- Ты никогда не думала, что твоим бывшим любовницам бывает грустно? - Это не было похоже на ссору, или, того хуже, скандал. Нат прижимался ко мне, вжимался, словно пытаясь стать со мной единым целым. Я его очень понимала, зима получилась холодной, и под одеялом было не так уж и жарко.

- С чего им должно быть грустно? Ты ещё скажи одиноко. - Цинично оскалилась я. - Вчера они были со мной, сегодня с другой. Мы же не клянёмся друг другу в вечной любви, мы любим друг друга одну ночь, ну, может, одну неделю, пока не становится скучно.

- И никогда не влюбляетесь?

- А зачем? Я не говорю, что любви нет, быть может, она и есть, но во мне - её нет.

- А в них?

- А я знаю? - передразнила я, сказав таким же точно тоном, как он.

- Ну, хорошо, а если тебе надоедает раньше чем им?

- Значит они выкатываются отсюда, хотят они того или нет. В конце концов, это моя жилплощадь! - я начинала раздражаться от его дурацких вопросов. Чего он хочет добиться?

- Со мной говорила Алиса. И Танк говорил. Сказали, что завидуют мне. И советуют уйти от тебя скорее, пока ты сама меня не выгнала. - Ох уж эти.. Никакого цензурного слова не подбиралось. Втягивают девочку в эти пододеяльные, надпростынные игры. Нашли себе жертву послабее, раз меня им никак не задеть, решили его помучить.

- Послушай, какой реакции ты от меня ждёшь? Что ты хочешь услышать? Если тебе так это надо, я могу это тебе сказать. Только продиктуй, а я повторю. - Что-то быстро я в этот раз рассердилась. Надо бы поспокойнее, поздно уже, значит, до утра нам в одном замкнутом пространстве с ним находиться.

- Зачем ты делаешь людям больно? Сначала любишь их, а потом прогоняешь..

- Да не делаю я никому больно. Все всё понимают. Я просто живу.

- Ты целуешь меня сегодня, а завтра прогонишь. Мне будет больно. Ты знаешь это! - в голосе послышались слёзы. Вот уж чего я ненавижу, так это слёз. Как говорить о себе - так в мужском роде, мол мальчики, а как что, так ревут как девчонки.

- Нат, а Нат. Успокойся. Завтра я тебя не выгоню.

- А когда? Когда ты меня выгонишь?! - Вот только истерики нам и не хватало. Ну и что теперь отвечать? Не знаю я, когда его выгоню.

- Будешь реветь - выгоню сегодня. Оставь всё как есть, пусть идёт само как-нибудь.

- Я люблю тебя! Неужели ты этого не понимаешь?

- Понимаю, всё я понимаю, не маленькая. А вот ты себя ведёшь как ребёнок. Давай мы сейчас ляжем спать. Я тебя обниму. И завтра мы проснёмся в хорошем настроении. И если это будет ещё актуально, продолжим этот разговор. - Я прижала Ната к себе, и стала гладить его длинные волосы. Вот уж наделила природа Ната волосами, густые, красивые. А этот дурак!, иначе и не скажешь, хотел сделать стрижку "под мальчика".

Когда я проснулась, снег падал огромными хлопьями, этих монстров за окном ласковым "снежинка" назвать было сложно. Это не "снежинка", это снежинище! Почему-то представились слонопотамчики в белых балетных пачках, исполняющие танец Маленьких Лебедей. Настроение было не то чтобы хорошим, но погода была зимней, совсем новогодней, я даже подумала, а не купить ли живую ёлку. И подарки под неё положить. То, что новый год я буду праздновать с Натом, было само собой разумеющимся, я даже не подумала узнать его планы. "Вот как раз и обрадую его!" подумала я, открывая глаза и разом сжигая все мосты обратно в сладкую утреннюю дремоту. Головы Ната на соседней подушке не было. Я прислушалась. Вода не шумела. Чертыхнувшись про себя, я вылезла из под одеяла, оставляя его остывать в одиночестве на простыне, надеясь, впрочем, скоро вернутся обратно с упругим, сильным и вечно голодным любовником.

На кухне было пусто и, казалось, даже ветер гулял. Не было, конечно, на самом деле никакого ветра, все окна закрыты, словно это двери сейфа, чтобы вор-холод не пролез. Честно признаюсь, я опешила. Выражение лица было чем-то средним между "То есть как это?", "Нифига ж себе!" и "А где мои печеньки?!". На столе лежала записка. Я неторопливо протянула к ней руку, но на полпути оборвала движение. Поставлю пока кофе, возьму сигареты, дороги обратно в сон уже нет, потому надо проснуться.

Я взяла в руки выдранный из тетради листик в синюю клеточку только после того, как прикурила. Кофе побулькивало на плите. Я развернула сложенный лист нарочито медленно. Даже сейчас, когда никто меня не видел, я не позволяла себе выдать истинных чувств, показать своё любопытство. Нату никуда не надо было ехать, я даже думала, что он останется до завтра, в магазин бы он не пошёл. Да и вообще, уходя - он бы меня разбудил! Без утреннего секса он никаких дел не начинает! За три месяца я немного его изучила.

"Я ушел. Навсегда." на этой фразе Нат явно хотел закончить письмо, но, видимо, передумал. Я мысленно заметила, что навсегда - значит насовсем.

"Я ушел. Навсегда.

