Сколько их сгнило на полях сражений Второй Мировой - Иванов, Паш, Слав, Джонов, Гансов, Фрицев, Жюлей...а ведь у всех у них была мечта(с)
|
Слава, на службе курсант 3го Киевского пехотного училища Вячеслав Сысоев, опустил голые ноги на прохладный пол хаты. В доме было пусто, все ушли на поля или в коровники. На столе ждал заботливо приготовленный бабушкой завтрак – крынка молока, каша и сало. Славе страшно хотелось пить. Зверский сушняк разрывал горло, сильно тошнило. Пошатываясь, курсант- отпускник подошел к столу, с наслаждением приложился к кувшину. Пил долго и шумно. Стало немного лучше, во всяком случае, пропала сухость и уменьшилась тошнота. Впереди еще шесть дней краткосрочного отпуска. В госпитале было, правда, куда веселее. Там лежали веселые ребята-танкисты, отлынивающие от учений, несколько летчиков с переломами рук. Целыми днями Слава резался в карты, пил выпрошенный у милых медсестер спирт, и много-много рисовал. В деревне было скучно. Здесь была баба Люба, дед Степан и две сестры, глупые и толстые дивчины. По вечерам Василь Анастасович, инвалид гражданской и по совместительству директор клуба, выносил на веранду патефон. Нормальных пластинок в селе Бережное не было. Сысоев, привез, конечно, несколько, с фокстротами и танго, которые брат Мишка прислал из Испании, но и хлопцы, и девки, вместо того чтобы танцевать, стояли по углам. Вячеслава это очень злило. После недолгих «танцулек» деревенская молодежь усаживалась на лавку около сельсовета и пела украинские песни. Без самогона, конечно же, не обходился ни один вечер. Не то чтобы Слава одобрял такую чрезмерность, но…больше никаких занятий здесь не было. Приходилось пить, пить, пить и слушать глупые хохлятские песенки. Иногда Сысоев подумывал, что зря он поехал не в Самару к родителям, а к бабке в это захолустье. Итак, воскресное утро почти ничем не отличалось от субботнего. Обычное июньское утро на Украине. Вячеслав, в одних трусах, вышел на крыльцо. С него открывался вид на колосящееся поле ржи и небольшой лесок в отдалении. Небо было чистым. Солнце слепило. Сысоев, прикрывая глаза рукой, побежал рысцой в сторону леса. Каждое утро он бегал купаться к небольшому озерцу на поляне. Слава скинул трусы и с разбегу прыгнул в черную воду. Берега заросли камышом, дно – водорослями. Вокруг – лес, словно сошедший с Шишкинской картины. Такая репродукция висела у Сысоева дома, в комнате, объединяющей кухню и спальню бабки. Мама картиной очень гордилась. слава плавал, предаваясь приятным воспоминаниям. Вода приятно щекотала голое тело. Куда больше удовольствия купаться голышом. Проплыв в быстром темпе от одного конца озерца до другого раз сто, Вячеслав вылез на скользкий берег. Внезапно он покраснел. В пяти шагах от курсанта, стояли деревенские девки и смеялись, показывая пальцами. Сысоев одной рукой прикрыл срам, другой скомкал трусы и, судорожно улыбаясь девушкам, помчался в сторону густых кустов, сопровождаемый смешками. В полдень солнце начало сильно жечь. Слава еще не забыл, как получил удар на учениях, когда целый день копал окопы под солнцепеком. Сысоев пошел к сельсовету, где было прекрасное крыльцо. Сел на ступеньку. Закурил. Единственный на всю деревню радиоприемник был очень старый и хрипел. Пожалел Сысоев свое немецкое радио, проигранное в карты в госпитале. Дверь открылась, и показался дед Калистрат, скверный старикашка, любящий читать нотации. Сысоев поздоровался. Дед кивнул и присел рядом. -Дед Калистрат, будете сигаретку? Иностранная! Калистрат поморщился и проворчал: -Не, слабые они. Я уж лучше по-стариковски, махорочку. Будущий лейтенант улыбнулся. Их пехотное считалось элитным, махорку почти никто не курил. А один сержант из пятой роты даже имел именную трубку, правда, не со своим именем, а инициалами на финском языке. Дед неприязненно взглянул на курсанта: - Эх, молодежь, старики в поле работают, а ты здесь сидишь! Сысоев возразил: -Дед Калистрат. Так я же в отпуске, я же защитник Родины. Дед засмеялся: -Защитничек.