Мужчина улыбнулся женщине.

Женщина улыбнулась мужчине.

-Кричи! Кричи, мелкая тварь! Что, не можешь?

Перекошенная физиономия женщины напротив заплаканного личика маленькой девочки – буквально вплотную, чуть ли не упираясь носом в ее маленький носик.

-Не можешь, паршивка? Не можешь!

Женщина точно отрыгивает из себя слова, рычит сквозь плотно сжатые зубы. Глаза воспалены – налитые кровью, как у дикого зверя. Она брызжет слюной, и слюна летит на личико ребенка, смешивается с его слезами. Женщина материться. Женщина хватает ребенка за короткие волосенки, трясет, рывками откидывает его голову назад и плюет в лицо.

-Отродье! Воешь, сучка писклявая?! – Ее слова смешиваются в неразборчивую речь.

А девочка, не способная закричать во все горло, надорвано воет. Ее ротик туго залеплен скотчем, и вой вырывается через нос с каждым новым выдохом, пока женщина не решает сжать его.

. . . . . . . . . .

Мне снились лица. Прекрасные лица женщин и мужчин, но я сторонился мужских лик, стараясь замечать лишь женские, и любовался ими. Их красота и успокаивала и возбуждала, рождая в этом сочетании некое чувство блаженства. И больше ничего – ничего до, и ничего после, – лишь оставалось смотреть на красоту лиц, придаваясь этому чувству.

Во время сна у меня лучилась поллюция. Проснувшись далеко за полдень, я продолжал лежать в постели с липким ощущением в паху, почему-то забавляясь этим. Кажется, последний раз непроизвольная эякуляция во сне у меня случилась лет в пятнадцать. Не подумал бы, что такое может случиться года спустя. Нестерпимо захотелось мастурбировать. Сунув руку в трусы, я предался самоудовлетворению. Отличное пробуждение, новый день окрасился теплыми светлыми красками удовольствия, несмотря на то, что за окном стояла пасмурная погода, и накрапывал дождь, а голова слегка гудела от выпитого вчера.

Уходя, женщина бросила:

-Так надежнее. Меньше будешь рыпаться.

Слова были кинуты. Слова повисли в сжатом пространстве ниши, зацепившись за мрак. Слова продолжали звучать – казалось в полной тишине, – будто бесконечное эхо.

Невидно ничего. Дверь в нишу плотно заперта. Но в темноте, привязанная к табурету, сидит девочка. Она боится дышать, она боится проронить хоть мелкий звук. В ее рот запихан грязный носок, ее рот криво зашит шерстяной ниткой. Кровь уже перестала течь – засохла, покрыв губы и подбородок темно-багровой корочкой.

Тихо-тихо сидит девочка, не роняя даже слез. Но плачет ее душа, и вместе со слезами томиться по еще чему-то неясному. И тянется что-то из детского сердечка, так похожее на молитву, к… «Что такое Бог?» – неожиданно подумала девочка.

. . . . . . . . . .

Я смотрю на себя в зеркало ванной. Мне нравится эта процедура, по возможности стараюсь всегда ее придерживаться. Смотрю на ноги – насколько позволяют размеры зеркала, – смотрю на висячий пенис – теперь он не так внушителен, как при эрекции. Легонько бью по нему щелчком и ухмыляюсь его непродолжительному раскачиванию – неудавшийся маятник, не желающий отбивать время жизни организма, которому принадлежит. Эта мысль вызывает смех, представляю себе картину, если бы все мужское население было обременено тем, что их, так горячо ими же любимые и оберегаемые члены, от природы раскачивались из стороны в сторону, да еще у каждого со своим тактам. Как маятники, или же метрономы, в зависимости от положения. Женщины точно с ума посходили бы от смеха.

Смотрю дальше: лобок, живот, грудь, руки, плечи, шея. И повсюду зажившие порезы. Мне приятно проводить по ним пальцами. Эти тонкие полосочки, словно оголенные провода, через которые тело чувствует прикосновения заметно ярче.

