Оно жило в пещере, глубоко в горах. Никто не знал о нем, никто не догадывался о его существовании. Оно жило много-много лет, не видя солнечного света, дыша застывшим во тьме воздухом. Оно мало двигалось, никогда не вставало на ноги. Пища сама приходила к нему в виде заблудших мышей и всяких мелких зверушек. Этого было мало, но оно привыкло. Оно было настолько слабо, что ему хватало сил лишь на то, чтобы дышать, поднимая изуродованную грудную клетку. Оно никогда не видело себя, оно не знало, как выглядит. Только знало, что ужасно. Оно не знало, что есть небо, что есть зеленая трава, что есть дождь, что есть мир вокруг. Оно не знало, что за стенами этой пещеры есть кто-то еще, кроме редкой живой пищи. Оно практически не открывало глаз, а если и открывало, то только тупо смотрело в глухой мрак перед собой. Оно не понимало, зачем он может оттягивать свою кожу на голове, ведь так ничего не менялось. Оно спало, порой вздыхая и прислушиваясь за долгим гулким эхом где-то вдалеке. Оно ничего не ощущало, кроме холода. Стены рядом были холодными, воздух не двигался и поэтому тоже был холоден. Все вокруг него было холодным. Временами что-то еще более холодное и живое пробегало под ним, оставляя за собой морозный след на его шершавой коже. Тогда по его большому телу пробегало непонятное, необычное, что отбирало много сил. Оно постоянно боялось чего-то. Когда оно не спало, оно боялось. Оно верило, что если кто-то посмеет ворваться к нему, то оно обязательно его заметит, как замечает мышей, но все равно боялось.

Оно не помнило, как попало сюда. Просто однажды оно поняло, что тут оно одно, одинокое. У него не было понятия «одинокое», оно знало, что оно одно, и так должно быть, по другому нельзя. Иногда оно чувствовало что-то неприятное в себе, ему не нравилось это. Оно инстинктивно плакало, и такое же живое и холодное пробегало по его щекам. От страха оно дрожало, и чувствовало, как стены почему-то дрожат вместе с ним. Оно... любило эти стены. Оно порой облокачивало голову об них и думало, много думало просто, не о чем. А о чем оно могло думать, если вокруг стены и периодически что-то живое и холодное пробегает то по щеке, то под спиной. А так сплошное однообразие, но именно в этом однообразии было его счастье. Оно молча наслаждалось этим одиночеством и монотонностью.

Но однажды в глубине пещеры раздался незнакомый звук. Оно вздрогнуло. Ему стало страшно. Оно тяжело задышало и тут же заснуло. Вдруг что-то неприятно ударило его в глаза. Оно отодвинуло кожу. Это было слишком больно. Оно увидело не тьму, а что-то другое. Оно даже не знало, как это называется. Оно услышало странные звуки, которые повторялись, ставали то высокими, то низкими. Оно не на шутку испугалось. Это не мыши. Оно уловило совсем незнакомый запах. Тогда оно впервые за все свое бесконечное существование двинуло телом. Голоса внезапно стали высокими до невозможности.

...По пещере раздался последний рев. Это кричало оно. Тысячи каких-то холодных и живых впилось в его слабое тело. Эта боль была не совместима с жизнью. Оно молчало всегда, но в этот момент оно издало первый и последний звук, оглушающее разнесшийся по стенам. Они почему-то вдруг стали обжигающими, они отвергли своего гостя. Они перестали его утешать. Оно упало.

В последний момент, перед тем, как что-то удушающее закрыло ему глаза, оно подумало: истинное одиночество – это смерть, а то одиночество только иллюзия. Оно заплакало, горько-горько. Они убили его, злые люди, существа из темноты с неведомым светом. Они не дали ему шансов на существование. Оно вспомнило, как когда-то они же изгнали его из своего общества. Он все вспомнил. Как они били его, как причиняли ему адскую боль, из-за которой он стал таким. Эту боль его мозг не смог перенести, он переродилось в это жалкое подобие чего-то былого, лучшего.

Эта злость, вскипевшая в нем, предала ему силы. Оно поднялось и ринулось на них, тех, кто второй раз убивают его, делают ему больно. Оно не знало, что делало, но все вокруг стало живим и ускользало из его скрюченных временем пальцев. Оно еще больше взбесилось и забыло про боль. Оно с диким ревом махало руками и давило все, что попадалось. Вокруг раздавались истошные крики и какие-то щелчки.

Оно упало и больше не встало.

Не будет больше живых и холодных, не будет ледяных стен, не будет горьких мышей, не будет слепой тьмы вокруг и... одиночества. Не будет больше одиночества. Люди подарили ему настоящее одиночество, взамен взяв его жизнь.