Право, о чем ныне я речь веду, из какого дола, какого дома.
Может и верно, стал тишиной, чем-то неведомым, ветром, ветром ведомым.
Из темноты вынесет, вытолкнет в мир грядущий - смотри же.
Там и останусь, не то прославлен, не то пристыжен.

Так осязанием, только на ощупь в начале
буду ведом неясной своей печалью;
кем притворился, - труба завопит надсадно,
бросит меня под ноги пустого сада.
Сколько пройду под листвою его - не знаю;
справа деревья, слева деревья, юдоль земная;
крон их роптание станет моею кровью,
встанет трава с плечами моими вровень,
будут цветы цвести и расти сугробы;
также однажды от темной его утробы
стану и сам лесами, других не ниже -
в ту же минуту деревья отступят, и я увижу.

Землю, пустынную сколько хватает взгляда, хватает мочи,
словно твердит мне: "пойми наконец-то, чего ты хочешь";
вот повлечет, не успею промолвить, чего мне нужно. Передо мною
дом завиднеется маленький - мох на крыше - ко мне спиною.

Так и войду - хозяин раскроет двери.
Буду стоять - невнятен, размыт, растерян.
Молча предложит питье, еду, одеяло.
Чья тишина проглотила его, объяла,
кто он такой; избегая взгляда прямого
будет со мной говорить, не сказав ни слова -
каждым движением, каждым простым предметом.
В ту же минуту, как я осознаю это,
как навсегда полюблю этот дом, рассказы,
сразу он встанет напротив, возникнет, сразу
скажет "пора", переставит вокруг, закружит,
тихо кивнет и проводит меня наружу.

И вот я иду, и деревья во мне шумят, и тоска вскипает.
Гнется равнина, ничем не пронять, ничем не нарушить, тропа слепая
новое что-нибудь тащит навстречу мне - невозвращенцу и самозванцу,
чтобы до одури вновь захотелось остановиться или остаться,
новое что-то, цель впереди, в обозримом пространстве уже темнеет,
и вот я, послушный, рысью и тенью почти что бегу за нею.