Выпитый бутыль и его вахтенное донышко кривились до безобразия. Капитан Геббельс и его помощник вышли из палубы, культурные дядьки просят милостыню на дозаправку своей руки с непокрытыми венами, матросы с округлыми лицами от гонения глаз пьяны и не отображают всей сути дальнейшего плавания. Туманные кошки ходят с зашитыми ртами - надоело говорить, устали молчать. Образ панихиды возникает предо мной: корабельные борты изрыгают трупы полутрезвых матросов, оставляя в погребенье пьяных выродков. Первый же коготь ядра пробил Геббельса и застрял в животе, образовав кишечную вмятину, кошки аккуратно слизали кровяные сгустки с тела капитана. Дымы, пошлые дымы окутали небо, женщина в белом платье воздала руки вверх и просит помощи о распятии усопших. Адское грелье в очах её заставляет содрагать даже тех непокорных, что открутили пальцы с своего просветлевшего сустава. Культи вместо рук содрогает капитанская дочь, тихо плачет и режет тело отца своего. Делая грязно-кипящую форму, свиное судно встало на якорь и раскрыло корабельную столовую. Кок ждёт посетителей, торжество с мясными рулетами из кошачьей вырезки. Будет бал, много мёртвых людей и много крови.

Трупный червь в глазу Геббельса заставляет вспомнить его о звании, подняв черный флаг с изрубленной головой каракатицы над океаном в вахте белой покрывальни. Грудь служанки давно оторвана от бренного тела, но она по-прежнему жива и смотрит в мертвые глаза капитана. Люди в панике, на корабле муравьи. Они источают радость и злость одновременно, разрывают корабельные кумполы и вселяют страх в ещё живые людские души. Матушка плачет о погибшем сыне, режет вены и помогает печь пироги. Кровь своих рук заливает на сковороду вместо масла и кладет пироги с начинкой из человеческой гурьи, духовая печь всегда дымит и готова принять новые жертвы.

Мимо кораблей вглубь беспросветной тьмы плывет одинокий плот. Он не видит торжеств, не пресекает воровство корабельной пшеницы. На плоту сидит крыса, жирное и голодное создание, съевшее всю команду с людскими ртами из человеческого мяса. Думающее создание ужасно воняет, сгустка шерсти на обмотанных лапах и разбросанные кости с полуживыми глазами, морозные петли на просинь лике животного. На следующий день, вся команда видела крысу на корабле, а плот одиноко плыл в сторону Сионского залива, не отдаляясь вдаль, но ближе к флотилии немецких генералов. Морские черви присосались к обрубленному лицу Геббельса, он ещё жив, но не может дышать. Смерть к лицу только матросам, нужно жить и плыть дальше, - думает про себя капитан. Пока его труп, завернутый в писчую бумагу из канцелярии, разлагает и смердит на своём мостике, команда празднует и ест, ест отвратительных опарышей, виселичное мясо и вымень капитанской дочки. Вкусен провиант и особо приятно козье молоко, правильно замечает внезапно потолстевший кок.

Спустя три часа "Виктория" накрылась, пороховые бочонки воспламенились от рук пьяного юнги, судно затонуло за три минуты. Опустились трупы на мёртвую гладь океана, ромовые кишки празднующих матросов всплыли и подавали знак о бедствии корабля. Ледяное лицо полусухого черепа капитанской дочки улыбчиво встречало вмиг налетевших чаек, грозно клюющих кишечный тракт умирающего кока. Откуда-то с севера выплыл нос безглазого капитана, показавшись наружу, лицо оставив в океанской тиши. Нос дышал и пытался выбиться из морского плена. Тонули окоченевшие трупы, обломки судна старались плыть к горному мысу, но жирная пена не давала оседлать свои мысли.

Крича от боли, вскочил капитан, морские черви буравили его голень, жадно пожирая просоленную мякоть. Мертвецки синий он смог ощупать уцелевшие пальцы и даже смотреть полуживыми глазами на паховую область с опарышами грызущими обрубленный клин. Его душа была на том конце горизонта, но тело оставалось жить, надеясь превратиться в мумию и спокойно умереть в каюте неизвестного корабля. Случайно зашедший матрос разбудил капитана, мычал что-то про мечту и закопанный гроб во дворе корабельной мачты. Геббельс понял суть разговора и устало вонзил нож в голову этой морской мрази, после, встав на деревянные шпалы, прикрученные к культям обрубленных ног, покинул каюту и поднялся на свой капитанский мостик, закурил трубку дешёвого табаку, молча смотря на спящих матросов с пьяными лицами, опустошенными бутылями рома в руках. Грозно взором озаряя просторы морей, дальним светом бья из глаз, капитан выговорил "этой ночью мы бьемся на берегу". Трещащая лобная кость похоронила свой империализм, прочла завещание и умерла крепким сном дьявольски подыхающего сурка. Созвездия мостят оттоки сумерек к спектру стерильных отверстий. Грудная клетка режет ушную прорезь моряка, блюющего липучим порохом; лучезарная искра возгорается в черепе, затем взрыв разрывает немой звук и прах дряблой кожи пропечённого скитальца. Осуждён и запорот, сожжён на колу.

Очертевшие прокаженной кожей матросы встали в мерцающем семе, железным крюком кок вспорол свою рясу, а падшая дочь тем временем оголила заштопанную грудь с деревянными сосками, прогнившими от соленой воды и увядающими на брезглом воздухе. Океанская гладь вернула обглоданным рыбам древних бойцов. Мерзкие головы смотрели на Геббельса, жадно поедая уцелевшие останки человеческой плоти; мозговая пазуха, разбросанная в трюме, дополняла этикет блаженства и менструального смирения, как девственница, одиноко гуляющая в саду. Дышать стало невозможно, дохлые крысы заполонили корабль. На палубе совокуплялся священник, изрекая из уст своих гимны огня и содома. Его пророчества канули в прошлое; мы дрейфовали вне времени, вне богов, вне вины, без рабов и хозяев. Подняв чёрный флаг из чистой слоновой кости, этой ночью мы бьёмся на берегу.