Последнее на что смотрю – это лицо. Оно некрасиво, обезображено, но я не смущаюсь представившемуся виду. Нос немного свернут влево, свежие шрамы по всей левой части лица, от чего бровь вьется прерывистым зигзагом, щека в рубцах, а верхнее веко неудачно срослось с нижним. Теперь левый уголок глаза затянут. В этой уродливости есть место и смешному – вокруг губ остались следы от затянувшихся проколов, оставленных иглой. Не знаю, но как-то забавно это выглядит. Вообще все тело, все лицо – забавны!

Девочка лежала на кровати рядом с засыпающим младшим братом. Она так много хотела бы сказать ему ласкового, нежного, но с недавних пор ее лишили возможности внятно говорить, а она не хотела осквернять его детский, непорочный слух своими хрипами и протяжными стонами. Девочка просто гладила мальчика по мягким темным волосам и не могла нарадоваться его милому личику, его посапыванию, ласкающему слух. «Какой же ты у меня красивый», – любовно думала она. «Дай Боженька тебе счастья!» Она гладила его и гладила, без устали, с наслаждением. Пока не открылась дверь в комнату, и острый луч света не резанул по ее лицу, глазам. Девочка зажмурилась, а в следующее мгновение еле сдерживала крик. Женщина тащила ее за косу к выходу.

-Сколько раз тебе говорить, гниль мерзкая, чтобы не касалась брата своими чумными граблями!

. . . . . . . . . .

У меня множество имен. У меня разный возраст. Я проживаю в десятках городов. Я двуполый. И все это – ложь! Ложь похожа на слоеный пирог, она ложиться одна на другую, вырастая до неимоверных размеров, когда уже не можешь отличить ее от правды. И с удовольствием заглатываешь кусочек за кусочком, пытаясь наесться. Голод же так и остается, ибо ложью невозможно насытиться. Но мне это безразлично – я кормлю ложью, и мне неважно, чем потчуют меня.

Интернет – вот та штука великого обмана, где ты можешь быть кем угодно. И этим я пользуюсь. Разве что только перед одним человеком я откровенен на столько, на сколько могу быть откровенным. Что-то в той девушке мне приглянулось, и я потянулся к ней, а она ко мне. Возможно… возможно и здесь скрыт обман, но почему-то мне так не кажется. Я называю ее любимой. И одно ее «Привет!» лучезарнее солнечного света.

Включил компьютер, зашел в интернет.

В ICQ ее не оказалось. Нас разделяло огромное расстояние – тысячи километров, – но к этому времени она обычно уже появлялась. У нас день в разгаре, у них еще только утро, но вставала она всегда довольно рано и сразу включала ICQ в телефоне – проверить, вышел ли я в сеть.

Просидел два часа, тупо уставившись в монитор. Заходили и уходили другие пользователи, с которыми я временами общался, и для каждого из них сочинил свою историю о себе. Но сегодня мне не хотелось с ними перекинуться и парой слов. Настроение оставалось хорошим, но из-за отсутствия виртуальной подруги стало немного грустно.

Решил включить музыку. Не громко. И не тихо. Выбрал альбом «Viva La Vida Or Death And All His Friends» группы «Coldplay».

Мальчик, прижимая к груди подушку, потирая сонные глаза, вошел в гостевую. Женщина курила у окна, выдыхая нервно дым в форточку. На ногах она держалась не крепко. Облокотившись спиной о стену, на полу сидел противно всхлипывающий голый мужик. У его ног лежала голенькая девочка, кровь покрывала полностью ее лицо и внутреннюю часть бедер. Девочка часто моргала, а из свернутого носа то и дело надувались кровавые пузырики.

Брат посмотрел на сестру, и, кажется, она ему улыбнулась. Посмотрел на мать.

-Мама…

-Она же меня укусила!!! – заорал во всю глотку мужик, устремив взор на вздрогнувшего от неожиданности мальчика.

А девочка смотрела на испуганного брата и думала: «Какой же ты у меня красивый. Боже, сохрани тебя». И так радостно стало на ее душе, и так мирно на сердце, и так сильно захотелось спать.

