Лида Захарченко устало опустилась на стул. Двухлетняя дочка отнимала очень много сил и времени. То у нее болел животик, то ей хотелось еще поиграть на улице, когда нужно было идти обедать. В ясли она утром вставать не хотела, а в воскресенье поднимала маму ни свет, ни заря. При этом папа продолжал сладко посапывать, и малышка ни в какую не хотела его беспокоить, даже когда Лида, шутя, просила ее об этом.

Последнюю неделю в яслях был карантин, и Лида со Степаном попеременно сидели с ней дома. А что было делать? Они оба остались после войны сиротами. Родители Степана погибли на фронте, а своих дедушек и бабушек он вообще не помнил: их забрали в 37-ом за связь с троцкистами.

Лида не помнила только своего отца – офицера Красной Армии, погибшего где-то на Дальнем Востоке. С дедушкой и бабушкой они вместе ехали в эвакуацию. Вот только до места назначения доехала она одна. Только выбежала из вагона на очередной стоянке поиграть со сверстниками, как неожиданно налетели немецкие бомбардировщики. От половины состава остались только обгоревшие остовы. А мама, как уехала со своим санитарным поездом, так и пропала.

После войны Лида пыталась хоть что-то разузнать о ней – безрезультатно. Никаких сведений о военвраче Анне Лившиц в документах военкомата не было. Позже Лида вспомнила, что у мамы вроде бы была другая фамилия. Но ее свидетельство о рождении сгорело в том ужасном эшелоне вместе со всеми другими семейными документами, а довоенные архивы уцелели, в лучшем случае, процентов на десять.

Она осторожно встала со стула и на цыпочках подошла к дверям спальни. Дочка, кажется, угомонилась и, если еще не заснула, то была очень близка к этому. Через час у Лиды начиналась вторая смена, а, пока малышка поспит, вернется с работы Игорь. Женщина положила в сумку пару бутербродов и собралась переодеться, когда раздался тихий, но уверенный стук в дверь.

На лестничной площадке стоял незнакомый мужчина лет сорока – сорока пяти и чуть смущенно улыбался:

- Здравствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома. Вас ведь Лида зовут? – увидев утвердительный кивок, он достал из внутреннего кармана плаща обычный почтовый конверт. – Вот, вам просили передать. Только очень прошу, если это письмо не имеет к вам никакого отношения – порвите его и выбросьте. Значит – произошла ошибка. Всего вам доброго.

Простучали торопливые шаги по ступенькам, противно взвизгнула дверь подъезда, а Лида все еще недоуменно рассматривала белый плотный конверт. На нем не было написано ни единой строчки. Ни фамилии отправителя, ни адреса получателя. Вообще ничего. Только какой-то чуть уловимый запах. То ли мужского пота, то ли дорогих сигар…

Времени читать уже не было, и Лида сунула конверт в одну из книг, стоявших на этажерке.

Утром, когда муж уже ушел на работу, а дочка, на удивление, еще спала, она достала странное послание и аккуратно вскрыла конверт. На колени упал плотно исписанный с двух сторон тетрадный лист в клеточку.

«Дорогая доченька!

Если ты сейчас читаешь эти строки, значит, произошли сразу два замечательных события: ты жива и это письмо нашло тебя.

Если бы тогда, в 45-ом, я имела хоть маленькую надежду на это – никогда не осталась в Германии. Но, я только знала, что ваш эшелон разбомбили, и про вас нет никаких сведений. И возвращаться в страну, где нет никого из родных, но, зато, ждут лагеря в Сибири, мне показалось в тот момент действительно глупым. Почти самоубийственным.

У меня сейчас все хорошо. Я работаю врачом в клинике».

Застилавшие глаза слезы не давали возможности читать дальше.

"Мамочка! Моя мамочка жива! Ну почему она не вернулась? Даже если бы мы все погибли. Ведь здесь ее Родина! А там этот ужасный мир капитализма. Ей же даже не с кем и слова по-русски сказать. Господи! Ну почему так?!

Как бы нам было здесь хорошо вместе. А теперь? Я должна сейчас же выкинуть это письмо. Или сжечь. Ведь если кто-то узнает… Меня же посадят как вражескую шпионку. Господи! Что делать, что делать? Даже Игорю нельзя ничего говорить.

Лучше бы она не передавала мне это письмо. Я знала, что осталась одна на белом свете. А так? Мама жива и я даже мужу не могу сказать об этом. И я все равно ее никогда не увижу. Господи! Ну что же делать?"

Письмо жгло руки и одновременно как будто прилипло к ним. Лида хотела встать и пойти выкинуть его, но ноги тоже отказывались слушаться. Она обреченно вытерла слезы ладонью и опять наклонилась над исписанным четким уверенным почерком листком.

«Я вышла второй раз замуж. Мой муж очень обеспеченный человек. Мы живем в красивом доме на окраине небольшого городка на севере Германии. В конце письма ты найдешь мой адрес и телефон.

Я очень хочу тебя увидеть. А, еще лучше, чтобы мы жили вместе. Хотя и понимаю, что это вряд ли возможно.

Доченька, дай о себе весточку! Пожалуйста…»

В спальне захныкала проснувшаяся дочурка. Лида быстро сунула листок в конверт. Заметалась по комнате, не зная, что делать. Потом достала шкатулку со своими документами и положила конверт на самое дно.

По полу протопали босые детские ножки:

- Мама, пливет! Я сяма всталя!

Лида схватила девочку на руки.

"Ты все-таки счастливая. У тебя есть мама. А у меня…"

Плотину опять прорвало… Ничего не понимающая малышка, комично сморщив от усердия лобик, стала вытирать слезы на маминых щеках маленькими теплыми ладошками.