…Ну-ну. Вот немец придет, посмотрим. Пришло время Сысоева смеяться: -Какой немец, дед Калистрат! У нас же с Гитлером дружба! Товарищ Сталин говорил… Старик, затянувшись и сплюнув, промолвил с расстановкой: -Товарищ Сталин говорить умеет.…А вот Сережка-бухгалтер неделю назад на своем драндулете на заставу ездил, к шурину своему. Шурин-то, поручик…ой, тьфу, лейтенант по-теперешнему…шепнул ему, что, мол, немец войско у границы держит. - Дед Калистрат! Не глупите! Учения это у немцев! На фоне этого разговора Сысоеву стало неуютно, когда из приемника прекратили доноситься песни, и диктор серьезным голосом доложил, что сейчас будет срочное сообщение. Слава напрягся. …Как понял Сысоев, Вермахт наступал по всему фронту. Погранзастава была на расстоянии в восемьдесят километров от села Бережного. Сысоев нервничал. Брат рассказывал о немецких танках и самолетах, делающих из городов кладбища. Половина села сбежалась к сельсовету. Все были растеряны. Дед Степан тихо успокаивал бабку, две Славиных сестрички прислушивались к голосу диктора, какие-то старухи, пережившие первую Мировую, и еще помнящие прошедший через их село 10-й гренадерский полк Кайзерской армии. Дети тоже прониклись, стали серьезными, хотя плохо понимали, что к чему. По-правде, понимали плохо все, даже второкурсник Сысоев, имевший значок и два треугольника на петлице. Почему? Как так? Что делать? Всех мучили эти вопросы. Сысоев поскорее надел гимнастерку, сапоги, перекинул через плечо кожаный планшет на ремешке, планшет Славе не полагался, но в отпуск он его взял…пофорсить. Посмотрел в зеркало. Молодое небритое лицо, умные синие глаза., белые волосы из-под пилотки, прямая осанка, широкие плечи, блестящий значок стрелка, напоминающий орден. Сысоев был похож на маминого отца со старой фото. Только у деда Василия было два креста, погоны и фуражка. «Ничего, и так неплохо» - подумал Слава. Форма придала ему уверенность в себе.
Вячеслав закончил чистить хромовые сапоги, показавшиеся ему грязными. Часы показывали четыре дня. Собрав вещи в рюкзак, Сысоев направился к двери. Но дед Степан опередил его. До этого молчаливо наблюдавший за подготовкой к отъезду в училище, старик встрепенулся и преградил внуку проход. -Дурак! Напялил форму. Павлин, думаешь повоюешь, офицером будешь! Сысоев попытался отодвинуть деда Степана от прохода: -Дед, война. Я должен ехать в училище. Там наверняка досрочно выпустят. Дед проскрипел: -Немец прет. Вона даже по радио, енто, сказали, что, это, оборонительные жестокие бои у границы…А от нас граница в сорока верстах. Ты бы, это. Форму снял, и хлопцем колхозным прикинулся, а то немец придет…а ты со звездой. Сысоев начал злиться: -Ну и что дед. Я же сейчас в тыл, а потом посмотрим. Немец-то впереди, а я назад еду. Степан стукнул кулаком по косяку: -Это тебе так кажется! Немец он хитер, собака.…Помню, где-то под Могилевым в пятнадцатом…окружил нас. Мы думали, что к своим отступаем.…А там на наших окопах – немца черным-черно. Вся рота тогда полегла. Сысоев усмехнулся: -Дедок, наши врага сдержут. Это ж красноармейцы, етих их за ногу, а не твои царские воины. Знаешь сколько у нас танков здесь? Нет? Вот и видно. Степан обреченно махнул рукой: -Ладно… внучек. Дурака могила исправит. Бабка, перекрести его. Сысоев возразил: -Да вы что! Нахрен меня еще крестить…Обойдусь как нибудь. Старый воин сплюнул: -Тьфу…Весь в мамашу, змею подколодную.
