейбл с изображением черепа,
прокусывающего ярко-желтый лимон и надпись «Опасно для жизни». Ты его оценишь. Я верю.
Желаю тебе дальнейших успехов.
Всегда твой, пивовар Сладчайший.

Элтон Иван о переписке Кислейшего со Сладчайшим

А была ли она? Куда писал Кислейший. На какой адрес? Однажды, заинтересовавшись, я сумел попасть к Кислейшему на лекцию. Надо сказать, что прежде он читал лекции собственному отражению в зеркале и аквариумным рыбкам, котам в подъезде (не выдержав, они выпрыгнули в окно и убились, наверное). Паук, не помню как его звали, вступал с

Кислейшим в дискуссии. Но - умер. Жизнь пауков, как и жизнь насекомых - не вечность.
Так вот, я слушал молча. Третья и четвертая лекции отметились тем, что у меня подскочила температура. А когда мы дошли до писем, я удивлялся вот чему.
Во-первых, Кислейшему отвечали из разных мест, и все - на разную тему. Некоторые обсыпали его ругательствами. К примеру:

Привет придурок!
Ты чего думаешь, что сумеешь меня затрахать? Сколько можно?
Ты - чудовище. Ты же сам в этом признаешься. Зачем же мучить меня, нормального человека? Хочешь, чтобы я был Сладчайшим?
Хорошо. Я - Сладчайший! Я - пивовар. Ты так меня достал, что я действительно стал варить пиво.
Только не пиши мне больше. Слышишь!? Я чокнусь! Честное слово.
Все. Иди к черту!
Сладчайший.

Письма, приведенные прежде, чем-то особенны. Неправда ли? Однако, вот что известно - писем было больше. Кислейший писал их на руке. Очень часто. Он писал их на ноге. На пятке писал. Между пальцами ног писал. Писал он их в уме и, декларировав, читал наоборот.
Но ведь Кислейший - не полный кретин, как это может показаться. Он просто сидит взаперти. Он слишком нелюдим. Может, он слишком людей боится? Или же попросту нечеловек?
Меня поразила бумага, на которой написаны ответы от, якобы существующего Сладчайшего. Она имеет очень странную структуру, словно не на земле она сделана. Но даже если поверить в это, нельзя же отбросить тот факт, что наши почтовые отделения корреспонденцию с иных миров не принимают. И даже учитывая то, что почерк ответов напоминает почерк самого Кислейшего, все равно понять до конца ничего нельзя. Бумага не та.
А теперь систематизируем все, что нам известно о переписке.
Во-первых, Кислейший послал сто двадцать писем. Во-вторых, тот, кто будто бы является Сладчайшим, ответил четыре раза. Все ответы приведены. Банально он отвечал, Сладчайший. Вы, верно, заметили это. В-третьих, четырнадцать писем вернулось. Куда делись остальные? Либо они дошли до адресата, либо - потерялись. Ведь ответов было всего шесть. Почтамты обычно возвращают письма с неправильным адресом. В-четвертых, несколько писем поэт Кислейший попросту съел. Тоже ведь думал, что дойдут.
Еще, несколько раз Кислейший писал сам себе от лица Сладчайшего. Видно от скуки или выдавал желаемое за действительное. Хотя, могло быть человеку просто скучно. Но я их распознал.

Итак, проанализировав, я пришел к выводу, что Сладчайший все-таки существует. Вот только где его искать?
Я, будучи человеком настойчивым, обыскал источники самые разные. Про интернет я уже и говорить не стану - Сладчайшего там, хоть отбавляй. Конечно, это не наш герой. То, все прилагательное. Хотите - сами проверьте. Поверьте, останавливаться не стоит.
Сергей Чикаго переписывался с Кислейшим в сети. Но он - не Сладчайший. Это я вам могу заявить с полной уверенностью - я очень хорошо разбираюсь в стилях. Вот. Смотрите. Кислейший пишет Чикаго, думая, что тот - Сладчайший.

