Между собой мы всегда называли его Немым. Он всегда молчал. Заходил в наш небольшой маркет, выбирал товар, брал неизменную пачку сигарет и бутылочку сока, молча расплачивался и уходил. Мужчина, лет сорока, среднего роста, всегда гладко выбрит и коротко пострижен, когда-то бывший брюнетом, но сейчас его голова обильно пробита сединой. Не красавец, но когда я его увидела летом, поняла, что двадцатилетним мальчишкам впору завидовать такой фигуре. Не массивный, не громоздкий шкаф, а худощавый и широкоплечий, похожий на пружинный эспандер, всегда нарочито медлительный, но его плавных движениях чувствовалась ловкость и сила. Суровое лицо, почти на грани с безобразным, длинный шрам от виска вниз по скуле и постоянно каменное выражение отталкивали. Но однажды, он подошёл к моей кассе и протягивая деньги улыбнулся. Так искренне и здорово, что я не смогла сдержаться, в его чёрных глазах плясали огоньки и невольно у меня расплывались в улыбке губы. Он заходил к нам каждый день. Часто поздно, иной раз и после полуночи. Не смотря на мрачную внешность, я видела, какими глазами провожали его наши девчонки. Да чего греха таить, когда он передавал мне деньги и случайно дотрагивался до моих пальцев, меня будто током прошибало. Будто по спине пускали электрический разряд и хотелось выгнуться дугой, словно кошка, и сладкая истома мгновенно проходила сквозь живот. А он снова улыбнётся, будто извиняясь за невольное касание, заберёт сдачу, оставив мелочь, и уйдёт. А мы с напарницей Машкой, как две сопливые школьницы, будем пялиться на аккуратную попку, обтянутую джинсами и вздыхать.

В тот вечер, а точнее в ту ночь Немой зашёл поздно. Было около половины второго ночи. В магазине две кассы, мы с Машей клевали носами, охранник Миша подрёмывал на стуле.

Немой вошёл через дверь ближайшую ко мне, вежливо кивнул, будто старой знакомой и побрёл между узкими стеллажами и полками. Я уже знала, что он придет к моей кассе и невольно, инстинктивно пыталась привести себя в порядок. Он всегда расплачивался у кассы, которая была около двери. Я ждала, улыбаясь про себя и ожидая момента, когда можно будет улыбнуться ему. И тут разом распахнулись обе двери, и практически мгновенно грохнул выстрел.

Я, ничего не понимающая увидела, как падает со стула наш охранник и вокруг него растекается тёмная лужа.

- Сука! Быстро кассу открыла! – Окрик над самым ухом заставил меня судорожно дёрнуться и взглядом упереться в человека с пистолетом. Я не видела его лица, только пистолет и круглое отверстие ствола, смотрящее мне в лицо. Воронёный чёрный провал. И охранник в луже чего-то тёмного и густого, словно сливовый сок. Я не соображала почти ничего, застыла истуканом, видимо инстинкт самосохранения закоротило напрочь.

- Бабки достала! Быстро! Сучка! – Новый крик, на грани истерики выводит из остолбенелости и запускает все инстинкты, хочется жить, хочется вернуться домой, хочется поехать к морю, хочется родить ребёнка, я всё-всё сделаю, только не стреляйте. А он продолжает кричать, брызгая слюной и тряся пистолетом, когда мои непослушные руки выгребали из кассы купюры. Я просто складывала их на транспортёрную ленту. Грабитель, нервными, рваными движениями рассовывал их в карманы, несколько бумажек валялись на полу, но человек с пистолетом сам был похож на один оголённый нерв, и я не стала ему указывать на потерянные деньги, мне хотелось, что бы всё закончилось как можно быстрее. Хотелось жить, а пистолет в пляшущее от нервного возбуждения руке замораживал позвоночник, глуша все мысли кроме одной: «ЖИТЬ!»

Только сейчас я заметила, что грабителей было двое, второй орудовал возле кассы Маши. И кровь на Машкином лице.

Сильнее пугаться было уже некуда, я лишь продолжала негнущимися пальцами доставать деньги. И тут, своим обычным плавным тихим шагом, из-за стойки с чупа-чупсами и прочей мелочёвкой вышел Немой. Я совершенно забыла о нём. А он, как ни в чём не бывало, не замечая грабителя, потому что внимательно рассматривал стойку с сортами кофе, положил на ленту транспортёра пачку пельменей и неизменный сок.

- Ты кто такой? На пол! Быстро бля на пол! Я тебе говорю, сука! – Немного растерявшийся грабитель запсиховал ещё сильнее и ткнул пистолетом в лицо Немому. Только сейчас Немой заметил неладное в магазине.