Этого сержант Сысоев, курсант Киевского Пехотного училища РККА, уже не слышал. Он бежал к председателю. Искать лошадь или какой-нибудь еще транспорт. Набежали тучи. Покрыли небо. Погода будто реагировала на обьявление войны, как реагировали люди. Одна из семей, Чигвинцевы, хмуро погружали на повозку скарб . Они чувствовали, что лучше уехать. Остальные продолжали работать. Немногочисленная молодежь, всем было лет по восемнадцать-двадцать, собралась у сельсовета и курила, все уже были с разношерстными мешками за спиной. К ним и подошел сержант Сысоев. Ребята, для которых до этого момента Слава был просто Сысоем, городским парнишкой, теперь уважительно поглядывали на его треугольнички. Сысоев спросил курящих ребят: - Что стоим? -Да вот, это, в райцентр едем. Приезжал сейчас какой-то офицер, весь потный…Нервный… Сысоев вспотел и сам от новости: -И что…? Где он сейчас? Он сказал, где немцы? Белобрысый хлопец пожал плечами: -Он только проорал, чтобы все садились на подводу и ехали в райцентр, в военкомат. Сысоев махнул хлопцам и отворил дверь в сельсовет. В сельсовете был бардак, одноногий бухгалтер Афанасьич, судорожно упаковывал в чемодан какие-то бумаги. Председатель рылся в огромном шкафу. Вытаскивал и рассматривал какие-то документы. Когда Сысоев вошел, председатель плюнул на пол, пнул ногой шкаф и сел на табурет. -Здрасте. Говорят с вами можно в райцентр доехать? Старикашка неприветливо пробурчал: -В моей машине местов нет, а подвода и так полна ребятами. -А что же мне делать? Дедок-коммунист сорвался, начал орать: -А я, блядь, откуда знаю? Я тебе кто? Мне и кассу увози, и документы, и отчетность! Я тут разрываюсь…Вона, немцы придут к вечеру может уже! А ты тут со своей дурью. Пешком иди! Вячеслав оцепенел. Пару минут ничего не мог сказать. Мелькали мысли. Что делать? Как быть? Куда бежать? Впервые к Сысоеву пришел страх. Нет, до этого он много раз боялся чего-то, но сейчас это был Страх с большой буквы. - К-как…К-какие немцы? Председатель уже не обращал внимания на сержанта, он пытался поднять огромную печатную машинку. Сысоев вышел на улицу и оцепенел вторично. К западу, на фоне заходящего сквозь тучи солнца, виднелись черные точки, потом превратившиеся в силуэты самолетов.Сначала гул был почти не слышен. Потом пришел звук. От него у Сысоева сжалось внизу живота. Работа остановилась, все смотрели на двадцать немецких самолетов, летящих на восток убивать. Бомбардировщики пролетели мимо. Пока они жужжали над деревней, Сысоев лежал в кустах. Ему почему-то вспомнилось, как в детстве он воровал яблоки из сада соседа Митрича. Как они с Володькой также лежали в кустах, и с замиранием сердца ждали, что проходящий мимо Митрич обнаружит их…и тогда придет конец. Детство прошло, а черные бомбардировщики удалялись в сторону восхода.
Когда гул утих, Сысоев поднялся из зарослей и стал отряхиваться. Он был смущен своим поведением, тем, что не смог сохранить самообладание. Война для него началась не так, как он себе представлял. В пехотном училище они с друзьями любили мечтать о том, как будут, сверкая тремя кубиками на петлицах, вести в атаку молодцеватых красноармейцев, а трусливые фашисты будут отступать. Их мечты, в общем то, не отличались от мечтаний детей, играющих в "войнушки".
Слава решил действовать резко. Он побежал в колхозную конюшню и набросился на испуганного и грязного конюха Василия. Сысоев махал перед растерянным колхозником курсантской книжкой: - Видишь, я - офицер! О-ф-и-ц-е-р! тебе понятно! Конюх невнятно прокудахтал: -Д-да! Д-да! -Быстро снаряжаешь мне повозку и везешь в райцентр. Василий чуть не плакал: -Командир, но нельзя так! Не положено! У нас две лошади осталось. -Почему это? -Остальных, это, угнали уже в райцентр. Ето,энто чертова, эякуация, во! Вясеслав повысил голос еще: - Сказал Быстро Лошадь! Быстро! Сержант чувствовал, что сейчас он имеет власть. Конюх дал бы лошадь, но... ...В конюшню вбежал запыхавшийся парнишка лет четырнадцати. Он ревел: -Немцы! Немцы идут! Прячтесь! Прячтесь! Сысоев хотел что-то спросить, но парнишка уже исчез. Конюх полез в погреб, а Сысоев выбежал на улицу. Он уже видел немецкие самолеты, поэтому, чувствовал себя чуть ли не бывалым воином. Страх был, но не такой съедающий, как раньше. Улицы села опустели. Люди попрятались в погребах и курятниках. Люди не знали сами, чего боялись. Для них слово "вермахт" не говорило ничего. Они просто помнили Первую Мировую. Как же Сысоев пожалел, что у него нет пистолета или винтовки. Эх, был бы он офицером... "Немцы" двигались через поле на расстоянии метров двухсот от околицы. Один грузовик с пушкой, легковая машина неизвестной марки и колонна солдат. Знаки на форме не были видны, но Сысоеву показалось, что у немцев форма серая, а здесь... ...Сысоев поднялся из зарослей и с криком "Наши!" побежал в сторону колонны красноармейцев.
