Воинская часть №2100 была военными вещеремонтными мастерскими. Формировалась она в 1941году в Саратове и фактически состояла из одного военного-начальника части, моего отца. Все остальные служащие части были нестроевыми, то есть все те кого не брали на фронт по состоянию здоровья или возрасту. Когда нас с мамой освободили из оккупации, то папа приехал за нами на полуторке и забрал нас с собой в Саратов. Мама стала служить в его части.

Папа был ответственным и хозяйственным начальником и поэтому в своей часте организовал и бригаду полеводов, и бригаду рыбаков, а урожай и уловы шли на нужды части и её работников, что ещё больше укрепляло папин авторитет у подчинённых в то очень голодное и трудное время.

Когда воинскую часть папы дисклоцировали поближе к фронту, то работники части как военнообязаные поехали с частью. Так мы оказались в Ивано-Франковске, тогда еще Станиславе. После войны, когда часть была расформирована, большинство работников вернулось в Саратов, но многие остались здесь навсегда.

Мне как сыну уважаемого командира папины подчинённые выказывали своё к нему почтение своим ко мне вниманием . И вот однажды со мной заговорил один высокий, крепкий, сухощавый старик и рассказал мне одну свою историю. То ли он хотел со мной поделиться, то ли он меня развлекал я сейчас уже и не пойму. Но обращаю ваше внимание на то, что в тот период его рассказ мне мог ему дорого обойтись дойди он до ушей НКВД.

Как звали этого старика лет шестидесяти я не помню. Помню только его продолговатое мужественное лицо; высокую, худощавую, крепкую фигуру в солдатской шинели, ладно на нём сидящей и его необычный рассказ: «Уже в 1916 году я был полным солдатским Георгиевским кавалером. (Таким орденоносцем в царской России мог стать только очень храбрый солдат, совершивший действительно настоящие военные подвиги). И после получения последнего Георгиевского креста — я был отпущен на побывку домой. Так я оказался проездом в Саратове на вокзале и собрался уже направиться домой к своим как был арестован жандармами и посажен в камеру. Аресту я не сопротивлялся. Попав в камеру и, услышав как защёлкнулся замок, я спокойно снял шинель и стал ходить по камере. На груди моей гимнастёрки в ряд висели все кресты полного Георгиевского кавалера — я ехал в отпуск домой и хотел чтобы мои родные мной гордились. Одним из прав полного Георгевского кавалера было право быть арестованым только с согласия самого государя — императора, то есть Николая II.

Периодически надсморщики заглядывают в глазок камеры и следят з тем, что делают заключённые. И вот когда надсмотрщик увидел все мои кресты, то тут же побежал докладывать своему начальнику. Начальство не заставило себя ждать. Явилось, открыло камеру, извинилось и предложило тут же выйти на свободу, но не тут то было. На это предложение я им говорю: «А вы запрашивали государя-императора на право арестовать меня? Нет! Так вот я отсюда выйду только с разрешения самого государя-императора Николая II. Посылайте депешу (телеграмму) государю-императору, чтобы он мне разрешил покинуть камеру», - сел на табурет. Двое суток я просидел в камере с открытой дверью а на третьи сутки мне вручили телеграмму от царя-батюшки: «Разрешаю полному Георгиевскому кавалеру (моя фамилия, имя и отчество) выйти на свободу. Задержавшие вас без моего приказа мной уже наказаны. Николай II.»

Так я еще тогда то ли в конце 1944 года, то ли в самом начале 1945 года я узнал о таком большом праве солдатского полного Георгиевского кавалера в Российской империи, а ведь это действительно солидное право. Правда. В Георгиевском зале Московского кремля на колоннах золотыми буквами записаны все полные Георгиевские кавалеры всех войн кроме I Мировой войны. Революция помешала увековечить и их имена.