* * * * *
Посвящается Александру, сказавшему:
- Ты писатель!
Посвящается Юле, сказавшей:
- Отведи девушку в парк. Покатай на качелях.
Она будет счастлива.
Посвящается Вике, сказавшей:
- Все заканчивается, даже любовь.
Посвящается Инне, сказавшей:
- Человек делает только то, чего хочет.
и сказавшей:
- Все люди эгоистичны.
Посвящается Марине, сказавшей:
- Я люблю тебя, слышишь?
* * * * *
« Правды всегда как минимум две »
Сергей Лукъяненко, «Дневной Дозор».
|
Смятая страница дневника девушки-подростка. Дату разглядеть не удалось. Она закрашена черной гелиевой ручкой.
« Когда человек решает умирать – он умирает. »
В конце страницы той же черной ручкой нарисован знак бесконечности.
* * * * *
Простой день. Все – как обычно. Только вот – все не так. Не так – едут сегодня трамваи. Не так – летят опадающие с веток деревьев листья. Не так – смотрят на меня люди… Не так – как будто все они уже знают то, о чем я лишь слабо догадываюсь.
* * * * *
Десять страниц вперед. Дневник девушки-подростка. Дата так же закрашена. На странице нарисован черный цветок.
« Так хочется плакать.
- Тебя не любит никто! - кричу я ему. А он улыбается.
Пожалуй, пойду выпью еще таблетку фенозипама...»
Ромашка – черной гелиевой ручкой.
* * * * *
Как воспоминания – я дарю ей букет белых цветов. Под цветами можно понимать только розы. Только розы, свежие, с тугими зеленовато-белыми бутонами - едва раскрывшимися, чтобы превратиться в цветок. У таких роз очень длинный и крепкий стебель, полный влаги. На морозе на срезе образуется лед. Я дарю ей розы. Её счастливые глаза небесного цвета и темные вьющиеся волосы. На ней – какое-то лёгкое цветное платье, которое едва не сносит порывами ветра. Тогда она даже не знала, как меня зовут. А я не знал, как зовут её. Мы только познакомились. На центральной улице, полной людей, прямо среди дня, примерно в то время, когда все магазинчики закрываются на обед. У неё самые белые на свете зубы и самого небесного цвета глаза. И она обняла меня. В благодарность. А я обнял её. Мы стояли, обнявшись. Счастливые.
* * * * *
« - А если я заболею раком... или СПИД-ом? - спросила я у него. Он лишь улыбнувшись посмотрел на меня. Подружка сказала, что больше никогда меня не захочет видеть. Потому что можно заразиться.
А он сказал, что останется со мной. У парней не бывает таких добрых глаз... »
Внизу приписка мелким почерком, почти неразличимым из-за того, что гелиевый стержень расплывается:
« Как же хочется иногда... верить. »
Дата по-прежнему замазана. И зачем ее постоянно писать, а потом зачеркивать?
* * * * *
Так страшно – знать больше, чем есть. Закрываю глаза и говорю себе – «нет!» Но тщетно – все уже началось. Я – знаю. Чувствую. Слышу это в завывании холодного осеннего ветра.
* * * * *
Обычный пасмурный день. За окном – осень, мелкий холодный дождь и неприятная слякоть под ногами. Окно в нашей комнате занавешено и поэтому дождь не видно. Но он проникает в комнату монотонным звуком разбивающихся о стекло капель. Из за непогоды и занавесок в комнате тоскливо темно. В такие дни хочется закрыться от всех, громко включить грустную музыку и поплакать. В одиночестве. Потому что никого нет рядом. И тебе плохо.
Но мы вдвоем. До обеда – лежим в кровати, потому что вставать не хочется. Если не под одеялом – то холодно. Потом встаем и, одевшись, идем на кухню. Там, кажется, немного теплее и даже солнца как-то больше. Оно отражается в кухонном кафеле неровными солнечными зайчиками. Слепит. Мы выпиваем кофе, разговариваем о том, что на сегодня мы еще ничего не придумали. И тут же придумываем. Как сейчас – отчетливо помню – день недели – среда.