Красноармейцев было человек сорок, грязные, многие забинтованные, с понурыми лицами, они брели на восток. Командирский автомобиль остановился около Вячеслава, из него выпрыгнул молодой черноволосый лейтенант без фуражки, с забинтованной рукой. Парень этот был старше курсанта Сысоева всего лишь на пару лет, может быть, но его лицо…Сысоев козырнул: -Здравия желаю, товарищ лейтенант. Курсант Киевского Третьего Пехотного училища сержант Сысоев… Лейтенант жестом остановил его и подал здоровую правую руку: -Отлично сержант, я – лейтенант Гришковец. Какими судьбами здесь? На драпающего ты не похож… Сысоев смутился: -Отпускник я.…Вот, в училище пытаюсь выехать, да не могу. Лейтенант дико стал смеяться, как сумасшедший: -Ха! В училище! Здесь мы кровью обливаемся, драпаем-с, а он в училище…Да хуй! Хуй ты в свою училягу попадешь…Немцы, наверное, уже райцентр взяли. Сысоев, потерявший весь запал, понуро спросил: - Как же быть? Сержант почесал голову, и сказал: -У меня в батальоне офицеров нет, даже сержант один остался из сорока человек. Будешь командиром второго взвода. Сысоев оторопел от неожиданности. Мыслимое ли дело, батальоном командует лейтенант, а в самом нем – сорок человек: -А как же в училище? Меня же под трибунал? -А здесь все просто! Мы доберемся если…если доберемся до ближайшего штаба, то документы я оформлю, а в училище письмо направим. Ты же один курс закончил? С противотанковыми ружьями уже знаком? Сержант пробормотал: -Ну да, были учения уже.…У нас же ускоренная программа. -Вот и отлично! Ты почти лейтенант! Залезай в машину, сейчас в село заедем, еды возьмем и дальше…подрапаем-с… Ох, и не нравились слова лейтенанта Сысоеву, но…делать было нечего. Новоиспеченный комвзвода прыгнул в командирскую машину. Оказалось, что солдаты идут пешком, потому что все машины кроме одной потеряли, пушки потеряли, а в единственном драндулете стонали десять раненых и лежали ПТР и патроны к ним. Приходилось отступать пешком. Лейтенант поведал Славе обстановку на фронте. Наши войска отступали везде. Соседний гарнизон окружили и взяли в плен, почти без потерь со стороны немцев. Батальон Гришковца положили почти весь, погиб и подполковник-командир, и ротные, и все офицеры кроме лейтенанта. Еды не было. Солдаты не кормлены с вечера. Патронов осталось мало. Трофейная немецкая 37-мм пушка была самым мощным оружием остатков батальона.
Батальон Гришковца вошел в село Бережное. Увидев красноармейцев, жители вылезли из закоулков и сгрудились на площадке у «сельсовета». Все ожидали от Гришковца рассказа о том, как немцев вытолкнули обратно в Польшу. Гришковец вылез из машины, его примеру последовал и Сысоев. Солдаты были заняты тем, что разошлись по домам просить еды. Местные не отказывали израненным солдатикам, с радостью принимали их. Лейтенант рассказал деревенским, о том, что Бережное, наверное, попадет ненадолго под оккупацию немцев, приказал, чтобы все оставались на своих местах и продолжали трудиться. Молодой командир умело строил из себя бывалого политработника. Ему нравилось внимание. - Мы скоро вернемся. Старики и старухи недоверчиво загудели. Молодежи уже не было, успели отбыть в райцентр, к своему несчастью. Председателя и бухгалтера в деревне уже не было, вместе с ними уехал и зампред. Люди остались без власти. Долго в Бережном батальон не задерживался. Была опасность, как сказал Гришковец, что немцы могут нагрянуть в любую минуту. Сысоев простился с дедом Степаном и бабкой Любой, обнял жирных сестренок, с гордостью поглядывающих на братца – командира. От крестного знамения в этот раз не отказался. Многие провожали солдат пожеланиями удачи и молитвами, немногие проклятиями и обвинениями в трусости. Но почти у всех были слезы на глазах.