Приветствую тебя, далекий друг!
Брат души моей, пивовар Сладчайший.
Недавно я сидел на кухне с ножом. Хотел разрезать себя, вынуть сердце на нем написать самое лучшее для людей стихотворение. Потом передумал - а вдруг я умру и никто этого не заметит? Обидно быть не замеченным, особенно, когда очень этого желаешь. Жизнь полна тонких ловушек и капканов, как тут не попасться. Нет, я не для этого был выброшен на землю. Я ощутил тогда, как тонка грань между жизнью и смертью. Так стало пусто и холодно. Страшно! Я, закутавшись, в одеяло, смотрел тупо в ночное окно. Я боялся, что страх разорвет меня на куски, а лица неизвестных мне людей облегчали мою участь.

О, Сладчайший, я - в тюрьме. Тюрьма эта - внутри меня. Если бы я жил, как все, мне бы нечего было бояться. Я есть, и меня нет. Это - страх всепоглощающий. Я открыл тетрадь, куда не писал давно и сделал пометку. То есть, это - пометка сердца моего. Стихотворение. Почему моя мрачная душа куда-то так рвется. К каким горизонтам? Почему бы ей не сидеть в теле и не питать организм, как у других?

* * *

Звездам ко мне заглянуть.
Посмеяться над кислотой.
В них обитает ртуть,
Они зовут меня домой.

Я том гулял
По печальным дорожкам.
Я белкой цветной скакал,
Строил людям рожки.

Когда я сижу на телебашне,
Каждая крыша - пятно.
Ты мне скажешь однажды:
Никогда не смотри в окно.

Тени ангелов-хранителей
От того, что умерли они,
Их убил чародей
При родах зари.

Кто-то навсегда молодой,
А я - навсегда старый,
Я - древний герой,
Мне друг, разве что Мара.

Пиши мне, Сладчайший.
Навеки твой поэт Кислейший.

Письмо шло по адресу: sweet@sweetbest.com. Этого в природе не существует! Как оно попало на адрес Сергея Чикаго cambiy@boom.ru? Если кто-то в этом что-нибудь понял, объясните.

Вот ответ Сергея Чикаго:

Привет!
Слушай, откуда ты взялся, на х..я? Я еще не встречал в жизни подобного эстетизма. Зачем тебе все это, скажи? Что с ним делать? Ты ведь умрешь от грусти. Что еще может быть хуже.
Вот вопрос вопросов! Если тебе так трудно, что ты хочешь писать стихи на сердце …. . Нет, я понимаю. Это все художественные штучки.
Но, понимаешь, после твоего письма компьютер глючит не по-детски. И письмо твое я не могу стереть. Во блядь!

Если хочешь, я - тоже Сладчайший. Почему бы и нет. Я тебе напишу стих.

* * *

Когда мы умираем,
То гроб свой открываем.
Когда не умираем,
То гроб не открываем.

Когда в кармане ни рубля -
Бля!
Это печально.
Не на что выпить пиво.

Когда мы улетаем,
Когда мы в ночь влетаем,
То видим - как роятся,
То души матерятся.

Не кисни них у я,
Запомни - нихуя,
Не философствуй
И просто не грусти.

Купи вина, найди подругу,
Позажигай и отдохни.
Скажу тебе как другу,
Себя умом ты не сверни.

Ведь все мы умираем,
Ведь все мы гроб свой открываем,
Зачем же так бояться,
Так сильно напрягаться?

Искренне твой Сладчайший.

Сергей Чикаго - человек-шутник и музыкант. Его страничка в сети называется - кайфы усталого мозга. Недавно я отдохнул. Чикаго - солист группы «Камаз». И то, что он не настоящий Сладчайший, он никогда не скрывал.
Так что вопрос этот до сих пор остается открытым.
Что до своей оценки, то скажу весьма скромно. Я не люблю сумасшедших, но это - особый случай. По-моему, это очень заразно.
А разве вы не почувствовали это на себе?

Элтон Иван. Мисхор. 2001 г.

P.S Письмо Хантеру и Лограну, Кислейший адресовал как Сладчайшему.
Вот оно.