- А давай устроим день откровений? - спрашивает она. - Тебе кажется, мы не достаточно доверяем друг другу? - отвечаю я вопросом на вопрос. - Нет... просто... да ладно, забудь. - произносит она, слегка прикусывая нижнюю губу, ставит пустую чашку на стол и уходит в спальню.
* * * * *
А сейчас я снова пробираюсь по грязным улицам своего города домой. Достаю мобильный и нажимаю на вызов единственного абонента в телефонной книге. И вместо спасительных гудков слышу чужой компьютерный голос робота-оператора: «Телефонный аппарат абонента выключен или нах…» Где-то за спиной, во дворах – хлопнула дверь – резко оборачиваюсь, готовясь упасть на ковер листьев. Всего лишь ветер…
* * * * *
- Давай устроим игру – говорю я. - Какую игру?.. - недовольно отозвалась она. Я улыбаюсь дежурной улыбкой чтобы немного смягчить её настроение. Как на фотографии. Представили? Вот. - Игра. В твои откровения. - говорю я – только немного интереснее. - Задаешь вопрос, но не требуешь какого либо ответа. Ты можешь его получить, а можешь и нет. Только не врать – иначе не интересно. - продолжаю я. - И не обязательно отвечать на вопрос прямо? - спрашивает она. - Да – улыбаясь, отвечаю я – начнём?..
Ещё полчаса убиваем на то, чтобы выяснить – кому достанется первый вопрос. Потом я сдаюсь. - Твой вопрос первый. - говорю я.
Немного помедлив, потому что не ожидала от меня такой быстрой капитуляции, она спрашивает: - Как по-твоему, когда все началось?
* * * * *
И вот – я почти пришел. Лифт пугает – лечу по лестничным пролетам. Выше. Пару десятков серых пыльных ступеней – и я у двери. Нет. Я не нажимаю на кнопку дверного звонка. Как будто знаю, что никто не пойдет открывать. Достаю ключи из кармана кожаной куртки и долго не могу попасть в замочную скважину. Трясутся руки. Соседи по площадке слушают «Фактор2». Долбанные малолетки.
* * * * *
Все начинается обычно... с начала. - А ты как думаешь? - спрашиваю я, отвечая на ее вопрос. - Помнишь, какой был день? - улыбаясь, спрашиваю я. Вижу в ее глазах – она помнит. Конечно, она помнит тот пьянящий день свободы. Мы бродили по узким улицам, целовались и бегали за голубями. Казалось, мы можем улететь вместе с ними, стоит лишь закрыть глаза - и оторвешься от земли.
Было так легко. Легко дышать. Легко держаться за руки. Легко любить. Легко – закрыв глаза – улететь прочь.
Красный закат. Теплое море. Вкус морской соли и ее мягких губ. Морская пена у самого берега. Ходим по ней ногами. С закрытыми глазами, кожей впитывая последние лучи солнца.
- помнишь, как я спросила?.. - .. и я ответил. - говорю я и смотрю ей в глаза. - Я знала ответ. - улыбаясь, говорит она.
* * * * *
Вот – ключ в замке. Два резких поворота и удар по двери плечом. Влетаю в коридор.
* * * * *
- У тебя была такая теплая рубашка... - А у тебя такая соленая кожа...
На время в воздухе повисает тишина. Время медленно прыгает по крупинкам пыли, которые летают в воздухе. Ждем.
* * * * *
Темно – а из кухни, прямо из окна – в глаза бьет солнечный холодный свет. Не замечая мусор и какие-то мелкие вещи под ногами, я метаюсь по квартире. И как-то сразу не заметил – она лежит на полу. Пролетел мимо, а потом вернулся – это действительно она. Падаю на колени. Потому что – ноги уже не держат. Несгибаемыми руками прижимаю ее к себе.
