Вокруг дома буйствовало лето. Каролина сошла с прохладных ступеней крылечка и отворила ставни, чтоб выпустить на волю перегар от похрапывающих в доме тел и впустить свежесть. Умиротворение наползло улыбкой на её лицо. В таком лете хотелось внезапно проснуться зимой и застрять навсегда. Листья-то как шелестят! Хочется добавить басов или прижать их к ушам покрепче, чтоб лучше расслышать. Жёлтая черешня лезет в глаза гроздьями, малина наливается. Возле забора – идеально ровные грядочки красной клубнички манят. Конечно, идеальные – клубнику она сама сажала!

За забором, возле колеса красной девятки азартно вылизывалась псина.. Хотя, этого Каролина видеть не должна была бы.. Чисто теоретически.. Потому что псина сидела за сплошным забором, за цельными листами медных фигурных пластинок, которые папа в качестве ограды собственноручно изваял в гараже. У неё задрожали губы, она повернулась к дому на ватных ногах.

- Мальчики.. Помогите! Забора нет!

Ни одно тело не шевельнулось.

- У меня забор украли!

Как-то они компанией ночевали у Толстого на даче, и утром на них частично рухнула крыша. У Каролины появилось восемь седых волосинок, а у остальных даже симфония храпа не сбилась. Куда там её забору со своим исчезновением! Но действовать нужно было, и, причём, быстро. Далеко его унести не могли.

«Это что же в жизни должно случиться, чтоб на такое решиться!» - с болью за всё человечество думала Каролина, садясь на спину самого сознательного тела – на Тяпу. Руками залепила ему рот и нос, чтоб он разлепил глаза. Он спал на левой щеке, а потому через десять секунд открыл правый глаз и удивленно покосился на её колено. Каролина плакала.

- Тяпушка, лапка, забор мой украли!

Забор действительно был её личный, даже именной. Ей на восьмилетие подарил его папа. Он несколько месяцев украшал его рисунками, сам лично выбирал картинки и образы. Ей всё село завидовало! По одну сторону от ворот отец сделал зимний забор – с тиснением ёлки, Деда Мороза, оленей, и снежинок, а по другую – летний, с морем, улыбающимся солнышком, цветами.

Тяпа напрягся. Скинул Каролину и сел рядом.

- Срань ты господня! Что значит, забор украли? Ты нормальная вообще? Ты сама его подарила!

Тень шизофрении легла на её сознание.

- Не помнишь? Тебе ещё рожать, радость моя. Закодируйся! Вчера дядь Паша зашёл, попросил подарить ему денег на водку или сразу поллитры, у него юбилей был. Вспоминаешь? А у нас у самих уже почти ничего не было. Он спросил, нет у нас бутылок, чтоб сдать или ещё чего-нибудь. Ты пришла с лопатами. Сказала, нам копать забор. Не помнишь? Орала ещё, чтоб клубнику не топтали.

У Каролины перед глазами поплыло счастливое папино лицо в сварочных очках.

- Стыдно? – Тяпа обсасывал сразу пять черешен, прокручивая в руках черенки.

- Нет.

- Странно.

- Вообще не странно.

- Я думал, ты утром осознаешь.

Она пошла к печке заваривать кофе. Чтобы повернуться к Тяпе спиной.

- Он месяца три его делал. Зрение себе подпортил, даже пить бросил. Умничка-то какая! Нарисовал всё, как я люблю, даже дату в уголочке поставить не забыл. Забыл вот только спросить, нужна ли мне эта груда металла. Это ему нравилось скрипеть и стучать там сутками. А у меня слух музыкальный, мне эти звуки мозг выедали! А я сидела под дверью и ждала, когда он выйдет. Хотела на руке у него повиснуть, хотела спросить как бы между прочим, что мне делать, потому что и ты, и все пацаны уже прыгали со второго этажа на стройке, а я трусиха, я боюсь, я заплакала - в проёме окна повисла на руках и только так спрыгнула, а так неправильно, так легче, не считалось так. Мне нужно было, чтоб он сказал мне, что я тоже смогу, что я такая же сильная, как он, потрепал бы волосы и сказал бы, что бояться – это нормально, главное – контролировать страх, этому можно научиться, а прыгать со второго этажа – опасно, но если очень нужно, то можно. Нужно только понять, зачем тебе это нужно. А он там за дверью резал, скрипел и напевал ещё! Вкладывал душу в этот хренов забор! Я ненавижу его! Я надеюсь, его уже там покорёжили, чтоб я не смогла его забрать! Мне всё равно, что я родителям скажу! Мне вообще всё абсолютно всё равно! Антон, не трогай меня! Я не хочу больше видеть этот забор! Я не хочу помнить, что я была ему не нужна, не хочу, пойми, Антошенька, не хочу!

Тяпа не понимал. Он нёс её под мышкой в машину. В пункте приёма металла он с кем-то спорил и договаривался, злился и натянуто улыбался. Дома командовал пацанами и впихивал им в руки лопаты.

Через два часа забор стоял как непропитый.

Каролина давилась клубникой. Тяпа яростно утаптывал последний метр рыхлой земли.

- Ты – эгоистичная равнодушная тварь! Он на заводе вкалывал, а потом для тебя картинки вырезал. Для тебя, понимаешь? Потому что он тебя любит. Любит! Ты хоть знаешь, как это – любить?

Каролина ела молча. Она догадывалась, почему он так злился. Сколько они знакомы – он одевается для неё. Смеётся, чинит велосипеды, вызволяет заборы, играет на гитаре, встречается с кем-то – для неё. Она думала, что Тяпа прав. Она не знает, какой любовь должна быть. Она думала, точнее, очень надеялась, что пока ещё просто не встречала любви.

Она тогда даже не подозревала, что наступит день, когда вдруг станет понятно, что больше и не встретит никогда. Никогда не засияет солнце, и не зазвучит тихо мелодия, и не заулыбаются люди вокруг. И ей будет обидно и очень неприятно познакомиться с собой. С равнодушной эгоистичной тварью, которая постоянно думает и будет думать о себе. Или о вытоптанных кустах клубники, когда кто-то рядом едва сдерживает слёзы. Или о незаконченном тексте, когда подслеповатый отец семенит на кухню, не зная об осколках разбитого в коридоре зеркала