Не может быть! Это сон! Но слишком быстро сменяют за окном автобуса друг друга пейзажные картинки. Значит, не сон. Я еду в 19-й век! 19-й век приближается, входит в мою жизнь. Здравствуй, век благородных дел и мыслей! Высокочтимый и чисто-кристальный!

Имение! Слово-то какое светлое. Имею. Имя. Храню. Вам. Вечности.

Храмом начинается и им заканчивается всё в жизни. Храм. Хранилище. Хранилище памяти, праха ушедших, хранилище святости. Всё может быть: война, кровь, ненависть, грех... – и только одно вечно, неизменно, неподкупно, чисто – вера. Очисти душу, зайди помолиться, поклониться истории, преклони колена перед памятью, помолчи о самом святом – и ворота в имение открываются. Въезжает карета с графом. Как он устал нести государственную службу, как хочет душа покоя! В имение, быстрее в имение, от царских палат подальше. И вот взгляд смягчается, холодность уступает место расслабленности, покою. Он – дома! Оставив карету, идёт граф по дорожкам, уютно разбежавшимся от центральной клумбы лучами...

Время... Прихожу в смущение, представив, как по-детски выгляжу со стороны со своим очарованным взглядом. Но... в меня входит время и заставляет содрогнуться... 21-й век и 18, 19-й? В душу закрадывается тревожная оторопь сопричастности.

Слышу августовский ветер. Он совсем не такой, как в недавнем прошлом и одновременно, может быть, такой. Ветер памяти.

Выбираю и я белёсую дорожку, направляюсь к дому графа. Его и домом не назовёшь: здание, ансамбль. Сколько же людей строило его! Центральный вход, массивные когда-то колонны с лепниной. Проходя вовнутрь, погладишь ладонью шероховатую поверхность колонны, почувствуешь внутреннее тепло – это ДОМ встречает тебя.

Уютный дворик. Много солнца. Посаженные кругом деревья. Здесь была беседка. Деревья и сегодня хранят слова, хранят историю этого дома. Вместе с деревьями росли и дети, или с детьми вместе росли деревья? Неважно. Они видели друг друга.

«Дубравы, где в тиши свободы встречал я счастьем каждый день, Ступаю вновь под ваши своды, под вашу дружескую тень», - вместе с Пушкиным произношу пришедшие на память строки и спускаюсь к пруду.

Пруд правильной формы, круглый, питаемый водами рядом протекающей речки Нергель. Покинутый сегодня, он ждёт возрождения той жизни, да проще – жизни. Смирились с одиночеством деревья, подойдя вплотную к воде и склонив свои головы-кроны. Поверхность воды затянута зелёной ряской-покрывалом. А ведь когда-то беззаботная молодёжь семейства Воронцовых по утрам спешила освежить заспанные тела прохладной водой. Рядом уютно пристроилась лодочка, покачиваясь в ожидании девушек и их кавалеров. Ах, как весело тогда было! Некогда и подремать волне.

И дорожка вкруг пруда заросла. А кто-то так же, как и мы сейчас, с книгой в руках, уютно устраивался меж вон тех деревьев, с любовью укрывавших молодёжь от солнца да и лишних глаз тоже. Здесь можно переждать раскаты с внезапными набегами коротких тёплых ливней, от которых и прятаться-то не хочется, а неудержимо тянет разуться и пошлёпать по воде, если бы не 16 лет! Как-то неприлично!

А после дождичка только здесь можно было надышаться под благодатным небом, оторвавшимся от вселенной и обращавшимся в призрачные облака. Кинь взгляд на поляну: всё одето ликующей зеленью, растекающейся дальше, к речке, к балкам и склонам. Ромашковое разнотравье зовёт опрокинуться на её весёлую постель, раскинуть вольно руки и забыть обо всём. 19-й ли век, 21-й... какая разница! Ты растворяешься в природе. Бабочки, стрекозы принимают тебя за своих, безбоязненно садятся на лист книги, сложив крылья и наблюдая за нами. А может, голос Ириши, добрый, мягкий, привлёк их. Не знаю. Но это добрый знак нам, приехавшим к ним в гости.