* * * * *
Помню – сухую хрустящую бумагу. В ней подавали французские пирожные на десерт. Они ей нравятся. Она постоянно уносила их с собой, что бы потом съесть – в номере или в лодке, когда мы переправлялись на другой берег. Мне нравилось наблюдать за ней, когда она вынимала пирожное из бумажного пакета. Мне нравилось смотреть в её глаза, когда, достав пирожное, она поднимала взгляд на меня. Потом мы обычно попадали на освещенную солнцем лужайку, а вокруг нас росли вековые деревья незнакомых пород. Трава на лужайке росла невысокая и с утра она обильно покрывалась росой. Один раз мы пришли сюда утром. А солнце уже было высоко. Нам тогда казалось, что это солнце, а не трава – мокрое.
Мы садились в центр полянки на небольшое покрывало, взятое заранее с собой. Мы садились друг против друга, так, чтобы смотреть в глаза. Мы находились очень близко. Настолько, что слышали дыхание друг друга. И она рассказывала мне истории. Обычные детские сказки, которых я никогда не слышал в детстве. Она рассказывала их так живо и интересно, увлекаясь сама, что мы попадали в другие миры. Мы были кем угодно где угодно, но одновременно и на освещенной солнцем полянке. Совсем рядом.
* * * * *
Сухие слезы и немой вой из гортани. Жизнь остановилась. В том мире, где меня и ее нет, проходит время, и я начинаю понимать происходящее. Руки в крови пытаются найти трубку телефона в темном коридоре. Глаза застилают слезы. Я пытаюсь открыть дверь и позвать кого-нибудь на помощь, но брошенные в спешке ключи от входной двери куда-то исчезли. И опять – в комнату. К ней.
* * * * *
Она часто рассказывала о себе. А мне нравилось слушать.
Мы сидели в парке на скамейке. Только вдвоем. Она говорила, а я слушал. Улыбки. Мысли. Взгляды. Глаза... ее глаза небесного цвета. Ее джинсовая куртка из Италии. Ее руки с тонкими пальцами и нежной кожей. Любые ее истории – это описание мест. Мест, где она побывала. С местами она связывает все – одежду, еду, людей, настроение. Она побывала почти везде. Так казалось мне. Я никогда не слышал и о половине того, о чем она мне рассказывала.
От маленьких островов где-то на экваторе до какой-то там революции.
Мы сидели рядом и ели шоколад, который она ломала, не раскрывая упаковки, чтобы не пачкать руки растаявшими дольками шоколада. И только потом – открывала упаковку.
- Помнишь парк и нашу скамейку? - спрашиваю я. Она улыбается. - И качели – добавляет она.
* * * * *
Пытаюсь замотать чем-нибудь тонкие бледные руки с порезанными вдоль венами. Проверяю пульс, которого нет.
* * * * *
- Все когда-нибудь заканчивается – говорит она. Грустно думать о том, что нет ничего постоянного. - Не обязательно – отвечаю я. Страшно представить, что – раз – и у тебя ничего нет.
Ее рука в моей. Я чувствую мягкую кожу ее рук. У меня головокружение. Небо падает на нас, а она так близко. Я смотрю в ее глаза цвета неба.
- Настоящая любовь выше смерти. - говорю я. Она печально смотрит на меня. - Но и она когда-нибудь заканчивается...
- Зачем? - мой вопрос разбивается о стены.
* * * * *
Ее глаза широко открыты и смотрят на меня. Прямо куда-то туда, где я тот, которого сам не знаю. На меня и в никуда – одновременно. Прижимаю ее голову к груди, оказавшись лицом в ее волосах. Они все еще пахнут. Пахнут таким знакомым, таким близким и сводящим с ума запахом ее дешевых духов. Закрываю глаза. Какие-то смытые воспоминания и мысли проскакивают в голове, оставляя мне лишь свои тени. Вспышки, обрывки звуков и непонятные мысли, у которых нет начала и конца.
* * * * *
- Зачем – это не тот вопрос, на который можно ответить. - говорит она мне. - Почему – вот вопрос, на который ты знаешь ответ. - Потому что по-другому – не бывает... - цитирую я ее. - Да. - спокойно говорит она. - по-другому не бывает.
- Вырвать бы кусок жизни, как кинопленку – говорю я.
