я не растаю.
никогда не раскаюсь.
всё, что я сделала ломко
всё, что я сделала с молотка ушло,
чтобы другим доставаться,
чтобы тем было, что каменной ночью
прятать, дрожа человечьим комочком,
если окошко оближут огни эшелонов.

я растекаюсь:
адреналином по венам, кольцом зрачка,
снами, что в устье всегда по рукам
медленно верно стекают в кромешную жизнь.
к вечеру – наводнение, наш подняли шлюз.
выплывем, выдышим. ты ложись.
я сторожу: двести лет не сплю

ночь затекает за воротник;
кто-то под рёбра ко мне проник,
вот в капюшоне сидит одинок в углу,
слушает музыку и молчит.
кроличьим глазом в грудине сверлит дыру.
сердца снаружи белеет дым:
ветошь сгорает и разговор
двух двойников на пороге сна.
я в капюшоне и я насквозь,
с поднятым воротом ты сквозной.
столб позвоночный, земная ось.
думаешь выждешь. и понеслось:

белое, белое, белизна.
мне не хватает в крови – узнай.
снежного взгляда - смотри в упор.
так заведется мой механизм:
кролик с перчатками был таков,
я не умру,
просочившись вниз.
слов не хватает на визг,
и виз
не хватает спастись от снов.

каждой замочной – свои ключи.
створки раскроются, явят даль --
где-то дождём впечатанная в асфальт
золотом лепреконским лежит листва,
но не останется ни гроша.

мимо проходят, чеканя шаг,
кто-то сквозной и
за ним ещё
кто-то, укрывшийся под плащом,
старается не дышать.

я, как образчик из кайнозоя,
в сырости лёжа, дождусь утра.
радость достаточна и проста:
им никогда у меня не забрать

краешек сна твоего двойного.