И вот после этого фильма( "Угрюм-река") я вдруг стал внимательно разглядывать свои школьные фотографии. На протяжении трех лет вокруг меня рассаживались рядком одни и те же три девчонки, но Она неизменно стояла через одного человека с левой руки.

Я помнил ее совсем еще маленькой девочкой. Она была словно гадкий и жалкий утенок. Тихая, стеснительная так редко поднимала на меня свои голубые глаза и всегда говорила что-то невпопад. А когда однажды увидела меня с красивой дочкой лучшей маминой подруги, то и вовсе беспричинно расплакалась и убежала с улицы к себе домой. Мы жили с ней в одном доме. Только я с одного края нашей пятиэтажной хрущобы, а она с другого.

Она нравилась моему лучшему другу, но не обращала на него никакого внимания.

- Да сдалась тебе эта чокнутая, Вадя! Смотри, сколько красивых девчонок в нашем классе.

- Ты хоть мне друг и круглый отличник, но, кажется, и дурак такой же круглый! Ты что, сказку про гадкого утенка не смотрел?

- Ну, читал. А при чем здесь это?

- Да притом, что вырастет из нее прекрасная царевна-Лебедь.

- Да ну тя, нафиг, потомок кавказских князей! Вот и карауль свою Царевну-Утенка.

И между нами завязывалась нешуточная драка. Хоть он и был спортивный мальчишка, во мне была плотная казацкая кость, и победный опыт школьно-детсадовских разборок. Меня матери после уроков неизбежно вручали в рукавицах из вафельного белого полотенца.

Первая наша учительница такое придумала для драчунов.

Мама меня не ругала. Только поднесла после первой четверти стихи собственного сочинения, в которых восхищалась моими успехами и сокрушалась по поводу драк.

- Мам, но ты ж сама говорила, что надо давать сдачи!

- Это отец тебя этому учил, а не я. Я тебе говорила за слабых заступаться.

- Ну так я и заступался. Они девочек обижали.

- Какой же ты у меня глупый еще, - вздыхала мама, - да и зачем ты бьешь их до крови?

- Да я б их и вовсе убил. Вот если б они были девчонками, и не могли дать сдачи.

- Это что же, Лена с Аней не могут за себя постоять?!

- Неет, Неробова это Неробова. Фамилия за себя говорит.

- В общем, я надеюсь, в школе драки прекратятся!

Это было в первом классе. Во втором в школе мы действительно больше не дрались.

А вот в пятом классе все мои школьные приятели записались в секцию бокса.

Началось с того, что я впервые получил во дворе по морде. Очень славно получил. И Вадька при сем присутствовал. После того, как меня в третий раз сбили с ног, из носа текла кровь и фингалы украшали оба глаза, он, как секундант решил прекратить бой.

Я чуть было на него самого не набросился с кулаками, но, посмотрев на его налившиеся бицепсы, лишь вздохнул и понуро поплелся домой.

- Спортом надо заниматься! - кинул он мне в спину и смачно плюнул на асфальт.

На спорт у меня времени не было. Я как раз хотел приналечь на немецкий, чтобы в оригинале прочитать все сказки братьев Гримм. Однако деваться было некуда. Для начала я решил начать с бега и прыга. Все ж боксеры должны хорошо двигаться на ринге. А пойти заниматься на пару месяцев, чтобы потом во дворе набить кому-то морду, как эти троешники? Нет уж, дудки! Я стану великим боксером, раз уж эти козлы отрывают меня от учебы и книг. Школьный учитель физкультуры встретил мой порыв скептически.

- Зачем тебе это? Легкая атлетика не твоя стихия. Давай я тебя устрою к своему лучшему другу. Он отличный борец. Его мальчишки выходят в чемпионы.

- Видите ли, Сергей Донатыч, вы для меня в области спорта, безусловно, авторитет, но легкая атлетика всего лишь трамплин...

Он взглянул на меня с легкой усмешкой. Банан Бананыч, как мы его за глаза называли, конечно, ставил мне без вопросов пятерки по физкультуре, чтобы не портить общей картины с тех самых пор, как моя фотография заняла свое постоянное место на школьной доске почета.

- Вот, что, друг любезный. Совмещать учебу и большой спорт не каждому под силу. Если я начну тебя тренировать, то сделаю, конечно из тебя неплохого бегуна. Но предупреждаю, тебе и здесь придется быть первым.

- А я иначе и не смогу. Скорее сдохну! - выпалил я ему в ответ.

Он оценивающе посмотрел на меня и вдруг неожиданно предложил.

- После уроков приходи. Будем бегать по парку.

Теперь я должен немного сказать о нашем микрорайоне.

Парк Пискаревка ограничен с юга проспектом Непокоренных, а на Воcтоке выходит к Пискаревскому мемориальному кладбищу. Тому самому, "где лежит половина Города, и не знает, что дождь идет". Когда-то это была просто центральная аллея старинного питерского кладбища и я еще помню то время, когда со стороны площади Мужества при въезде стояла арка кладбищенских ворот и цел был старый Храм посреди тогдашнего кладбища(ныне это угол Непокоренных и Гражданского). Во время блокады по ней сначала пытались возить трупы погибших от бомбежек ленинградцев, но когда в ноябре 1941 начался настоящий голод, и люди стали умирать десятками тысяч за неделю, и многие лежали прямо на улицах по нескольку дней непогребенными, то их стали подвозить по железной дороге к огромным котлованам на месте нынешнего мемориального кладбища. Людей с оборонных предприятий, как рассказывала мне моя тетя, все годы блокады прослужившая в пожарной охране канатной фабрики, постоянно мобилизовывали на день на это кладбище. Больше никто не выдерживал, потому что ленинградцев, а по сути большинство из них были еще дореволюционными петербуржцами, предавали земле как павший скот. От железнодорожной станции Пискаревка ходили полуторки сверху накрытые парусиной, в которых доверху были насыпаны тела героических защитников, а по сути мирных жителей: стариков, женщин, детей. Самосвалов тогда не было и выбивавшимся из сил молодым девчонкам приходилось руками загружать и разгружать эти страшные машины. В самих же котлованах ходили бульдозеры и безжалостно трамбовали трупы, чтобы побольше вошло, и не приходилось копать новые ямы. Так как зима была суровой, а горючее было на вес новых жизней. Тот, кто это видел, быстро умирал, или сходил с ума. Поэтому посылали туда в основном приговоренных к расстрелу "диверсантов", "пособников" и "шпионов". Приводили приговор над ними в действие в северной части кладбища, когда они больше не могли делать свое нечеловеческое дело. На яму, в которую бросили их тела, в советское время не положили даже простого камня.