Машина тяжело пыхтела по разбитой грунтовке. Пушка все время громыхала. Солдаты потеснились и смогли уместиться в грузовик. Раненых, на благо или нет неизвестно, оставили на попечение деревенских. Гришковец по этому поводу пробормотал: - Не хрен нам мясо за собой таскать, для живых место нужно. Пришлось закопать в деревне часть ненужных минометных снарядов и оставить сломанный пулемет. Места после таких перетасовок стало побольше.
Сысоев смотрел по сторонам. Время близилось к вечеру. Пели птицы. Ветер шелестел в ветках деревьев. Лес и поле. Поле похоже на море, волнистое, а на что похож лес, Слава никак не мог придумать. Лейтенант все время чертыхался, поглаживая забинтованную руку. Из кузова грузовой машины доносился мат легкораненых. Над головой на большой высоте пролетали огромные черные бомбардировщики. «Сколько же их у немцев? И где наши?» - подумал Сысоев и обреченно закурил. Ничего хорошего от войны он уже не ждал.
Лейтенант возвышался над дорогой, стоя в машине с биноклем. Он крутился на месте, смотрел то на восток, то на запад, то на север, то на юг. Немцы могли прийти с любой стороны. Вдруг, Гришковец истошно закричал: -Стоп! Стой! Северо-запад, пол-одиннадцатого, немецкие танки! Солдаты живо высыпали из грузовика, прихватив тяжеленные ПТР, и залегли в лесополосе. Сысоев сам не заметил, как оказался лежащим в луже на обочине рядом с лейтенантом. Новая гимнастерка была испачкана. Сысоев попытался отползти подальше в лес, но Гришковец схватил его за ворот и приказал лежать смирно. Сам командир наблюдал за приближающейся темной точкой. Через несколько страшных минут молчания, тишину которых нарушал лишь глухой гул приближающегося танка, комбат махнул рукой: -Ну что, хлопцы, обосрались? Это наш танк, советский, отступает из окружения наверное. Сысоев остался лежать в луже, а Гришковец резво выбежал на дорогу и стал размахивать наганом, кричать. Танк подъехал и, как бы нехотя, остановился. Это был старый приземистый БТ-5. Слава очень удивился тому, что на вооружении РККА стояли такие старые танки. В училище им рассказывали о мощных Т-34 и КВ, которыми, якобы, вооружена почти вся армия. Из люка показалась загорелая голова танкиста, потом показались плечи петлицы с сержантскими треугольниками. Танкист неприветливо покосился на дула ПТР, и еще более неприветливо спросил Гришковца: -Ну что, лейтенант, ты меня остановил? Комбат изумленно смотрел на танкиста: - Ты, сука, как со старшим по званию разговариваешь? Танкист ухмыльнулся: -Да какой ты мне старший блядь. Все драпают. Все равны. -Сука, мы не драпаем, а отступаем. Это ты драпаешь. Экипажу выйти из танка.Сысоев, подойти ко мне. Танкист не подумал вылезать, он с наглой миной сплюнул и закричал: -Вы как хотите, а я поеду. Я видел, как в танках люди горят, как руки отжигает. С вами мне не по пути, я не хочу чтоб немцы меня догнали. Комбат махнул солдатам и, не успел танкист захлопнуть люк, как был уже вытащен из танка. Бойцы прислонили его к гусенице. Гришковец тряс пистолетом, дрожа от злости. Из танка вылез еще один солдат, безусый паренек-рядовой. Он покорно стоял и смотрел на комбата, который комбатом по идее не был, еле-еле комротой. Лейтенант отнял у сержанта-танкиста пистолет и приказал: -Ты, собака, поведешь свою рухлядь за нами.…И будешь стрелять если надо, а то сам тебя пристрелю! Сержант понуро кивал: -Есть, товарищ лейтенант! Сысоев понял, что нет лучше аргумента, чем наган. И опять пожалел, что нагана у него нет. Гришковец повернулся к курсанту и, будто прочитав его мысли, протянул кобуру своего ТТ: -Вот, Сысоев, тебе оружие. Полезешь в танк и будешь следить, чтобы эта танковая сука никуда не свернула от нас, а то как-то неохота палить по этой рухляди из ружей. Сержант Сысоев обрадовано принял пистолет и козырнул. Теперь уж он точно был воякой. Как бы хотелось сейчас посмотреть на себя в зеркало. Слава поправил пилотку и полез в танк вслед за хмурым танковым сержантом. |
Библиотека // Объявления