Пушистое небо из сказки и дорога в никуда. Мы идем по этой дороге.
- Знаешь, как закончится твоя история?
* * * * *
Открываю глаза и понимаю, что на какое-то время потерял сознание. За окном уже ночь. Звезды неярко освещают тело молодой девушки у меня на руках. Она мертва. Ее – нет. Слезы – в уголках моих глаз. Я смотрю на нее. Зачем все так получилось? Почему, почему, почему! – сотни тысяч осколков эха бьют в лицо.
* * * * *
Мы сидим в полутьме нашей спальни, из динамиков компьютера играет легкая музыка. В ее руках холодный маленький мандарин. Он немного помятый. С тонкой шкуркой и маленькими дольками – внутри.
- Если ты сам пишешь свою историю, выбор остается за тобой. - говорит она. Мне нравится, как она смотрит на меня. Можно бесконечно долго смотреть на неё. Когда она чистит мандарин. Когда она достает пирожное из пакетика. Когда она рассказывает истории. - Каждый сам выбирает, чего хочет. - продолжает она.
- Остается лишь один вопрос... - ... чего хочешь ты. - произносит она и, смотря на меня, кивает головой в мою сторону, заедая сказанное маленькой холодной долькой мандарина.
* * * * *
Её больше нет. Плавно – мысли уходят дальше. Тихо, чтобы я не заметил. Сменяются миры и нереальные реальности. Я – между. Забиться в угол и ничего не делать. Уйти. Вот мое единственное истинное желание. И я иду. Иду сквозь толпу прохожих, смотрящих в землю. На самом деле их нет. Дождь с осеннего неба большими холодными каплями падает на асфальт, разбиваясь бесконечными брызгами. Но на меня попадают лишь потоки света уличных фонарей. Холодная ночь.
* * * * *
- Ты знаешь. - говорю я. - Ответь на вопрос - говорит она мне - тем более, если я знаю ответ. Отвожу взгляд на пол. На полу лежит – прямо на старом ковре – десяток разбросанных цветных ручек. Три из них – черного цвета. Такими ручками мы обычно делаем записи в дневниках. Или рисуем на форматных альбомных листах твердой белой бумаги. Я беру ручку с пола и взглядом начинаю искать белый лист. Она подает мне один из них. В её взгляде я читаю нетерпение и ожидание. Беру протянутый красивой рукой лист. Открываю колпачок ручки. Смотрю на неё. Она смотрит на меня.
* * * * *
Приписка в конце какой-то страницы дневника.
« ... лишь потерявший, знает цену. »
* * * * *
Однажды я наблюдал, как художник рисовал её портрет. Это зрелище, которое стоило увидеть – более тонкой материи, чем рисунок карандашом на белом альбомном листе, наверное, нет. Каждое мгновение – появляется что-то новое. А неровные линии просто закрашиваются другими. Я видел, как художник нанес на лист ее глаза. Потом – ровную линию носа, брови. Затем художник вывел овал лица. Он рисовал, проводя карандаш так же, как я провожу рукой по ее лицу. А она закрывает глаза.
* * * * *
Дата записи – 3 июня.
« ... но если ты любишь, почему об этом не сказать?» мелким почерком: « Что для любви слова? Лишь пепел, уносимый ветром...»
* * * * *
Пока я думал о своем, художник закончил. Получилось совсем не похоже. Нет, рисунок был выполнен прекрасно. Но это был всего лишь рисунок.
Стоя на крыше туристического комплекса, в котором прямо на крыше расположен бассейн, она свернула лист в бумажный самолет, какие любят делать дети, и пустила его вниз. С высоты трехсот метров над морем.
* * * * *
Я уже знаю, как все будет. Забравшись на крышу десятиэтажки, я скидываю куртку, срываю рубашку. Холодный ветер пронизывает меня всего, но я его почти не чувствую. Просто очень трудно двигаться промерзшим пальцам. Просто трясутся руки.
