Безымянная кошка шла по теплому асфальту.

Редкие перемещения воздуха иногда доносили до кошкиного обоняния свежие, только что родившиеся запахи, и она приостанавливалась, вытягивая вслед улетевшему ветерку мордочку, познавая эту местность прямо с дороги.

Чаще всего это были ароматы цветов, крупинки пыльцы - кошка чувствовала их вкрапления почти сразу же, не успевая еще остановиться для тщательного вдоха; но они не интересовали ее, и приподнятая было лапка опускалась на прогретую приятную поверхность. Но иногда ветер приносил и интересное: птичий щебет над гнездом, неумелое попискиванье в ответ. Кошка напрягалась, ее тянуло туда, где попискивали теплые комочки, в них был смысл, цель ее - кошачьей - жизни, или что-то больше. Но живот был сыт утренними яйцами, раздраконенными в каком-то открытом, полузаброшенном сарае, а просто так охотиться кошке не хотелось. Она знала способности щебечущих птах, и когда-то пощипанные бока помнили силу их клювов.

Сзади, почти неслышно еще, зашуршало. Кошка оглянулась - шуршало далеко, но шум ей был знаком. Она напряглась, готовая нырнуть в жесткие стебли.

Шорох нарастал, приобрел потрескивание и давно знакомый гул. Кошка не прыгнула, но почти залезла в травяную поросль, остановившись на самой границе между пыльным неасфальтированным придорожьем и высоко качающейся плотной стеной злаков.

Машина пронеслась мимо, она шла далеко от кошкиного края дороги, по центру пропыленного асфальта, выбрасывая из-под колес случайные камешки, чертя в воздухе острым противным запахом свою траекторию.

Из машины высунулась девочка, неожиданный пронзительный крик ее вбился в привыкшие к тишине перепонки:

- аселяемамаквирриато!

Кошкины усы встопорщились, мелкий зуд промчался по хребту. Она нырнула в недальний широкий прогал меж двух полей желтой плотной растительности, помчалась, забираясь глубже, от теплой черноты дороги, от кричащей девочки, от швыряющейся камнями, гудящей людской повозки.

Солнце, залезшее ввысь, прогрело шерстку до кожи, спинка тоже начала нагреваться. Движения воздуха стихли. Запахи закончились, кроме самых ближних, поднимаемых с растений самой кошкой. Захотелось лечь.

Но еще больше захотелось пить.

Прогал вел почти прямо, иногда прерываясь на соединения с такими же проходами. Кошка, уже бежавшая не спеша, приостанавливалась, поводила носиком, ушками - где-то что-то позвякивало, откуда-то пошлепывало, но больше монотонно шуршало - оглядывала новые пути, но не сворачивала: впереди явственно слышался не похожий ни на один из полевых звуков, мягкий перестук.

Узкая межполевая стежка оборвалась, кошка выскочила из колосьев на вдруг широкое, неожиданное пространство, и ее сразу заметили:

- квирриатоамалаекомпачи...

Недавняя девочка подскочила с разложенного на земле полотна, бросилась к застывшей кошке - кошка увидела деревья, увидела прудик, но еще больше ее смутил явственный запах жарящегося мяса, распространявшийся откуда-то из-за всего этого.

- квирридаполазопорконепрогро...

Из девочки сыпались звуки, она подхватила кошку на руки и понесла к полотну, в самый ореол дурманящего аромата. Кошка жадно задышала - давно она не ела таких вещей.

К вечеру кошка привыкла к девочкиным рукам, то задумчиво копающимся в мягчайшем подшерстке, то принимающимся гладить усы - это было неожиданно приятно, то приносящим еще кусочек - но его уже не хотелось. Кошка лежала чуть поодаль - в тени, но видя все семейство. Оно галдело, иногда доставало громко звенящий инструмент, начинало галдеть еще сильнее. Кошка жмурилась, но не уходила - сытость породила лень, лень породила удовлетворение: кошка была полностью довольна и ничего не хотела.

Разве только поспать.

Она проснулась от девочкиных рук, опять схвативших ее под полный живот, поднимающих ее выше, к старшей женщине. Они громко говорили, девочкин тон был просителен, кошке стало жалко непонятного детеныша - у нее самой недавно были котята, и материнские инстинкты еще бродили в подсознании.

Кошка коснулась лапкой девочкиной руки и прикрыла глаза.

Люди замолчали, девочка прижала кошку к себе - та мяукнула от неожиданной боли и невозможности освободиться. Ее потащили к уже ревущей машине.

Дорогу кошка не помнила, ей было одиноко и страшно. Все время пути она сидела, зарывшись носом в ближнюю девочкину подмышку, часто-часто дыша и прогревая дыханием этот темный уголок мира.

