Про то, что эти сны, в которых я умею летать, могут быть легкой действительностью, мне довелось узнать несколькими месяцами назад, в такую же ночь, как и эта. Зима наконец-то сняла узкое свое платье и развалилась как она это умеет в болотных своих пастелях. Под одеялами которых чуть меньше чем десять плюсов теплоты даже ночью, и где гуляя, лицо становиться совершенно мокрым, от сыростей.

Наша подружка, та самая, которая мною уже вспоминалась, шла случайно впереди меня, ничего об этом не догадываясь, и подойдя к одному из домов вдруг медленно взлетела и остановившись прижалась ухом к одному из слегка светившихся окну. Она никак не может дописать те свои стихи, которые выдумывает во сне днем, потому, как объясняет она, иногда ей удается подслушать некоторые их обрывки в чужих окнах. И тогда она яко бы их записывает и становиться довольной. Но мы догадываемся что все это не так. Там совсем в другом дело. Это ее любопытство, и в этом окне конечно, живет один, хорошо ей знакомый человек, и это ее слабости. Хотя тут невозможно ее ругать, так как если бы это было простое любопытство, ей бы не удалось многое что ей удается, короче, значит, в ее любопытстве есть определенная польза. Какая именно…. Тут мне сложно сказать.

В ту ночь, казалось что нет ничего лучше чем сон. По дороге домой мне вспоминались разные из них. И эти сны когда вдруг что-то происходит, и ты вдруг начинаешь уметь летать, и так удивляешься почему раньше об этом не было никаких подозрений. И вот я хорошо вспоминая как это делается во сне, разбегаюсь, и набравшись скорости начинаю наступать вместо чем на асфальт чуть выше, и еще выше, и еще выше, так как по ступенькам забираюсь на высоту голых акаций, после чего ложусь на живот и дальше уже все зависит от пожеланий. Насколько темный наш город можно увидеть только когда он путается у тебя под животом. И город кажется совершенно несчастным, и кажется еще что ты обязан заботиться за ним, и даже как-то хочется его как-то похвалить. И воздух вверху совсем другой, и мыслям в голове намного просторней. Ничего не стоит лететь быстрей, и проноситься низко-низко внутри темных алей. Застывать над холодными памятниками и покружить по собственному когда-то школьному двору. И наконец заглянуть в окно забытому своему приятелю, узнать может он не спит? Но он спал и мне пришлось немного расстроиться и легши на спину, замедлиться и не быстрее туч плыть поперек городу. Ветер дует по ходу твоего движения и ты с ним наконец-то гармонируешь, и наконец-то представляешь каково пуху или чему-нибудь другому легкому слишком. Что-то щекочет мне макушку и мне кажется что это не просто так. Хочется петь какую-то дивную песню на не понятном мне языке, и даже слова ее я хорошо помню, они очень смешные. И вдруг у меня включается подозрение что я могу вдруг в кого-то врезаться. С этим подозрениям я пролетаю пару еще десятков метров и оказавшись над центральной улицей нашего города, врезаюсь головой в пингвинчика. Мы сталкиваемся и падаем от неожиданности прямо на крышу разложенной снизу продовольственной палатки. Посему не шибко ударяемся и можем вполне прилично спуститься себе на землю.

Главная улица нашего города всегда слыла круглосуточностью. Пингвинчик забежал в палатку, велевши мне оставаться на месте, и сразу же выбежал из нее в красной кепке и обвязанный широким поясом с железной бляшкой. Он протянул мне свое крылышко и мы вместе пошли по центру улицы. Хоть была зима, и по правилам, выпускные балы еще не обещались, нам на встречу шло множество нарядных девиц с куралесными прическами и вечерним макияжам, из под верхней одежды которых висели разного рода нарядные юбки платиц из под которых мерзли ножки в торжественных туфлях. Они через одну вежливо кланялись пингвину и широко ему улыбались. Сначала мы шли медленно , но потом, начали спешить, и к концу улицы мы уже добротно бежали. Раньше мне казалось что мне легко перегнать пингвина, но это не так, оказываются пингвины имеют большой потенциал в этом деле. Когда люди долго бегут, у них румяняться щеки. А у пингвинов румяниться живот. Мы добежали до конца улицы что сопровождало отключение всех дальнейших фонарей. Дальше бежать было некуда. На нашем пути стоял центральный дом культуры и казалось это точка в нашем городе. Пингвин присел на корточки. Мне пришлось тоже самое. Мы начали говорить об очень приятных мне вещах. И пингвинчик четко угадывал в них самое главное. В его хвосте шумел океан. Мне казалось что и в моем левом колене тоже что-то происходит, хотя что именно мне было не слышно. А почему мне про это догадалось, по тому, что пингвин часто наклонял голову к нему ( к колену) и что-то там себе выслушивал. Потом, он начал прислушиваться к чему-то в стороне и во время нашего с ним разговора, периодически резко оборачиваться. После чего сказал мне что ему уже пора, и его уже зовут. Мы крепко обнялись. Он был теплый и особенно пах чем-то душистым. Он снял кепку и подарил мне на последок две маленькие книжечки душевно мне улыбаясь и потом, отошедши немного в сторону, стал махать крыльями чтоб взлететь.

Наближался рассвет. И теперь конечно идти домой чтоб спасть было глупо. Возле большого фонтана, почему-то зажгли маленькие фонарики. Видимо их давно уже не зажигали потому что когда они начали гореть, стали пахнуть жженной пылью. несколько окон в окружающих меня домах зажглись, и кто-то начал готовиться к утренней смене, от которой как заблудительно казалось им нет спасения.

Две книжки, которые оставил мне пингвин были мне отличным подарком. И будет не честно взять и промолчать про них так просто. В левой в которой не было страниц, были написаны имена. И имена все эти были мне откуда-то знакомы и близки а в правой пусть останется недосказанным. И я знаю, что пройдет время, не знаю сколько, и мое имя тоже появиться в левой книге. И кто-то получив эти книжечки тоже будет припоминать его как и я вечерами когда кажется ты можешь сделать что-то хорошее. И это будет означать то, что слова пингвина, однажды врезавшегося в меня ночью совершенно честны, хотя у меня например нет даже капли сомнений в них.