Ближе к речке лепечет по оврагам тонконогий осинник.

Сегодня небо чуть печальнее, и взор блуждает по холмам.

В поместье душ ушедших тянется мой мир, забытый где-то там...

И мы идём в парк. Сильнее радости не знаю, чем в лес войти, вот и сейчас к нему шагаю. Сколько же лет тебе, сосна? Сколько лет твоим подругам? Вековые деревья, прямые стволы, мощные кроны. Парк лесенкой спускается вниз, увлекая тебя. И хочется раскинуть крылья, разбежаться и остановиться уже внизу, у речушки. Поднять глаза вверх и утонуть в густой зелени, плотной стеной нависающей сверху. Такое величие, что даже голос человеческий звучит по-другому, глуше, как будто доносится из далёкого времени. Понимаешь, что время и тебя вбирает в себя, делает сопричастным истории, памяти.

Посмотри на эту старую ель, свидетельницу времени. Выше всех поднялась она, она имеет на это право: на её веку прошло много событий больших и маленьких, значительных и не очень, всех обитателей поместья помнит она. А вот сейчас устала. Устала от шумных детских голосов, от времени. Стала безразличной к себе: нижнее платье потемнело, обомшилось. И сколько ни прикрывай чуть зеленоватой кисеёй – от времени не убежишь. Поэтому так устало смотрится она. Безжалостно время! Хотя... внизу-то вон как дружно снуют взад-вперёд муравьи.

А воздух какой! Пахнет смолой, опавшей листвой, пожухлой травой... да мало ли ещё чем. А мне кажется, что он пахнет временем. Воздух родины, он особенный!

А куда ведёт эта тропка? Поднимемся по ней. Аллея. Бунинская. Толстовская. Или А.П. Керн... Аллея, по которой любил гулять Александр Романович. В травах духовитых вся земля. Тишина. Не хочется нарушать её собственным шагом, поэтому приостанавливаешься и вдаль глядишь... Замечаешь фигуру девушки, гладящей шершавый ствол ели. Ель стара, сухие ветви-руки устало опущены, редкая хвоя с сединой. Чего ты хочешь услышать от неё, девочка?

- Ель плачет, - слышу её тихий всхлип, похожий на слезу.

- Плачет? – останавливаюсь и я. Смотрю: слезинки-смолки дрожат на чешуйках. Плачет. И я плачу внутренними слезами, ничем не могу помочь. Отвожу взгляд и упираюсь в ель-пальму. Высоко вознеслась она. Взгляд снизу – и теряешься в голубой выси. Две ели, а какие разные! Совсем как в нашей, человеческой, жизни.

Прерву себя на этом месте и процитирую Е.Носова «Две точки зрения»: «Идущему по земле видны во всех подробностях мелочи дороги: песчинки, камешки, снующие воробьи, травинки у обочины...

Вознёсшемуся же в небо хотя и видно масштабно, далеко и широко, но всё под ним затуманено высотной дымкой.

Парящий не видит идущего, и все подробности земного бытия обратились для него в абстракцию».

Как будто и для этих двух елей. Я расположена к старушке ели. А через поляну целый ряд седых елей. Как старушки вышли на прогулку да так и остались в сторонке: вокруг шумит другая жизнь.

Медленно идёшь, взгляд замечает всё, но говорить не хочется. Памятью дышишь. Живая аллея!

Границы парка заканчиваются. За ним – лес, настоящий, дремучий. Мы не идём туда, а останавливаемся, обернувшись лицом к парку. На прощание охватить его весь, вобрать в себя, сказать: «Спасибо! Позабыв все заботы, здесь я душевный покой обрела».

Я обязательно вернусь сюда! Жди меня!