…Она всегда носила такие нежные платьица… Зачем, зачем же она так поступила? Какую жестокую игру она вела? Почему она его бросила на эту медленную, ненужную смерть? Ведь она знала, она знала, что он был ее собственный боевой слон-рыцарь! Она знала, что он существовал для нее! Только для нее…

У них была миссия. Это была миссия, придуманная ею специально для него. Он создавал шедевр. Это должна была быть гениальная картина, картина, выражающая страсть и страдание цивилизации, она должна была войти в историю.

…Она взвинтила его специально. Да-да, это был ее план. Теперь он это понял. Ее тонкий деликатный профиль и кукольные кудряшки были пущены в ход с одной мерзкой, низкой целью – уничтожить его личность, пригнуть его к земле.

И он, дурак, последний идиот, купился на этот грязный трюк.

И он отчетливо помнил, с какой ответственностью он подошел к этой миссии. Он страдал над ней, извиваясь над изящными линиями, он долго создавал подходящие, специальные, сложные цвета для этой картины. Он мучился над каждым штрихом. Все должно было быть идеально. Он брал лупу и пристально вглядывался в картину – и он видел в ней истину. Это был шедевр. Картина была великолепна! Он видел свои испачканные ногти и лицо, у него безумно ныла спина, но он закончил! О, эта картина дышала озарением. Он вскрыл свою душу и вложил ее в картину. Он ликовал. Коленопреклоненный, он подошел к ней – ее верный боевой слон, ее приятный сюрприз, ее открыватель, ее любовник…Он подошел и показал картину….

…И он понял, что теперь вся его любовь была в картине. Он понял, что он перенес душу его любви именно в этот шедевр, и она это увидела. Она не могла соперничать с этим. И это ее погубила. Моментально она упала к своим животным инстинктам в этой безотчетной ревности.

И в ней произошла перемена. Ее буквально скрючило, по прекрасному лицу ее прошла судорога и она завопила – она ненавидела его картину! Шедевр его жизни! Она поклялась эту картину уничтожить. Она билась в истерике и металась по комнате. Он просил, он умолял, он ползал вокруг нее, пытаясь выяснить причины ее ненависти….Но все было бесполезно. Ненависть ее была слепа к причинам, она была глуха к его мольбе. Ненависть поглотила ее сердце. И тогда она стала безобразна тем внутренним уродством, какое проявляется в людях, когда тухнет их внутренний огонь. Она в один момент упала к своим животным инстинктам в этой безотчетной ревности, потому что картина была прекрасней ее. И он смог защитить картину. Но она ушла навсегда.

О, как же глупо все получилось! Если бы он понял это раньше! Отчаяние засосало его сердце и слезы полились из глаз его. Как нелепо все вышло…Ведь вчера, после того, как она поклялась ненавидеть его до конца дней своих, выбежала, хлопнув дверью, он долго мучался. Его разрывали противоречия. Он любил ее, но картина – была его частью, его натуральной частью, отрезав которую он либо умрет, либо навсегда останется калекой.

Он в отчаянии воскликнул: «Это все же я, кто инициировал ее омерзительное падение».

…И он захотел вернуть ей красоту и должен был убить свой шедевр. Он топтал картину ногами беспощадно и злобно. Он плевал в краски и жег остатки, рассеивая пепел по ветру.

Он бормотал бессвязные ругательства, он раздувал ноздри и дрожал всем телом. Он ногами выбивал гениальность из своего шедевра, чтобы вернуть ей красоту, чтобы вновь вернуть ей человеческий облик.

…Но ведь этого никогда не могло произойти. Никогда, потому что он забрал ее красоту, навсегда поместив в картину. Опустившись до животного, она вряд ли смогла бы опять подняться. Мотивация, внутренняя животная мотивация тянула ее вниз, ненависть и обида не отпускали ее. Было бы очень трудно вернуть ее из того атавического состояния, в котором она оказалась, возненавидев картину. А он потерял все свои силы, создавая свой шедевр. Он не мог бы помочь ей. И теперь он уничтожил все, что создал сам – любовь, красоту, шедевр, себя.

И сегодня он ждал ее, чтобы рассказать об этом убийстве. Он ждал единственного своего зрителя, и он ожидал оваций. Но произошел провал. Она никогда не вернулась и не узнала. И его театральная трагедия прошла напрасно – впустую. Это его убивало изнутри. Он остался совершенно один. Как будто-то кто-то выключил свет в его комнате без окон, закрыл дверь на ключ, а выключатель был снаружи.

Да, она не пришла…Она не пришла. Она не пришла. Он глухо плакал, все его тело сотрясалось в этом порыве, а позолоченные глупые блики на куполах игриво отражались на его мокром лице, слепые к его горю. Горю слепого художника, прозревшего и оказавшегося в одиночестве, потому что все люди исчезли с планеты, а остались только краски и кисточки...

«Алёшенька» - его позвала мама, - «солнце мое, идем обедать!.. Не пачкай ручки», - сказала она, заметив, что он копается в пыли, - «ах, да, Леночку перевели в другой детский садик…Что же ты плачешь, дурашка?.. Мы едем к ним в гости на этих выходных… Папа тебе купил машинку и новые мелки, взамен тем, что ты растерял вчера, пойдем, пойдем обедать.»

Ах, судьба, судьба…злодейка, подумал Алёшенька, отряхивая свои штанишки и вприпрыжку спеша в дом. В один момент он забыл все свое горе и жизнь снова наполнилась удивительным смыслом...