Так, лжемессией себя возомнив,
март уступает места под домокловым небом
нам, и в чащобах косматые рыжие зебры
пятятся в стойла высокой тени.

Но на места лжемессий мы уже не претендуем.
Мой парашют уже вспорхнул сам
к молоху неба, и меня никуда не сдует
без него и без его пульса.

Вопросительный знак изогнулся гюрзой
в полумраке прокуренного коридора.
Кувырок полярного круга, глоток берёзового сока,
о прошлом напоминает который.

***

(# 3, из эсхато-цикла "Комната Эймса")