В начале октября для подготовки и проведения Гомельско-Речицкой наступательной операции несколько армий Брянского фронта были переданы в состав только что образованного приказом Ставки Гомельского фронта. И в их числе 3-я, в оперативном подчинении которой находился в последние месяцы военно-санитарный поезд № 1043. Так капитан медицинской службы Анна Каминская снова оказалась в родной Белоруссии. Еще не совсем дома, но уже на пороге.

Замысел всей наступательной операции заключался в нанесении ударов по флангам гомельской группировки врага с целью ее обхода и уничтожения. Главный удар планировалось нанести с плацдарма у Лоева в общем направлении на Речицу, с последующим выходом в тыл врага. На четвертый день операции намечалось нанести удар из района севернее Гомеля в направлении на Жлобин с задачей обойти немецкие войска с северо-запада и во взаимодействии с главными силами ликвидировать гомельскую группировку.

Форсировав реку Сож, войска Красной Армии завязали бои в междуречье Сожа и Днепра. Однако, вымотанные предшествовавшим длительным наступлением, встретив здесь ожесточенное сопротивление заблаговременно подготовившего оборону противника, развить наметившийся успех не смогли.

В одну из пасмурных, с мелким пронизывающим дождем, осенних ночей захваченный плацдарм пришлось оставить. Такая погода, естественно, напрочь парализовала действия разведывательной авиации противника, но, с другой стороны, она же отрицательно влияла на настроение бойцов, поскольку холодная изморось пропитывала влагой их одежду – ни обсушиться, ни обогреться было негде. К тому же, обратный переход через полноводный Сож в полной темноте не обошелся для некоторых бойцов без купания в холодной воде.

Каминская и ее коллеги, сами в промокшей насквозь одежде, в эту ночь не сомкнули глаз. Отпаивали стучащих от холода зубами солдат и офицеров горячим чаем, а принявших ледяную ванну – спиртом. Особенно много хлопот было с легкоранеными. Только начавшие подживать раны от попадания влаги могли воспалиться: их нужно было срочно обработать соответствующими препаратами и сделать перевязку сухими бинтами.

Только с наступлением хмурого осеннего рассвета Анна смогла выкроить пару часов, чтобы прилечь отдохнуть. Но сон не шел. Сейчас, когда началось долгожданное освобождение родной республики, с новой силой обострилось личное горе. Она ведь за два года войны так и не получила ни одной весточки от родителей и дочери. Уже несколько раз желающие добиться ее благосклонности (а то, и чего-то большего) офицеры-особисты пытались по своим каналам получить хоть какую-то информацию. Но результат, к сожалению, неизменно был отрицательным.

Неужели они все погибли? И мама, и папа, и Лидочка? Но, за что? Господи, за что ты меня так наказываешь? В чем я перед тобой провинилась? И как я буду дальше жить одна, если, конечно, выживу в этой проклятой войне, которой пока не видно конца. Если выживу…А стоит ли стараться?

Анна встала, накинула на плечи чуть подсохшую за это время, но, все равно, холодную и тяжелую от глубоко въевшейся сырости шинель и вышла на свежий воздух покурить. Ей казалось, что отдых длился не более получаса, но, судя по деловой суете вокруг, прошло уже гораздо больше времени. Каминская жадно докурила папиросу и пошла к большой зеленой палатке, в которой размещался полевой госпиталь.

Вообще-то, она могла сейчас находиться в относительно теплом и, уж точно, сухом вагоне своего санитарного поезда, километров за пять от ближайшей точки линии фронта. Но в наступающих частях за последнее время было выведено из строя много медицинских работников, и Анна сама вызвалась помочь коллегам на передовой. Хотя бы до начала полномасштабного наступления, пока не надо будет возвращаться со своим тысяча сорок третьим в глубокий тыл.

Вторая попытка закрепиться на правом берегу Сожа была предпринята севернее Гомеля. 3-я армия успешно форсировала водную преграду и со сравнительно малыми потерями захватила плацдарм до шести километров по фронту и до трех километров в глубину. Однако уже на другой день противник дал понять, что свои позиции он намерен защищать до последнего, подвел свежие силы из глубины обороны и предпринял мощные контратаки, пытаясь ликвидировать захваченный нашими войсками плацдарм.

