Жарко. Ступая на крышу, он почувствовал, какой мягкий рубероид, пожалуй, ещё несколько часов, и он начнет кипеть. Он любил бывать на крыше, отсюда все кажется не таким уж и поганым. Может быть, это была попытка хоть немного отодвинуться от неприятной и давящей реальности. Наверное, надо где-то искать работу, но если честно, то это совсем не входило в его планы, ещё одна дань этой сучьей рутине! Гитара и вера во что-то неопределенное вот всё, что было на данный момент для него самым честным в этой жизни. Да,"романтика - это чаша с быстро действующим ядом".

Проходя мимо какой-то забегаловки, он увидел порядочное количество машин, а под стенами стояли бляди, зазывно выпятив всё, что можно выпятить. Уже даже днем, одна из них приостановила его жестом, и поганеньким голоском сказала:

- Любовью интересуешься? Всего сто баксов.

Он посмотрел туда, где стояла она, ненавидящим взглядом и ответил:

- А у меня нет денег.

Она брезгливо улыбнулась, и, скинув щелчком пальца, пепел с сигареты на грязный, загаженный асфальт, сказала:

- Я это и поняла, по тебе сразу видно.

Он почему-то любил этих женщин, больше чем тех, которые в отличии от проституток, якобы были гордыми, и бдили мораль. Все дело в цене, да и отличие женщины "не проститутки", от обычной, продажной шлюхи только в том, что одни хотят это делать и делают, а другие хотят, но бояться. А кто не боится, просто зарабатывают легким способом. Хотя кто знает, легким ли? Он уважал намного больше тех, кто занимается именно своим делом и тех, кто нашел свое призвание, наперекор своему страху.

Надо сходить в парк, решил он, освобожденный от рока написания песен и поэтому чувствовавший легкую эйфорию в этот день. В голове крутилась строчка из песни Дэвида Боуи. Надо купить «Беломора» - подумал он, а то со вчерашнего дня не было даже времени, чтобы выкурить папиросу. В парке стояла огромная мельница, подавляя своими размерами, а поодаль над ней висело белое облако, и на нем сидело существо, похожее в общих чертах на человека. Во всяком случаи на этом существе был надет костюм арлекина, но на голове почему-то красовалась шапочка, которую носит Пьеро или Вертинский. В руках у него была арфа. Существо пело чистым, сочным тенором, какую-то незатейливую песенку. И из этой песни он понял только одно, что к кому-то неизвестному, какой-то неизвестный, лезет с просьбой соединить счастливые сердца. От этой музыки пахло лавровым листом и чем-то ещё, похожим на запах воды в реке нагретой солнцем. И почему-то вспомнилась та, ради которой он готов был отдать жизнь, если бы она его об этом попросила. Да пошла она в жопу! - в сердцах подумал он. Но как же хорошо!!!

Мельница стала вдруг вращаться, и то ли от этого пошел резкий ветер, то ли это и был ветер сделавший так, чтобы мельница завращалась, но папироса потухла, и стало ясно, что сейчас начнется дождь.

Нет, все-таки крыши замечательное изобретение людей! Он стоял на крыше, и его взору открывался простор, поля, бескрайние леса, реки, все это было похоже на поток доброго времени, которое приобрело цвет, запах, масштаб. Под его ногами прогибался шифер. Он стоял возле маленькой будочки грязно-зеленого цвета, над которой летали, совершенно не боясь его, белые, серые, черные голуби. В синем небе они были совсем другими, не такими как те, что сбиваясь в кучу и дерясь, склевывали рядом с его ногами крошки, которые он вытряхнул из своих карманов. Там в небе, они были грациозны, они звали! Это было последнее, что он успел подумать.

По левую сторону от него, как раз на уровне крыши на которой он стоял, вытянувшись на надувном матраце и прицелясь из снайперской винтовки, но почему-то совершенно голая, лежала женщина, и с улыбкой глядела прямо на него через наведенный прицел.

Пуля пробила голову навылет.

И лежа в луже чего-то горячего и липкого, его растекшийся мозг уловил последнее...

- Комета!..