Приветствую тебя, мой милый пивовар Сладчайший!
Недавно, мне приснилось, что больше нет на земле. Ты сел на серебристую ракету и покинул этот мир. Ракета ярко блестела в лучах заходящего солнца и небо, как будто само поднимало тебя наверх. Ракета, по всей видимости специально была предназначена для сверхдальних перелетов. Никак иначе. Я думаю, твоя цель - где-то за пределами Солнечной системы.
Счастливого пути!
А взял ли ты с собой семью? Ведь голову на отсечение даю, ты поставил в своей ракете пивоваренную установку. Полет будет долгим. Возможно, ты обгонишь свет, и тогда возникнет парадокс времени. Очень и очень нехороший-то парадокс. Премерзкий. Тебе покажется, что прошел год, а время как уж, проскользнуло в щель тьмы. Итак, попивая пиво и общаясь с женой и детьми, ты даже не подумаешь, что мы никогда не получим письма друг от друга. И никогда не встретимся. На земле.
Я вновь писал стихи. Но теперь мой стиль изменился. Это все больше философские размышления. Мне кажется, я уже созрел для того, чтобы обогнать Канта. Ведь я также отчужден.

Металлопрокат

Бегают, бегают муравьи.
Им далеко до неба.
Зачем они бегают,
Может, чувствуют, что одни.

Это все металлопрокат.
Металл тоже гниет.
Сегодня он тверд и красив,
Завтра его надо заменить.

Телефон/факс

Я не люблю офисных работников.
Они - документов жуки.
Они напоказ все чистые,
А в душе - отечественные и импортные утюги.

У них есть телефоны/факсы.
И мне они не понятны,
У меня ведь нет телефонов/факсов,
От этого мне приятно.

Прощай, мой друг Сладчайший.
До встречи на звездах!












Интервью с создателем интерактивного варианта
«Москва Гранулированная» Элтоном Иваном.

Редакция газеты «ЕМХ». Мисхор. Институт По. 14 мая 2001года (Новый год по Хаотическому календарю). Интервью проводил главный редактор газеты Александр Ослов.

А. О. Каково?
Э. И. А что вы думаете о девочках синих надежд?
А. О. Ничего. Вы сами близко знакомы с процессом грануляции?
Э. И. Несомненно.
А. О. Нет, я не о комковатости веществ. Ум - это бумага. По отношению к нему вы не увидите рук, тем более пера в них. Поэтому ум поет о своем первозданстве от младенчества до старости, и никто на нем ничего не пишет. Бумага эта весьма не исписана. Но почему же ни у кого не хватает сил исписать ее и быть продуктом самого себя. А вы москвич?
Э. И. Да. Все мы - москвичи.
А. О. В смысле 408-е или 412-е?
Э. И. Однако, вы шутник, господин редактор. Наша страна - это одна сплошная Москва. И больше ничего. И белоснежные снега Анадыря, и медвежьи тропы Забайкалья, и торжество карельского комара, и синий Алтай, и мускулистый Кузбасс в сообществе с мускулистым Уралом; и пленный Кавказ и сонная Вологда - все это Москва. Вы-то что о ней знаете?
А. О. Мне-то не знать, господин Иван? Я родился в самом центре этой Москвы, на Садовой 302-бис, квартира номер 50. Нет, не хочу Вас удивлять. Не то, чтобы я родился в смысле банальном. Это место, где я имел веселый отдых. Это - мое московское рождение.
Э. И. Вы что, рождались сразу в нескольких местах?
А. О. С чего Вы взяли?
Э. И. Но Вы же знали Ищенко, и знали точно, о чем она вещала?
А. О. Да, конечно, я признаюсь, знал. Ее родил доктор СССР.
Э. И. Так-так, я подозреваю в Вас большевика, товарищ редактор.
А. О. А Вы разве против мировой революции?
Э. И. Революция - это рождение вновь. Без революции не было бы жизни на останках отжившего.
А. О. А Вы по чем знаете? Проводите эксперименты?
Э. И. Действительно. Я принадлежу к крылу антиглобалистов.
А. О. Антиглобализм. Дань моде на громкие имена или поиск героя нашего времени. Такое емкое и непонятное простому уму слово. Слышите шум? Это старик Кант поправляет одеяло в своей могиле. Пожалейте мудрость.