Целый день, зажатые на небольшом клочке земли, части 3-ей армии отбивали массированные контратаки противника. Однако постепенно положение стабилизировалось. Упорные бои на одном участке фронта заставляли немецкое командование перебрасывать резервы с других направлений, давая, соответственно, большую свободу действий находящимся там частям Красной Армии.

На третий день наступления плацдарм на правом берегу Сожа был значительно расширен, и туда с очередной партией красноармейцев переправилась и доктор Каминская. Увидев ее, командир мотострелкового полка, занимавшего этот участок фронта, аж побагровел от злости:

- Твою зелено-красно-белую! Товарищ военврач, немедленно назад! По данным разведки противник в любую минуту может начать контратаку. Не хватало мне еще и вас здесь…

- Не волнуйтесь, товарищ майор, я не надолго, в общем-то. Только проверю, как тут наши медсестрички и сразу в обратный путь.

- Да нормально все с ними. Вот только…

Грохот разорвавшегося рядом снаряда поглотил все звуки вокруг. Черные комья влажной от осенних дождей земли на долгое мгновение закрыли небо. А потом стали медленно оседать, погребая под собой жуткое месиво из обрывков пропитанной соленым потом солдатской и офицерской формы, сочащихся красным кусков человеческой плоти, лежащую на дне окопа с неестественно вывернутой рукой и задравшимся почти до бедер подолом форменной юбки Анну.

Сознание возвращалось медленно, болезненными рывками. Сначала дал знать о себе леденящий холод в обеих ногах, а когда Анна попробовала пошевелиться, острая боль в левой руке чуть не вернула ее опять в беспамятство. Засыпавшая лицо земля смерзлась в твердый панцирь и мешала дышать.

Нужно собраться с силами и встать. Иначе скоро погибну от переохлаждения. Рука, скорее всего, вывихнута или сломана при падении. Если бы попал осколок, я вряд ли пришла в себя. Холод и потеря крови уже сделали бы свое дело.

Женщина даже мысленно улыбнулась ясности и последовательности своих рассуждений. Что значит, все-таки, профессиональные навыки. Даже диагноз вслепую поставила. Теперь оставалось только встать и определиться с дальнейшими действиями… Но, в следующую секунду доктор Каминская услышала прямо над собой немецкую речь:

- Господин обер-лейтенант, женщина на дне окопа, кажется, жива. И у нее на плечах офицерские погоны.

- Курт, Гюнтер! Поднимите ее!

Две пары сильных мужских рук выдернули Анну из окопа и поставили на ноги. Лицо очистилось от земли, и холодный ночной воздух мощным потоком обрадовано рванулся в легкие. От первого глубокого вздоха она закашлялась и пошатнулась на негнущихся ногах. Инстинктивно опершись на стоявших рядом немецких солдат, Анна застонала от боли в поврежденной руке.

- Wer sind Sie?* – раздался вопрос внимательно рассматривавшего ее офицера вермахта.

- Ich bin ?rztin.**

- О-о! Фрау понимает немецкий?

- И немного говорит на нем тоже.

Анна изо всех сил старалась держаться с достоинством и гордостью, как учили на многочисленных политзанятиях, но получалось из рук вон плохо. Холод от долгого пребывания на сырой и холодной земле пронизывал, казалось, каждую клеточку ее тела. Вывихнутую руку (а она уже не сомневалась, что это, к счастью, именно так) следовало бы как можно быстрее вправить. Слова стоящих рядом людей были тихими и невнятными, как будто в оба уха натолкали ваты. Плюс ко всему в голове медленно, но уверенно растекалась тупая боль. То ли последствия контузии, то ли что-то похуже. И самое «смешное»: Анне вдруг до боли в животе захотелось в туалет. А она стояла одна в окружении не просто трех мужчин, а солдат вражеской армии. Хорошо еще, что хоть офицер не услышал явную издевку в ее ответе. Или умело сделал вид.

- Ну что же, это значительно упрощает задачу, - продолжил он ровным, лишенным всяких эмоций, голосом. – Вы уже, надеюсь, поняли, что находитесь в плену у доблестных солдат вермахта. И мы можем сделать с вами все, что захотим.

- Насиловать, что ли, будете? – презрительно поинтересовалась женщина.