Его обычное каменное выражение лица не изменилось. Не дрогнул ни один мускул, когда около его глаз замаячило дуло пистолета. Вероятно он ещё и глухой, если не слышал ничего.

Чёрные глаза впились в лицо бандита. Секунда. Никакой мимики, никакого движения мышц на лице, но невообразимым образом, мгновенно, лицо Немого преобразилось. Из грубого оно стало страшным. Заострились все черты, а зрачки расширились как у кошки в темноте. Я говорила, что сильнее испугаться не могла? Я ошиблась, сейчас я испугалась по настоящему, когда смотрела на это лицо. Мне захотелось стать маленькой мошкой или мышкой и забиться в самую дальнюю щелочку, подальше от этого страшного лица.

Немой действовал с точностью и пугающей своим совершенством движений ловкостью. Будто робот. Короткий, быстрый взмах левой рукой, почти незаметное движение правой и крик бандита обрывается, а сам он валится на пол, держась за горло и дёргая ногами. Пистолет оказался в руке Немого. Как? Я не поняла, не успела увидеть, хотя смотрела во все глаза, и происходило всё это в полуметре от моего лица. И всё это без эмоций и лишних движений. Только широко открытые глаза Немого.

А дальше всё происходило как в замедленной съёмке. Не знаю, почему так получается, но мне казалось, что всё происходит будто под водой. Видимо так всегда бывает, когда мозг хочет запомнить всё до мелочей. Вот только зачем это моему мозгу?

Второй бандит, обернувшись в нашу сторону, опустил взгляд на напарника. Поднял глаза и взглянул на Немого. Всего секунду они играли в гляделки, после чего Немой не поднимая руки, выстрелил из отобранного пистолета. Не целясь, от пояса. Как ковбои в кино.

Над левым глазом у второго бандита появилась красная точка, а стеллажи с шампанским позади него забрызгало кровью. Наверное и мозгами… Пуля вынесла всё, что оставалось в его голове вместе с разумом и сознанием, и он пустым мешком, словно без костей, рухнул на пол.

Немой так же методично и аккуратно выщелкнул обойму из пистолета, протёр пистолет и обойму платком из кармана, бросил её подальше, под холодильник, туда же закинул и сам пистолет. Нагнулся к держащемуся за горло грабителю у его ног и пристально посмотрел в его насмерть перепуганные глаза. Мне хотелось зажмуриться, я уже слышала, уже представляла, как под этими пружинными руками автомата глухо хрустнет шея и тело обмякнет. Нет. Немой всего лишь коротким, точно выверенным, хирургическим ударом успокоил нападавшего. Проверил пульс, удовлетворённо кивнул и, выпрямившись, повернулся ко мне.

Я не знала, что делать, как реагировать, просто сидела и смотрела на него во все глаза. А он… Он улыбнулся. Не только губами, но и глазами, ставшими внезапно тёплыми и мягкими, и, подвинув к кассе пельмени и сок, показал пальцем на сигареты. Машинально, автоматическими движениями, я пробила ему товар и сложила в пакет. Немой глянул на валяющегося под ногами бандита, вновь улыбнулся мне и развёл руками, дескать, извините уж. Шутливо отдал честь, стоя на пороге и словно тень выскользнул из магазина. Я посмотрела на часы. Без пятнадцати два ночи.

«Какая грязь, какая власть

И как приятно в эту грязь упасть,

Послать к чертям манеры и контроль,

Сорвать все маски и быть просто собой...

... И не стоять за ценой» - надрывался Кипелов в крохотных наушниках, рваный, безумный ритм гитары перекрывал сознание, слова как нельзя лучше соответствовали сегодняшней ночи.

Немой не был немым, равно как и глухим. Он выковырнул из ушей маленькие беспроводные наушники, выключил плейер в кармане джинсов, трясущейся рукой распечатал пачку сигарет, и со второго раза справившись с зажигалкой, закурил.

Они ведь пришли, что бы убивать. По крайней мере, один из них. Он уже убивал. И не раз. Второй же всего лишь сопляк, и к тому же очень испуганный. Поэтому остался жить. Не хочу думать, что «не суди и не судим будешь». Пусть судят. Когда время придет. Пусть. Кроткие, рваные затяжки съели сигарету в одну минуту. Немой посмотрел на свои руки, они уже не тряслись. Что меня судить, я свой крест уже несу. Донести бы...

Страшно это всё-таки, слышать чужие мысли и знать, что на уме у человека.

«Ария» в наушниках грянула с новой силой. В музыке, звучащей кажется в самом мозгу, не оставалось места даже для собственных мыслей.

«Слишком просто сладить с тобой.

Все трудней дышать пронзительным воздухом,

Все труднее небу слать проклятья,

Все трудней бежать - полжизни ты отдал бы,

Чтоб забыть тот бой за спиной.»