Э. И. Кто из нас кто?
А. О. Вы, я вижу - элемент.
Э. И. Только прошу Вас, не надо пафоса.
А. О. Нет, я хочу разобраться, кто Вы, Иван?
Э. И. (смеется) Человек. Но только с большой буквы.
А. О. С прописной или печатной?
Э. И. В батанге!
А. О. Хорошо. Тогда расскажите все-таки об интерактивном варианте «Москвы Гранулированной».
Э. И. Я расскажу по-простому. Во-первых, грануляция - это форма восприятия. Представьте себе магазин. В нем целое множество объектов для «поклонения» и обожания. Вы - один, а их много. Что выбрать? Кому из них подарить свой выбор? Кому поклоняться? А в кармане вашем, как назло, поселились деньги. Они - это вы. Часть разума. Тело желания. Парус души. Вы с ними срослись. Вы к ним привыкли, это удобно. А если неудобно?
А. О. Это значит не в ширь, а в узь.
Э. И. Да, Вы правы. Однако, что делать с этой религией. Ей нужно придавать товарный вид. Она ведь хочет и ждет.
А. О. Да, знаю. Закон рынка. Деньги - товар - деньги. А что, если вместо товара поставить категории.
Э. И. Какие?
А. О. Например, бытие. И оно не одно, его много.
Э. И. Хорошо. Значит, сознание многофункционально. Но это не видно со стороны. Товар - деньги - товар, как вы сами сказали.
А. О. Не я, а Карл Маркс.
Э. И. Пусть Маркс. Какая разница? Зачем сознанию многофункциональность? Так его сложно продать. Главное - жить и размножаться, и передавая потомкам свои ошибки, надеяться на вечную жизнь. Это девиз человечества. И от этого не деться никуда. Вы сами знаете.
А. О. Да, соглашусь, это так. Только ответьте теперь, зачем вы создали интерактивный вариант этой поэмы?
Э. И. Из осознания того, что человек - клетка одного большого организма. Этот организм желает, чтобы клетки его спекулировали собой, и они это делают. Я хотел это констатировать, и больше ничего. А так, я и сам товар, да и Вы - тоже.
А. О. Как знать.
Э. И. А Вы-то, надеюсь, разобрались в грануляции Москвы?
А. О. Да, я теперь понимаю, как Москва велика. Ее хватит на все миры. Это точно. Но мне-то что?
Э. И. А мне что? Сижу тут с Вами и объясняю вещи, которые понятны любому обывателю.

А. О. Да, да. Все мы куда-то отбыватели.
Элтон Иван закурил и пустил густую струю дыма в потолок. В этот самый миг, Александру Ослову показалось, что в этом дыму он увидел неясные башни Кремля.
«Наверное так и есть», подумал он.















