Народоволец Михайлов распял себя на кресте царского убийства

Сколько их было юмористических высказываний по поводу того каким же это дурнем в конечном итоге оказался народоволец Михайлов, самый яркий из вождей первого в России террористического подпольного общества?

А все только лишь потому, что он пренебрегая буквально всеми правилами конспирация заявился за фотографиями своих проклятым царизмом убиенных друзей?

Ведь чтоб заполучить эти снимки, ему надо было обратиться к тому самому единственному из всех петербургских фотографов, который имел обыкновение сотрудничать с небезызвестным Третьим отделением (так тогда называлась царская охранка).

Любой мелкий преступник догадался бы вместо себя подослать кого-нибудь другого, того кого почти сразу же отпустят, поскольку он собственно никто, и ничего действительно серьезного за ним вовсе не числится.

Александр Михайлов, вроде бы действительно отыскал такого резвого юношу, который должен был только забрать уже выполненный заказ, но тот в конечном итоге выполнять миссию наотрез отказался, и вот раздосадованный Михайлов все решил сделать сам.

В свете его репутации человека умного, строжайшим образом соблюдающего все правила конспирации все это выглядело скорее нелепо, нежели хоть сколько-нибудь и вправду анекдотично.

Однако молодой человек мог быть уже заведомо осведомлен о сокровенном желании Александра Михайлова сыграть с полицией во банк, чтобы она успокоилась и во всем умиротворилась.

В этой ситуации последующее шестое по счету покушение на Александра Второго имело много большие шансы на успех.

А стало быть, и должно было оказаться последним и окончательным вердиктом, олицетворяющим народную волю, которая уже два года как вынесла смертный приговор наследному тирану.

Однако народовольцу Михайлову и его верным делу, сподручным ну никак не удавалось убить Александра Второго, так что тот вполне всерьез мог опасаться, что и в последующий раз все точно также как всегда может рухнуть, пойти прахом.

Не допустить подобного (сколь уж для него безрадостного) исхода событий он мог и ценой своей собственной жизни!

Тем более что он и так всегда знал, что его голова и без того уже давно болтается в петле.

Все действия Михайлова до ареста и во время его были тщательно спланированным планом, и он им осуществлялся продуманно и до конца прагматично.

Кто-то, конечно, из весьма знающих людей может на это веско возразить, как же так он ведь явно попытался скрыться...

Может, и попытался, но при этом наверняка как та курица про себя думал, «а не слишком ли быстро я бегу».

Чего же это ради ему понадобилось отдавать себя в руки тогдашнего правосудия, более чем, рискуя, что оно ему как пить дать повяжет пеньковый галстук?

Ну, так деятели «Народной воли» выросли в государстве всецело проникнутом христианским духом, и даже повернувшись к нему равнодушной спиной, они все еще оставались в глубине своей души все теми же рабами Божьими, какими их крестили еще в купели...

Михайлов, скорее всего, хотел убить одним ударом сразу двух зайцев и товарищей своих нерадивых поучить, как отрываться от охранки (то есть улучшить их понимание крайней необходимости надежной конспирации), и царское дело на этот раз уж точно не провалить из-за какой-либо совершенно нелепой случайности.

Затем, уже оказавшись в заключении, он, по-видимому, рассчитывая на некоторое пусть даже и малое снисхождение, (что потом себя оправдало) а заодно и для пущей надежности взял да подмигнул жандармам, где им именно надо его друга Желябова отыскать.

Всего этого интеллигентные люди крайне далекие от всякого выжигающего нутро фанатизма ну никак не могут взять себе в толк.

А фанатизм этот, с какой стороны на него не глянь, повсюду проникнут святостью великой борьбы за свое правое дело.

Однако либерально настроенные, добродушные и ко всему доброжелательные люди такой расклад событий попросту никак не приемлют.

Для них подобный просчет может быть объяснен чем угодно, леностью ума, тупостью, сентиментализмом, но никак не трезвым расчетом человека, который всегда считал своим великом долгом пред матерью Россией, а также и делом всей своей жизни, тем единственным, что хоть в чем-то в ней было действительно значимо... привести к смерти «ненавистного народу» царя освободителя крестьян.

Что же касается попыток обвинить «Третье отделение» в пособничестве террористам, то это сущий вымысел досужих умов.

Сменившие царизм большевики не зря такую вакханалию мнимых покушений устроили, знали, как умны и хитры в России заговорщики…

В конце-то концов, с каких это пор оно так сталось, чтобы люди сумевшие подготовить и осуществить пять дерзких покушений сопряженных с великими трудностями и технически оснащенных по последнему слову тогдашнего научного прогресса, вдруг ни с того ни с сего проявляли полнейший житейский идиотизм?

Александр Михайлов как оно, самоочевидно, ненавидел царский трон именно той исступленной ненавистью, так хотел его скорейшего свержения, что, по всей вероятности, действовал с той же решимостью, которая могла заставить человека заткнуть своим телом дуло амбразуры.

Но некоторым либеральным историкам этого и вовсе-то не понять, точно также как и недоступно их немалому уму поведение Шарлоты Корде, которая вместо того, чтобы так сразу нанести Марату смертельный удар ножом, зачем-то имела с ним долгую и продолжительную беседу.

А ведь она только-то хотела, чтобы он показал ей всю свою истинную люциферову сущность.

Не так-то ей просто было убить человека.

Это ведь для таких как народоволец Михайлов или французский революционер Марат сам по себе человек, без его значимости для дела революции был чем-то вроде мухи, им его прихлопнуть было мелким делом всего-то что, что спичкой об коробок чиркнуть.

А если искр зажглось много, то так оно только лучше быстрее повсюду светлее станет.