-Ты тут, Господи? – неслышно прошептала она, не чувствуя языком зубов. Но уже было все равно.

. . . . . . . . . .

Не дождавшись любимой, я выключил компьютер. Стало совсем как-то пусто. Дождь за окном прекратился, сквозь рваные тучи подглядывало солнце, уходя на закат.

Я пошел в соседнюю комнату, где находилась спальня матери. Прежде чем открыть дверь постучал, но не дождавшись ответа, решил войти. И замер на пороге. Значит, это произошло на самом деле, теперь вспомнилось все отчетливо. Стало горько и стыдно, и я отвел глаза. Но сильного сожаления не было, в конце концов, не этого ли я хотел столько лет.

-Прости.

Начало подташнивать.

-Прощай.

На краешке кровати я оставил фотографию. Черно-белый снимок, старый как моя жизнь. На нем, на фоне залива: стою я, совсем карапуз, сидит на корточках мать, держа меня за руку. По другую руку от матери розовым фломастером нарисовал человечка – на его месте должна была стоять сестра, но ее всегда оставляли дома. Сомневаюсь, что о существование ее вообще кто-либо знал. Правду порой так легко скрыть.

Он впервые был пьян. Напился темного пива.

-Привет, мамуля. Темное пиво – темные мысли. Понимаешь?

Алкоголь помог справиться со страхом. На улице ночь. Окно в комнате зашторено наглухо. Свет зажжен.

-Узнала меня, мамуля?

Прошли всего сутки, как его не было дома. Но узнать парня было тяжело.

-О, да, мамуля! Теперь я похож не нее, правда?

Он нависал над нею, лыбясь в ее перепуганное лицо. Ему тяжело было держать голову, и он уткнулся своим лбом в лоб матери.

-Я старался, мамуля. Очень старался. Было больно жутко, но так приятно. Все ради тебя.

Язык у парня заплетался. Руки дрожали. Он весь немного дрожал, как на холоде, даже покрылся гусиной кожей.

-Узнаешь во мне ее? Узнаешь, маман?! Ты всегда спрашивала, откуда у меня берутся каждый раз раны. Теперь отвечу правдиво – я сам их себе наносил!

Сорвался на крик, и сам же озлобился из-за крика.

-Смотри на меня! Скули! Скули, как… - не сразу нашелся, что сказать, – как сука!

Засмеялся хрипло.

-Помаши туда. Нас снимают.

Он указал на камеру, поставленную на угол стула принесенного с кухни.

-Не можешь? Будь благословенен крепкий сон!

Явившись ночью домой с цифровой камерой – неизвестно откуда раздобытой – и веревкой он, пока мать спала, распял ее, привязав руки и ноги к ножкам кровати. Когда она начала просыпаться, он уже заклеивал ей рот клейкой прозрачной лентой.

-Петелька туда, петелька – сюда. Ты, мамуля, похожа на звезду.

Сын сидел на матери. Закрыл глаза, отстранился от нее. Выдохнул громко.

-Я запомнил до мелочей каждый сантиметр ее прекрасного тела. Знаешь, давно лелеял мечту стать ее образом и подобием. Ты говорила, что она ошибка природы, гниль. Ты поила сказкой, что она от семени насильника. Ха, маман, я только потом понял, что ты ее оставила лишь для того, что бы, – парень ощерился, - чтобы отплатить ей за боль, причиненную ее отцом тебе! Провинность взрослых, всю тяжесть, всю боль – на плечи невинного дитя. Шикарно, маман! – парень икнул. – Что я несу? Смотри, мать! Я грубая подделка, но ведь похоже?! Похоже!

Затуманенным взглядом посмотрел на нее – испуганную, дрожащую еще сильнее его, поскуливающую. Все так, как он и хотел добиться.

-Последний штрих, мамуля, и я подарю тебе то, чем ты одарила ее. Смотри на меня, я – воскресшая она!!!

Достав из кармана деревянную прищепку, парень зажал ею нос матери. После чего начал стягивать с себя штаны.