<-
   br>

А н т и п р и л о ж е н и е № 2
А н т и л о ш а д ь

Ранняя синтетика появилась в известном облике в мыслях Симона Перцева. Тогда он много путешествовал. В ходе одного из них он набрел на лиман в окрестностях Темрюка. Там Симон открыл способ ужения луны.
   Это методика самобытной медитации нашла последователей в кругах поэтов и музыкантов. Находясь в состояние ужения, он невольно открыл способ выражения в поэзии этого процесса.
Соль стиля состояла в рисование некого полотна красками выражений и слов. Слова выстраивались в разные комбинации, затем ими необходимо умело жонглировать. Стихи получались немного странными. Каждая строчка получалась законченной, но требовала нелогического продолжения.
Перцев принялся их комбинировать. Получались стихи, которые, казалось, были действительно написаны где-то на луне.
Первый опыт вылился в сборник.
Дальше стиль стал приобретать уже некие закономерности. В нем появились законченность образов и незлой цинизм.
Позже, поэты-экспериментаторы, Юрий Слабоумов и Сергей Го, продолжили синтетический стиль и добавили себя.
Редактор Хантер довел синтетику уже до теории, которой воспользовались Ася Крыльцова, художница настроения, Джессика Найт, девушка-рыцарь, для построения своей поэзии. Как начал использовать синтетику Логран, точно никто не знает, ведь в ту пору это состояние его еще не захватило до конца. И лишь теоретик зла, господин Нерусский, смог сделать из перцевской теории практическую методологию управлением злом. Об этом красноречиво говорят его стихи.
Однако, все их труды граничат для ума потребителя где-то в области отдаленной, как некая непознанная галактика. Сказать, что она не существует, значит отрицать звезды.
Это похоже на некую виртуальность. Если кто-то примечает термин «виртуальность» к области машин, то глубоко ошибается.
Машина есть отражение. Как и Москва, собственно, есть отражение иной Москвы. Мы, в конце концов, прекращаем рассматривать множество Москв, ибо вопрос далек от его последней точки.
Виртуальность есть свойство подсознания воображать. Иными словами, строить устойчивые и неустойчивые образования.
Существует и рейтинг воображения, построенный на его свойствах:

Случайный шум. Подобный шум носил в себе поэт Кислейший, таким же качеством снабжено и большинство современных авторов.
Состояние арлекина. Грустная гениальность, не доходящая до грандиозного строительства ввиду нежелания сломать стиль.
Состояние творца-строителя. Здесь можно не комментировать.
Выше третьего состояния расположено уже нечто богоподобное, и нам туда входить не стоит.
Стоит ли считать поэта Кислейшего темной стороной нашей гранулированной виртуальности?
Вспомните - все ли то тьма, что поглощает свет, глотая при этом и мысли и желания. Тут не все ясно. Недаром несветлые аспекты духа так волнуют передовых творцов, многие из которых уже не принадлежат себе.
Главным приложением поэмы послужит ваше восприятие и умение рассмотреть все то, о чем мы хотели всем рассказать.
Одним покажется это светлым днем, другим - вечером или утром, третьим - непроглядная ночь, своеобразная микроночь нашего бытия.
Однако, виртуальность этой ночи непроста, помните об этом. Неопытный путешественник мира образов, выраженного знаками, нырнув в этот омут, может навсегда в нем остаться.
Будьте осторожны!



Глоссарий

Волна из космоса - отражение первого слова.
Кровать сумасшедшего - место, где ваш ум попытается выпрыгнуть прочь.
Микробог - как правило, сидит где-то в мизинце ноги.
Полоскание телека взглядом - виз визуальной наркомании.
Полоскатель бледных эмоций - ярый любитель собственных страстей.
Волку-волк - хит группы Александра Ронстона.
Концептуальные герои - люди, которые, выделываясь, отдают себе в этом отчет.
Модная тропа - жизнь, смазанная славой и достатком.
Фильмы лет в кармане - воспоминания, которые сопоставимы с чужимы.
Всемирный огород - всходы народов.
Фига (лозунг) - ответ на высказывание «нафига».
Нерусские - помимо национального признака, это еще и поэт В. Нерусский.
Ручей слов - признак многословности натуры.
Мельницы богохульства - телефонный справочник ада. Позвоните и спросите.
Лик честности - честно, до слез.
Иванисты - последователи учения Порфирия Иванова.
Мелиорация ума - один из вопросов здесь - каким именно полить ум вином.
Консервирование ночи - отпечатывание ночи в памяти по утру.
Утренний чай (корчит рожу) - первый позыв настроения после сна.
Плантатор мурашек - особый ток мыслей, который любит волноваться.
Человек в пальто - загадочный гость.
Вариант (не вариант) - дано - не дано.
Прощелкать - проморгать, прозевать, пропустить.
Безментовье - отсутствие стражей правопорядка.
Фиш - рыба, множественное число - фиши, родительный падеж - фишей.
Командиры дележа - люди, первые получившие что-либо.
Кислейший - сорт людей, которых в философию ведет неприспособленность к жизни.
Фортить - везти, слово, вероятно происходит от «фортуна» - удача, везение.
Таскание мыслей вдоль жира - обывательские воззрения.
Диджействующее человеконасекомое - и ди-джэей, и человеконасекомое, вообще, распространенный тип молодых людей модных дискотек.
Болезнь желчи - когда желчь приходит в конфликт с завистью и желает злорадствовать себе назло.
Словесная дизентерия - бесконтрольная словоохотливость.
Александр Возничий - поэт, один из основоположников Церкви-Без-Комплиментов.

