Хоть к солнцу он стремится – все же слеп Цветок, что вряд ли доживет до лета. Чем жизнь короче, тем длинней рассветы. Тем слаще хлеб.
|
Вот она – сказка. Жила-была одна булочка. Обычная такая сдобная булочка, с маком, да глазурью политая. Лежала она в хлебном отделе большого магазина, и было ей грустно и одиноко. Пару раз залетал воробей, кружился над ней – подумывал поклевать. Он приземлялся неподалеку, косился по сторонам и нервно чирикал. Но его отгоняла продавщица, хрупкая темнокожая девчонка Вера, которая только одна и видела булочку – наверное, потому что они обе были маленькие, незаметные. – Ишь какой, – сердито говорила Вера. – Повадился. Ух! «Что же со мной не так? – думала булочка долгими вечерами. – Лежу тут, понимаешь, и никто не думает меня покупать. Неужели я такая неаппетитная?» Не было ответа; гулкий магазин закрывался на ночь, и помещение наполнял топоток крысиных лап. Булочка вглядывалась в темноту, через бортик потертой деревянной полки, но никак не могла уловить хоть какое-нибудь движение. А звук между тем становился все смелее, все четче, и царил уже совсем рядом. В один из вечеров, когда булочка уже изрядно очерствела с тоски, топоток остановился около нее. Красные глазки с любопытством уставились на булочку, и тонкий проворный нос быстро обнюхал сладкую поверхность. – Здравствуйте, мадам крыса, – осторожно поздоровалась булочка, не зная, как обращаться. Крыса фыркнула. – Тоже мне мадам, – оскалилась она мелкими острыми зубами. Булочке стало неуютно. – Сама-то хороша! – Извините, – прошептала булочка виноватым голосом. – Но я лежу тут почти с самого рождения, и мне очень-очень скучно. Крыса опять фыркнула и сказала: – А чего ты хотела, милочка? Обратно в печь? – Хорошо бы... – пробормотала булочка. И правда, как здорово было бы вернуться в родную жаркую печь. Лежать на полке рядом с другими булочками, надуваться, наливаться румянцем. Крыса побегала вокруг, но, ничего больше не найдя, вернулась к булочке. – Вот что, барышня, – сказала она. – Хватит тебе тут лежать. Она схватила булочку за маковые бока и поволокла прочь с полки. Шлепнувшись на пол, она ойкнула, перехватила ношу поудобнее и потащила к дырке в углу. – Вот и деткам радость, – приговаривала она, пыхтя и прихрамывая. – А пахнешь-то, пахнешь-то дивно как! – Да, – гордо ответила булочка. Похвала была заслуженной. – Я выпечена в лучшей пекарне лучшим пекарем. – Оно и видно, – саркастически откликнулась крыса. – То-то лежишь тут уже третий день. Небось, другие-то уже давно полку покинули. – Ну что ж вы! – обиделась булочка. – Я будто нарочно от всех прячусь! – Ладно, не кипятись, барышня, – смилостивилась крыса. Она протолкнула булочку во мрак норки и следом залезла сама. – Добро пожаловать в гости! – Мама!!! – завопили тоненькие голоса крысят, и вокруг все замелькало, запрыгало и запищало. – Мама принесла булочку! Сладкую!!! – Тихо! – строго прикрикнула крыса и пригрозила коготком. – А то кошка придет! Кто лапки мыл? Крысята сразу приутихли. Один из них пропищал: – Я мыл! – И я! – откликнулся другой. Булочка лежала, и ей было радостно. Но что-то мешало. Что-то вносило небольшой дискомфорт. Отголосок чего-то извне, чего-то незнакомого, и настолько чужого, что в пору было потеряться в догадках, как в непроходимом лабиринте. Мысль пришла сама; она просто появилась из ниоткуда, неся с собой странное знание о совершенно нереальном ощущении. – Мадам крыса, – сказала булочка. – Вы можете почесать мне нос? – Что? – не поняла крыса, а крысята переглянулись. – Нос... – у булочки страшно чесался нос. А рук не было. Да и откуда им взяться... – Не могу. Я же не знаю, где он. – Ладно, не надо, – булочка почувствовала себя неловко. И чтоб разрядить обстановку, бодро предложила: – Давайте лучше чай пить! Все приняли идею на ура, и крыса пошла ставить чайник. Зазвенела посуда, забурлила в стоке вода. Этот звон... Это бурление... Где-то протяжно прогудел клаксон. Странный запах дыма пришел прямо в норку, но его никто не заметил. Почти никто. Что-то звякнуло, упала тетрадь, зашелестев страницами... Сквозняк хлопнул форточкой, и сразу стало душно. Сон ушел. Что-то ударилось в стекло и упало на подоконник. Воробей, наверное. Какой воробей летает по ночам? Я попытался почесать нос, и в который раз осознал, что парализован. Пустая квартира была полна звука и призраков ощущений. Несбыточная надежда с новой силой стукнулась в висок. Просочилась внутрь, помолчала, подбирая слова; и спросила: «Я ненадолго. Можно?» Открыв глаза, я уставился в темноту. Вера ушла. Ушла несколько часов назад, но мне казалось, что она стоит в изножье кровати – там что-то двигалось. Это была не она; сфокусировав зрение, я увидел окровавленную крысиную мордочку в двадцати сантиметрах от моих глаз. Крыса изучала мои губы. Я слышал, как несколько маленьких ртов неторопливо и с аппетитом что-то грызут. Мое тело? Узнать это не представлялось возможным. За окном шелестел мелкий дождь, и сон требовал продолжения. Я сопротивлялся ему, держа глаза распахнутыми, и комнатный полумрак лился в них теплым осенним потоком. Крыса на моем лице кинула взгляд на форточку и принюхалась. А потом вцепилась мне в губу маленькими острыми зубками. |