- Ну, мы же не свиньи. Чтобы вот так, на морозе и в грязи, - красиво очерченные губы офицера дрогнули в неком подобии усмешки. – Хотя вы женщина молодая и очень привлекательная.

Обер-лейтенант окинул быстрым оценивающим взглядом ее мелко дрожащую от холода точеную фигуру. Потом приказал все так и стоящим возле Каминской солдатам:

- Вы тут посмотрите все внимательно вокруг и возвращайтесь. А я отведу пленную в расположение.

Он показал рукой направление движения и пошел в двух-трех шагах позади. Анна шла, внимательно глядя под ноги. Хотя тело постепенно отогревалось, но до нормального состояния было, конечно, далеко. А тут еще эти, так некстати обострившиеся, естественные потребности. Вскоре она заметила рядом с тропинкой, по которой они шли, заросли кустарника и решилась:

- Герр офицер, мне ужасно неудобно, но не будете ли вы так добры, чтобы подождать меня буквально пару минут. Я только сбегаю вон за те кустики.

Анна почувствовала, что густо краснеет. Благо, вокруг была непроглядная темнота. Мужчина несколько секунд молчал, «переваривая» неожиданную просьбу. Потом неопределенно хмыкнул:

- Ну, если уж так нужно… Только не вздумайте бежать – тут же получите пулю.

Она отсутствовала гораздо дольше, чем обещала, а когда вернулась на тропинку, обер-лейтенант стоял на том же месте и задумчиво курил, прикрывая огонек сигареты ладонью.

- Хорошо, - неопределенно проговорил он, - пойдемте дальше. Вас как зовут?

- Анна Каминская.

- А по специальности?

- Хирург.

Анна отвечала односложно, будучи не в состоянии привести копошившиеся в больной голове мысли хотя бы в относительный порядок. И первым делом нужно было внутренне смириться с тем, что она попала в плен. Ведь случилось то, чего Анна боялась больше всего. Она предала родину.

По твердому убеждению товарища Сталина любой военнослужащий Красной Армии от рядового до генерала должен был сражаться с врагом до последнего патрона, до последней капли крови. И, если ситуация становилась безвыходной, этот последний патрон пускать себе в висок. Те, кто не следовали этому правилу и попадали живыми в плен, считались трусами и предателями.

Каминская не раз слышала и читала высокопарные фразы о том, что настоящий советский человек не может быть военнопленным. А трус и предатель автоматически теряет право носить гордое звание гражданина первого в мире государства рабочих и крестьян. В общем-то, до этого дня она была согласна с подобным утверждением. А точнее, никогда не пыталась вдуматься в смысл хлестких идеологических штампов. Уж кому, как ни ей знать, что большая часть солдат и офицеров попадают в плен ранеными, контуженными, выбившимися из сил в окружении… Были, конечно, и случаи добровольного перехода на сторону врага. Особенно в первые месяцы войны. Но, в семье, как говорится, не без урода.

Вот что могла сделать капитан Каминская, находясь в бессознательном состоянии? Отползти к своим, застрелиться? Или, заранее все предчувствуя, сделать в нужное мгновение шаг вперед, чтобы наверняка попасть под разрыв снаряда…

Горестные раздумья прервало уверенное прикосновение мужской руки:

- Фрау Каминская, вам совсем плохо? Вы не реагируете на мои вопросы.

- Извините, герр обер-лейтенант, задумалась. Хотя голова тоже какая-то чужая. Так о чем вы меня спрашивали?

- Откуда вы так хорошо знаете немецкий язык?

- В школе учила, потом в мединституте.

- Гм-м, но по вашему произношению я бы сказал, что вы родом из Австрии. Хотя уже давно там не живете.

- А-а, это… Я просто лет шесть назад стажировалась в одной из Венских клиник. Несколько месяцев говорила только по-немецки.

- Все ясно. Мы, собственно, почти пришли. Сейчас отведу вас к врачу. А потом вами займутся другие люди. Вам очень повезло, фрау Каминская. Упади тот снаряд на метр ближе… Хотя вы, возможно, считаете иначе. В любом случае Бог был на вашей стороне. Наверное, вам суждено все-таки выжить в этой ужасной войне…

_________________

* Кто вы? (нем.)

** Я – врач. (нем.)