Химия в сердце - философия радикально настроенных граждан.
Эхо себя - когда стоял пешком, но не опоздал.
Черная моль - женщина легкого поведения.
Москва клубная - экскурс по ночным клубам. Иначе, когда за пределами Москвы нет ничего.
Зов под одеяло - смотря, кто или что зовет, смотрите по ситуации.
Сын злых свеч - один из приятелей поэта В. Нерусского.
Берег ночи - не часть суток, скорее место, где ночует ночь.
Зоб сатаны - когда над памятью можно посмеяться.
Немало Кавказа - основной национальный признак обитателей рынков.
Колобродить - типа путешествовать.
Гуй - государственное управление йодом.
Волшебный автобус - автобус мечты, на нем можно уехать куда угодно.
Черная мать - собственное восприятие вселенской ночи каждым.
Развязывание душ салом - отказ от каких-либо идеалов.
Печати московских царей - ступени, по которым поднимается отечественная история.
Тренировка для губ - разговор.
Москва в колготках - образ Москвы, как современной женщины.
Вечер сосет - зовущее настроение.
Ночевка ужа - место для ночлега, в которое попадают непонятно каким-образом.
Сильмариллион - произведение Д. Р. Толкиена.
Брат 2-7 - аллегория на тему поиска современного героя.
Приглашение мзды - решение какой-нибудь проблемы.
Черный интернет - место скопления тайных сил.
Два «я» - сознание и подсознание.
У бога был утюг - канун войны.
ZIP-вариант - альтернативное течение мыслей. Иногда, краткость мышления.
Белый - это детский. Кавказский вариант.
Буратины - скопление Буратино.
Кораллы на душе - особенные отвлеченности в чувствах.
Питание пластмассой - обилие полуфабрикатной пищи.
Имитатор матери беса - хочется что-то понять, но не получается.
Царь созерцанья - идеальное настроение.
Струение тишины - состояние молчания ума.
Куйня - суета вокруг Куя.
Симон Перцев - поэт, медиум, основатель синтетического стиля в поэзии. Основоположник ртутного века русской поэзии.

Куй - командное отделение Гуя.
Надувание судьбы - крушение всех надежд.
Предбать - завладеть, нажить, приобрести.
Элтон Иван - экспериментатор слова, критик, художник, путешественник, антиглобалист.
Радиомодельер - деятель медиа-служб.
Мягкой земли диван - могила.
Сергей - одушевленный артикль.
Встречи Сергеев - поиск энергий различных уровней встречи друг с другом.
Пленный Кавказ - состояние души и сборник стихов В. Нерусского.
Институт По - терминал Хаоса на земле, его негласная резиденция.
Кремля - ощущение. Иначе, символ некой природы души.
Эмблемы прошлой жизни - различные воспоминания.
Нездешние краски - восприятие несуществующего.
Арктур - звезда в созвездии Возничий.
Хшеф - шеф.
Хсофа - женщина, попытавшаяся опровергнуть теорию относительности.
Sauberkraut (нем.) - кислая капуста.
Серафимская дрема - переход государственности ко сну.
Заис - существо, живущее в аду.
Радиозайцы - быстрые мысли, для понимания которых нужно воспитывать ум.
Носов - Николай Носов, советский детский писатель, автор цикла «Приключений Незнайки и его друзей».
Е! - ура!
Шерстяной час - время, когда нужно сидеть в себе и не высовываться.
Вращ - И. С. Вращ, популярный врач, попавший в наркотическую зависимость, пытаясь тем самым, что-то доказать окружающим, но не доказав.
Голубой сумрак - состояние отсутствия смеха.
Леонард По - третий из братьев По.
Типографская суета книг - современная литература.
Кантемир По - четвертый из братьев По.
Анна Центр - персонаж произведения А. Хантера.
В. Нерусский - самый великий поэт зла, пациент его санатория.
Сержант Вафермен - лидер сексуального панк-рока.
Бубба Форос - барабанщик группы «Струя».
Толик Меркьюри - солист группы «Струя».
Богиня Бастат - египетская богиня в образе кошки.
Художник настроения - человек, словесное мастерство которого очень высоко. Способ освобождения от объективной реальности.