. . . . . . . . . .

Я снова включил компьютер, вошел в сеть, подключился к ICQ и отправил короткое сообщение любимой: «Я еду к тебе». После чего включил форматирование жесткого диска. Кассету из камеры я засунул в микроволновую печь и немного «подогрел». Так и не прояснилось, зачем я снимал эти ужасы на видео? Хотел после пересматривать и наслаждаться победой? Но теперь абсолютно не возникало желания смотреть это тошнотворное действо.

Взял с собой самое необходимое – вместилось в маленькую спортивную сумку. Больше ничего не трогал, оставил все как есть. Входную дверь закрыл на один замок, на один оборот ключа. Поклонился дому и ушел.

В жизни все устроено довольно смешно и забавно. Забавно многое, как я не раз уже говорил. Забавно тело человека, легко подверженное изменениям, забавны ситуации. Забавно и то, что случилось со мною. Удивляться нечему, за все нужно платить, и расплата рано или поздно настигнет каждого. Лучше рано, пока воспоминания еще не зажили окончательно. Вот и меня постигла интересная кара. Я много раз резал себя, чтобы придать чертам лица, виду тела, тот образ, который я запомнил в сестре. Все, что коснулось ее и изувечило, я хотел перенести на себя, хоть так уподобиться, стать похожим на нее. Физически сблизиться и… отомстить той, кто позволял увечить и увечил сам. Сестра приняла смерть от матери, мать от сына. Сыну же уготована смерть от призабавнейшего недоразумения.

Все же я решил отбить SMS девушке из интернета и так увлекся сим процессом, что не замечал что впереди, что под ногами. Просто при очередном шаге я не почувствовал под ногой земли, но было поздно и я уже летел вниз. Ударился сначала рукой, потом подбородком о противоположный край ямы. Канализационный люк, мелькнула догадка. А затем я рухнул на дно, и что-то обжигающе больно вошло в меня. Кажется, что разорвало всю спину – боль мгновенно заполнила все тело, голова дико разболелась, и я не мог пошевелить ею. Не мог пошевелиться вовсе, кроме как ворочать языком.

«Черт, вот же пропасть! Так и не отправил сообщение».

Перед глазами плыло, сжималось в узкую полоску. Пока не исчезла и она.

Будто невидимая рука вытолкнула девушку из сна. Она резко села в кровати. Пот заливал ее лицо, покрывал тело, длинные темно-русые волосы прилипли к спине, к груди, к плечам. Выглядела она ошалело, можно было сказать, что она не в себе. Девушке нездоровилось со вчерашнего вечера. Жар, температура, вялость. Приняв анальгетиков, ей удалось к часу ночи уснуть. Но казалось, что причина сейчас не в хворобе. Отсутствующий взгляд, одеяло сжато так, что побелели костяшки пальцев, и беспрерывный шепот: «Дыши, дыши, дыши, дыши, дыши, дыши, дыши…» Одно слово, слившееся в беспрерывном повторении, вроде магического заклинания. «Дышидышидышидышидышидышидыши…»

Пахнет лугом, пахнет медом. Пахнет слезами матери. Я смертельно обидел тебя, мама. Прости! Пахнет теплым прикосновением ласковых рук сестры. Я не защитил тебя, сестренка. Прости! Пахнет землей, окропленной слепым дождиком. Да, это особенный дождь – от него жмуришься, радостно подставляя лицо каплям и лучам солнца, и тогда кажется, что оно, солнышко, проливается на тебя своим светом – таким осязаемым. И совсем не горячо, а даже упоительно свежо и прохладно! Контрастный небесный душ – вот, что такое слепой дождик. А мы бежим с сестрой наперегонки по полю среди желтых снопов. «Уху-ху-у!», – кричу я. «Догоняй!», – кричит она. Я так хочу, чтобы это было на самом деле, а не фантазией.

А еще пахнет любовью. Эта любовь тянется издалека и у нее особый аромат – аромат самой жизни.

Захотелось кричать.

И тогда я закричал…