Так кошка поселилась у девочки.

Шли месяцы, кошка сжилась со странными людскими повадками, научилась есть из выставляемого по часам блюдца; тренироваться, скача за девочкиной веревочкой; истово грызть ее, представляя вместо нее шейку искусно пойманного воробья; а по вечерам забираться на колени в поисках ласки - самым интересным из людских ритуалом, которого кошка никогда не пропускала.

Она получила несколько разных имен: одни звали есть, другие произносились во время поглаживания, третьи были резкими, услышав их, кошка лезла под диван и отсиживалась в недосягаемости людского гнева.

Впрочем, жизнь стала приятной и предсказуемой.

Тихонько прошла зима и наступила неожиданно жаркая весна.

По приближении ночи кошка привычно сбегала в подвал, к обществу таких же хвостатых обитателей многоквартирника, к батареям ЦО, тепла которых зимой хватало на всех и к непременному кошачьему зрелищу: ритуальным схваткам местного молодого лидера и прочих, неустанно претендующих на его место и любовь окрестных немногочисленных кошек.

Но обыкновенно было тихо, никто не скандалил, не распушал хвост, пара кошек непременно лежали по углам, как обычно, повернувшись друг к другу спинами. Она подбирала себе местечко и, старательно вылизавшись, усыпала.

Как-то появился новенький. Он был сер и худ, имел драные бока, но глядел зло, и местные коты поняли этот взгляд правильно. Мрачный молодой кот медленно слез с лучшего насеста, напружинивающимися шагами пошел к незнакомцу, встопарщивая на холке шкуру, негостеприимно костенея развитыми мускулами. Не дойдя пары шагов, встал, напружившись, возвысившись, застывая; скользнул вдоль тела пришельца презрительным взглядом, уперся им во что-то дальнее и более важное; задышал, двигая усами, всасывая через ноздри запах оборванца.

Пришелец угрожающе зашипел. Шип его был нахальным и больше вызывающим, чем значительным.

Молодой кот хлопнул себя хвостом, зашевелил усами и двинулся вперед, по-прежнему не глядя на ничтожного противника. Противник ощерился, высунул язык, взвыл и бросился на хозяина немедленно, в нарушение всех кошачьих устоев. Завязалась буча. Клубок взвизгнул, рванулся по пыли в сторону, катнулся по полу: черный умело оказался сверху, схватил серого зубами за шею, прижал лапой. Серый, долго не терпя, брякнул хвостом в пыль, расслабил лапы, раскрывая почти голый, клочковатый живот, пискнул слабо. Черный медленно разжал хватку, отошел, считая бой законченным. Серый поднялся; черпнул хвостом пыль; бросил ее в сторону местного вожака; испарился, пряча злость в глазах.

Кошка прикрыла глаза, все происходящее мало взволновало ее: вид у нахала был неважнецкий, даже больной, и ставки его, как сказали бы букмекеры, котировались невысоко.

Тем оно и завершилось, да и забылось почти сразу же.

День за днем солнце грело все сильнее, время близилось к лету, а кошек в подвале становилось все меньше, да и сам вожак перестал являться на ежевечерние посиделки.

Кошке же по наступлении лета откровенно нездоровилось. Кожа начала зудеть, вызывая ночами неодолимое стремление к вычесыванию, в животе побаливало, иногда болело так, что пропадал аппетит, а съеденное незадолго до того вылетало обратно, не задерживаясь на переваривание.

Девочка перестала брать ее в руки, опасливо косясь на клочки шерсти остававшиеся на коврах.

Ночь стала тягостной, а день слишком ярким – солнечным и громким. Она лежала в полудреме - бессонная ночь вынуждала к этому, даже зуд не мог заставить проснуться. Перед кошкой появился новый человек. Он был весь белый и нес с собой противный, вызывающий чихоту запах.

Человек завертел кошку, что-то делая. Кошка не возражала, ей хотелось только спать, но полностью отключиться белый человек никак не давал.

- Пртрст, - отчетливо произнес белый человек, и лица людей напряглись. Они громко заговорили о чем-то, жестикулируя, белый человек жестикулировал сильнее, в чем-то убеждал - звуки быстро выскакивали из них, но были непонятны, ни одного из имен кошки в них не повторялось.

Кошка закрыла глаза и забылась сном.

Очнулась она в траве. Трава была холодная, росистая, юная, и собой еще не пахла. Кошка приподнялась, обозревая неизвестную местность. Запахи шли из разных мест, будоражили нервы, требовали ответа. Тело кошки бешено чесалось, но есть хотелось еще нестерпимее - она вдруг вспомнила, что такое давно не испробованный голод.

***

Безымянная кошка, не спеша, шла по теплому асфальту.