Высокий Север - сегмент зла.
Отцы листопадов - ветры в мире мертвых.
Пасмурные души - вечно чего-то ждущие.
Свирель электрическая - явление озарения в уме.
Автозайцы - разновидность адских зайцев.
Шары клаксонов - звуки громкие.
Схамелионничать - слицемерить.
Люди - не камбалы - люди, способные улыбаться над собой.
Желание лизнуть мгновение - фотографирование.
Детство чупа-чупса - плохая успеваемость в школе.
Сын человеческий - любой человек, который не соврал однажды себе.
Композитор Рза - современный американский композитор.
Изогнутые улицы - ухабы.
Беспокойные духи - обитают в сансаре.
Ожидание совы - курение под луной.
Окноизобретательство - жесты из окна.
Собакоизоляция - мера для изоляции собаки от людей.
Вера вне - ошибочное явление.
Ослепительная чешуя - хохот глупца.
Змея-бесконечность - самый край мироздания.
Кочанистая змея - водосточная труба.
Войны народов за магазин - стремление человека к борьбе.
Фабула - плоть произведения.
Миру предшествовало яйцо - или курица.
Человекоокно - человек у окна.
Человекорама - человек у окна (не полностью).
Странные слова - заклинание повседневности.
Сергей Го - поэт-экскурсовод.
Продукт воодушевления - нечто не лирическое.
Игрид Ма - норвежская фотохудожница, участница акции «Два вагона лета - 3».
Загар души - влияние плоти на душу.
Вещь в себе - человек-космос, где все есть, самодостаточность.
Неяркий лак - неинтересный человек.
Бредить берегами - желать путешествовать.
Кочующие борта - субстанция, которая не стоит не месте.
Согреваться соседством - не желать зла ближнему.
Извозчицы страстей - любительницы утех и пития других.
Совать в замешательстве - совать, волнуясь, робея.
Иные дали - то, что уходит с детством.
Гений северной страны - абстрактный поэт отечества, желающий прохладного здравия.

Вымя вселенной - Млечный Путь.
Винные сферы - подвалы винзаводов.
Имя вселенной - бог его еще не сочинил.
Быть дорожным - не бояться понапрасну скитаний.
Странный знак - знамение.
Альфа и омега - здесь, начало и конец.
Встреча с иным - умение услышать других и другое.
Времени окно - полное отсутствие внутренней хронологии.
Беседа с Хаосом - встреча со своим подсознанием.
Сгустки тьмы - первичная материя.
Тесак - большой нож.
Мутные мудрецы - то ли правы они, то ли лукавы.
Угощение редким словом - помощь добрым советом.
Знакомство с туманом - анализ всех эмоций души.
Жизнь в часах - точное следование внутренней хронологии.
Волосы Хаоса - рифмы во сне.
Хаос - здесь, первичное, из которого появилась вселенная.
Время - ложно - жизнь скачками.
Система - мир-машина.
Ростки иного - окончание плохих стихов.
Спехи - спешка во множественном числе.
Час быка - конец света.
Леса потеют - промокают туманом.
Мос и Ква - согласно одной из легенд, представители одного финно-угорского племени, основатели Москвы.
Птица Гочс - птица, один из первых компонентов мира, вышла из Хаоса.
Царь топоров - огромный топор.
Парикмахерничать - резать что-либо в грубой форме.
Птица Ночь - бессонница.
Песнь страха - ритуальный гимн.
Зеленый луч - весна.
Частоколовозводительство - строительство заграждений вокруг поселений для защиты от опасностей.
Ночь-кожа - шкура дьявола.
Врачейшие - те, кто мудро лечат.
Стрелка ухода в ночь - плевок на обстоятельства.
Альтернативные снега - обязательные пункты непростого человека.
Реальная Москва - Москва на краю мира.
Точка Ноль - центр ума создателя, демиурга.
Демографические столетия - войны и перемирия.
Король жиров - Нью-Йорк.
Доктор СССР - страна после распада в устах старого коммуниста.