* * * * *
Кусок льда у меня в руках. Это – замороженный полуфабрикат. Курица. Обычная курица, принесенная из супермаркета. Последнее время только в них и можно купить что-то съедобное. Ты ходишь по длинным рядам с продуктами и набираешь те, которые тебе нравятся. Ты можешь посмотреть их срок годности или даже положить что-нибудь незаметно в карман, чтобы потом вынести бесплатно. Камеры наблюдения, висящие на потолке, все равно не работают.
Замерзшая курица у меня в руках. Холод постепенно проникает в мои руки. Ощущения такие же, как если бы у меня был открытый перелом всех костей кисти. Струя теплой воды сначала не чувствуется, а потом – обжигает. Вообще-то такой способ разморозки не совсем верен. Так мясо немного портится. Его структура становится более хрупкой и рыхлой.
Я готовлю. А она – смотрит. - Мне нравится готовить – говорю я.
Я мою размороженную курицу, разрезаю её на небольшие части и мою их опять. Кровь не всегда выглядит аппетитно. Разбавленная водой она кажется краской с детского рисунка, смытой дождем. Я ставлю сковородку на огонь газовой плиты. Потом наливаю подсолнечное масло.
- Где ты этому научился? - спрашивает она меня. - Я никогда не учился. Я просто умею это делать. Мне нравится готовить. Я умею готовить. Умел всегда.
- Самая лучшая еда, это та, которую приготовил сам. - говорю я - в процессе ты успокаиваешься и расслабляешься, приготовляясь к трапезе. - продолжаю я поучительным тоном – А потом ешь, точно зная, что это не отрава, что соль положена в меру и что это мясо курицы, а не какой-нибудь несчастной кошки. - Когда ты ешь собственную еду, ты самодостаточен. - говорю я, обмазывая кусочки курицы майонезом и приправами.
- А мне нравится, когда готовит кто-то другой – говорит она - тогда мне не приходится видеть каждый этап приготовления того, что я кладу в свой рот.
Я выкладываю обмазанные высококалорийным майонезом кусочки курицы на разогретое подсолнечное масло в сковородке. Сверху кладу колечко лимона и немного мелко нарезанного сладкого красного перца. Накрываю крышкой.
- Полчаса ждем и прошу к столу. - говорю я. - Отлично. - отвечает она.
Есть такую курицу без гарнира – просто преступление.
* * * * *
Попытка номер раз – и нож оставляет неглубокий кривой след на правой руке. Напрягаю руку и пытаюсь пройтись ножом глубже. Боль заглушает холод. Нервы не выдерживают и все разом – бьются в мозг. Но я уже не живу. Мне уже все равно, что будет дальше. А дальше – вскрыть вены на второй руке уже не получится – остается сделать бесконечный шаг с крыши.
* * * * *
Очередная страница дневника. Стоит дата – 21 марта. Страница заполнена двумя почерками. Один крупный, другой очень мелкий.
« - Как по-твоему, зачем иногда люди придумывают то, чего не было? »
Мелким почерком: « Чтобы думать, что это было. »
« - Но разве они сами не понимают, в чем разница? Ты думаешь, они придумывают это, потому что нуждаются в этом, но не имеют? »
и опять приписка мелким почерком: « Иначе им скучно жить... наверное. »
* * * * *
Я не умею готовить. Я никогда не был в Париже. Прости меня.
* * * * *
Примерно десять страниц до начала. Истрепанный дневник.
« Ты такой... смешной »
пара смайликов, отпечаток девичьих губ – яркой помадой.
* * * * *
Вниз.
* * * * *
Я хочу, чтобы ты была жива.
* * * * *
Первая страница дневника. Мелким, едва различимым почерком исписана вся страница. Можно разобрать лишь часть написанного.
« Привет, листочек в клеточку. Дожили, я веду дневник... Хочется рассказать тебе одну историю... »
Листаем две страницы вперед
« ... он любит и этого достаточно. »
Ещё страницу вперед:
« ... она тоже любит. И она очень боится за него... боится его потерять. Навсегда – потерять. »
Страницу вперед
« Смерти нет. А любовь – навсегда. »
Черной гелиевой ручкой - знак бесконечности – в конце страницы.
********** | 
Библиотека // Объявления
