Меня зовут Антон. Я – киллер. Не слишком богоугодная профессия, неправда ли? Но об этом знает не так много людей. В свое время я понял, что убивать за деньги, не такой уж большой грех. По сути это тоже самое, что и работа дворника. Не все хотят убирать гавно, но все готовы немного приплатить, чтобы не делать этого собственными руками. На вопрос, откуда у меня деньги, говорю – частные заказы. Я ведь, прежде всего художник. А подрабатываю убийцей. Художнику не так много платят, знаете ли. И вот однажды я решил написать лестничную клетку. Меня давно привлекает этот дешевый кафель, прокуренный воздух, подростки, толпящиеся здесь. Но и конечно же память. Не так много мест помнит такое количество шагов, ругани, поцелуев, прощаний, ожидания. Моя лестничная клетка знает еще и парочку трупов. Причем даже не моего производства. Здесь в девяностые жили какие-то бандиты, и собственно разборки между ними и привели подобной памяти. Я вышел и решительно сделал несколько набросков. Нет, без людей на картине быть не может. Здесь будет подросток, с сигаретой. А тут, в углу будет лежать старая собака. А рядом с подростком… его девушка. Нет, не получится по композиции. А если взять горизонтальный формат… Нет! Только вертикальный. Тогда пусть будет… приоткрытая дверь… а из нее высовывается лицо… - Здравствуйте, Антон. Я аж подпрыгнул. Из двери кармана на лестничную клетку высовывалось острое лицо моей соседки. Мы с ней были почти не знакомы. - Это вы здесь шумите? - Нет, Нина Ивановна, я здесь просто рисую. - А… Значит за окном. Я пририсовал лицо. Неплохо, подумал я, и отправился в дом, писать.
Я работал весь день, как будто это было жизненно необходимо. При этом я, почти не переставая, курил. К вечеру подмалевок был готов. Подросток, сигарета в его руке, старая собака натурально корчится в углу, а лучше всего вышло лицо. Точно как у Нины Ивановны. Только испуганное очень. Но получилось хорошо, и я не решился переделывать.
Проснулся утром больным, как пыльным мешком по голове ударили. И снова принялся за работу. С утра мне показалось все некрасивым и грязным, и я почти все переписал. Вскоре, мне пришлось открыть форточку – в комнате было накурено еще со вчерашнего дня. Я решил, что теперь буду курить там, на лестничной клетке. С одной стороны буду отдыхать от работы, а с другой поглощать пространство рисуемого мой интерьера. Я жадно затягивался сигаретами. И снова работал весь день. Раз за разом переписывал подростка. Не получалось. Я вновь и вновь выходил курить. У меня было не так много времени, я сегодня должен был идти на заказ. Часов в пять я вышел из дома, и отправился в центр, занимать удобную крышу. Вернулся поздно, злой и недовольный. Убивать – это не моя профессия. За то платят нормально. Да и убивать хороших людей не приходится – только олигархи да депутаты всякие. Перед входом в карман, на лестничной клетке стоял подросток, а рядом с ним лежала старая собака по кличке Машка. Я ринулся в дом, и бросив футляр из под контрабаса в угол, бросился писать. Краски на палитре еще не высохли, зато кисть с утра успела затвердеть. Взяв другую, покрупнее, я с легкостью нарисовал, и подростка, и собаку. Получилось и движение собаки, пытающейся встать с належанного места, и меланхоличное лицо подростка с потухшей сигаретой в зубах. Точно живые, и лицо у подростка точно о чем-то говорит. Немного подумав, я решил, что внизу картины слишком пусто, и нарисовал там алкоголика, на которого и были устремлены взгляды присутствующих. В руке должна была находиться бутылка, но я не успел ее нарисовать. Я понял, что это не пьяница, корчащийся в углу. Это труп, рука которого в судороге сжалась. Я взял темный красный и набросал пятно крови.
Не знаю что со мной произошло, но отбросив грязную кисть я начал танцевать. Я танцевал до тех пор, пока не рассвело, и я не рухнул от усталости на кровать. Проснулся вечером. Голова болела нестерпимо. Я вышел на лестничную клетку и снова закурил. Одной мне не хватило, и я взял вторую. Меня пленила память этой лестничной клетки. Память, которую я уже написал. Я прекрасно знал, что подросток, который стоит и меланхолично курит у меня на картине, сейчас взлетит по лестнице и ударит меня ножом. Он будет что-то кричать про деньги. Но он поторопился, я не успел еще получить оплату последнего заказа. Далее я безвольно упаду на кафельный пол, жадно вбирая через кровь, застывшую в горле, прокуренный воздух. Из двери кармана высунется лицо Нины Ивановны, острое худое. Ее брови в испуге поднимутся. Машка попробовала подняться, что бы увидеть источник запаха, запаха крови и скорой смерти. Подросток, как ни в чем не бывало, встал в углу, и придав своему лицу непричастный вид, сунул в зубы потухшую сигарету. |