Транседентное начало - потайная часть ума.
Мистраль - здесь, больной ветер.
Сладчайший - антоним Кислейшего.
Эмпирии - духовные абстракции.
Минерва - богиня правосудия.
Чучело ежа - утро похмельного часа.
Вместилище иллюзий - воображение.
Узить - делать более узким.
Лосев - русский философ.
Аквинат - Фома Аквинский, византийский философ.
Эгоцентризм - философское учение, концентрируемое на внутреннем расположение мира в себе.
Ксенофан - древнегреческий поэт.
Декарт - философ, математик, живший в 17 веке во Франции.
Руш - арабский философ.
Франсуа Вийон - французский средневековый поэт.
Креоцианизм - созидательный процесс.
Грендель - чудовище, терроризировавшее датское королевство. Убито Беовульфом.
Ботхисатва - здесь, Будда.
Авиценна - средневековый среднеазиатский врач и философ.
Дед Пихто - человек, ничего не познавший.
Тринсмегист - древнеегипетский жрец.
Абракадабра - первые слова древнего восточного заклинания.
Ноль Первая - гастролирующая воровка из Перми.
Первый в мире человек - одинокий никто.
Пагубная среда - следует за пагубным вторником.
Система парадокса - неслучайное в случайном.
Вечер Буратино - ты ждал, а она не пришла.
Каталог ситуаций - жизненный опыт.
Кокаиновое солнце - лампочка в наркоманском притоне.
Квадратная луна - окно на высоком этаже.
Ментеть - менять отношение к людям.
Мир зонтов - середина дождя.
Пацан - мужской артикль.
В небе ни грача - ожидание общественного транспорта.
Бох - человек с бородой.
Полубох - человек с небольшой бородкой.
Локальная акция - бытовая сцена.
Карманные Христы - пророки современности.
Человек стадный - один из типов людей.
Свет вина - пьяная романтика.

Вакх - римский бог веселья и виноделия.
Мозгоед - то, от чего стоит бежать постоянно.
Листопад Сатурна - осень в аду.
Сергей Смерть - смерть в облике архивариуса.
Конь Сергея Смерть - его составляющая.
Вещатель - любой, пророчащий глупец.
Состав души - все частички, включая Великого Лилипута.
Великий Лилипут - образ непознаваемого.
Пивная суть - основа жизни некоторых людей.
Солдаты коньяка - люди, которые скорее воображаются, нежели существуют.
Лезвие мира - схема мироздания в миниатюре.
Иные двери - выйдешь, назад не вернешься.
Дождь судьбы - идет во всех измерениях сразу.
Серебряный Кавказ - совокупность Кавказа в капле воды или кристалле льда.
Орлы злобные - орлы, желающие выклевать глаза.
Вселенская скука - скука по жизни.
Мысли, прибранные разлукой - состояние души, где думы уехали в гости.
Субтитры странных скоростей - быстрые размышления.
Словоблужданья - быстрый и веселый язык.
Сопливое детство - одна из глав жизни.
Субкультура - культура-вкладыш.
Рон Хаббард - отец сайентологии и дианетики. Автор невероятного числа трудов. Основатель «новой» религии.
Великий Лилипут - отражение зверя, живущего в каждом где-то извне.