Мне больно, но я не могу так больше. Я знаю, что ты мне изменяешь ("мне изменяешь" зачеркнуто, рядом написано "спишь с другими"). Ты не можешь, не хочешь понять, что я люблю тебя, что мне больно об этом знать, узнавать от тебя, узнавать от других. Я не хочу быть очередной твоей девочкой, но я являюсь ей. Правда задержался чуть дольше. Значит, я скоро тебе надоем, как и другие. Если ещё не надоел. Это ведь причина, чтобы уйти, правда? Я очень тебя люблю, ты невероятная женщина, ты самая.. самая. Сделай мне подарок на Новый Год, постарайся не пересекаться со мной, а я буду стараться не появляться там, где ты. Так будет проще.

Всего тебе наилучшего. ("Прощай" написано и зачеркнуто)."

- М-ми-и-ило.. - задумчиво протянула я. Упавший пепел напомнил о том, что я, вообще-то, курю. Я затянулась. Смысл слов продирался через туман рассудка. Глупое, пафосное письмо, ну хоть без ошибок, вроде. В принципе, Нат мог его написать. Ну кто ещё, блин, мог написать мне письмо и оставить его на кухонном столе? Барабашка? Сам поступок был глупым, и почему он причинял столько боли, было совершенно не понятно. Ну ушёл этот дурак, ну и пусть его. "Значит на новый год можно не покупать эту дурацкую ёлку. И можно пойти с тусовкой. Как всегда.. Какая тусовка? Какой новый год?!" В голове, словно взорвалась ядерная бомба. Я вдруг почувствовала себя оглушенной, опустошенной, и с другой стороны наполненной болью. "Надо что-то сделать. Надо как-то его вернуть." Мысли метались, словно люди на пожаре, хватающие самое ценное. "Куда он мог пойти? Не домой, точно не домой. В кафешку, да, он поедет в кафешку, курить, пить кофе и лить слёзы. В какую, в какую кафешку?" Я сунула ноги в сапожки, схватила пальто, вспомнила, что забыла взять ключи, рванула в комнату, оставляя грязные следы, уже открыла дверь, вспомнила, что надо взять хотя бы деньги на проезд, схватила кошелёк и сунула его в карман. Выскочила за дверь, закрыла; не нажала, а ударила в кнопку пальцем. Кнопка жалобно мигнула желтым цветом, но загорелась, лифт где-то тронулся, чтобы забрать меня. "Куда, куда он мог поехать? Туда, где точно ни за что меня не встретит.. значит.. значит.. И где я его не буду искать, если что! Значит.. В Угольке. Точно в Угольке." Я примерно представляла, где находится это заведение, но мне всегда было лень туда пойти. Мало того, что туда надо было ехать на метро, это полуподвальное удовольствие находилось на проспекте ровно посередине, между двумя станциями, и транспорт останавливался слишком далеко. А ходить пешком я не люблю. Двери лифта открылись, и тут я сообразила, что на мне старые джинсы и домашняя футболка, я не причесана и не умыта. Сигареты остались за дверью, но их-то можно купить. Зеркало с расческой, конечно, тоже, но это будет уже слишком. Да и зачем, вернее за кем, я бегу? За глупой девочкой, которая думает, что она мальчик, и, мало того, думает, что она ещё и любит меня. Ради вот этого сомнительного счастья просыпаться с ней ещё некоторое время? Я могу просыпаться рядом с любой другой, ничуть не хуже, хотя и вряд ли лучше. Разве будут другие такими же теплыми, такими нежными, такими искренними? Будут они меня так любить? Не рабски, не наигранно, а открыто? Что-то щелкнуло в моей пустой, утренней голове - она ведь _хочет_, чтобы я за ней побежала. Не рассчитывает на это, но очень-очень хочет, может быть даже надеется в глубине своей души. Я развернулась и пошла открывать дверь. Несколько телефонных звонков, мобильники - величайшее изобретение человечества. Быстро снять джезву, пока мой утренний наркотик не загадил всю плиту. Спокойно выпить кофе, в душ..

Через два часа я подходила к "Музыке Крыш", не люблю это место за чрезмерный понт. Вошла, постояла, прислонившись к косяку, прожигая взглядом сгорбленную спину Ната. Он почувствовал мой тяжелый взгляд и обернулся. Я медленно подошла, встала перед ним, глядя в глаза, и закатила душевную пощечину. В глазах Ната задрожали слёзы. Он думал, что я ему сейчас в любви буду признаваться. Признаваться во всяких глупостях я, естественно, не стала. Просто впилась в его губы. И та страсть, с которой я это сделала, выразила мои чувства много лучше затертых от частого употребления банальных слов.

- Ты редкостный идиот. - Выговорила я, когда смогла оторвалаться от розовых губ. - Я искала тебя по всему городу. - Это было полнейшей ложью. Нигде я его не искала. Я позвонила Бафу и попросила его о небольшом одолжении. Баф - один из тех немногих людей, которым можно доверять. Он позвонил Нату и предложил встретиться, Нат быстро выдал моей разведке своё местонахождение. И я, уже приведшая себя в полный порядок, умытая, причесанная и прилично одетая, отправилась в "Музыку Крыш". Перед входом я слегка растрепала волосы, и специально привалилась к косяку, сделав вид, что запыхалась. - Поехали домой, чудовище. И больше никогда, - я пристально посмотрела в его глаза, - никогда так не делай.

И мы поехали домой. Нат строчил смску Бафу, что, увы, так печально, но он не сможет встретиться, даже не догадываясь, что тот никуда не собирается и, наверняка, сейчас дрыхнет без задних ног в обнимку со своей толи Машей, толи Мариной..