Если вы когда-нибудь жили в шестидесятых годах на Большой Марьинской улице, что в Москве, которая паралельна проспекту Мира, то вам обязательно должны были быть известны Марьинские бани, а также пивнушка на углу этих бань, как и дядька Тимоха, работник этих бань, что с утра до вечера катал пивные дубовые бочки вдоль периметра заведения, а также местная потаскуха Валька-баньщица, которая жила прям за банями, в двухэтажке барачного типа, на первом этаже которой был кинотеатр "Диск", он же и НАРСУД, он же клуб. Эта барышня пользовалась повышенным спросом у несознательной части мужского населения, чуждой образу и подобию строителей коммунизма. На неё давно махнуло рукой несгибаемое советское правосудие, но зато крепко держал за перья районный кож-вен-диспансер. Однако и он не успевал поправлять её здоровье, а потому мужиков она награждала, как генсек конструкторов и создателей ракет - и персонально, и целыми трудовыми коллективами, но в строжайшей тайне от прессы и общественности.

Баня олицетворяла собой культовое место районного масштаба. Помимо спорной гигиенической функции, она выполняла роль просветительско-медийную, культурную, воспитательную, развлекательно-досуговую, злачную и, вобщем, несла прочие

социальные нагрузки. По вечерам, когда бани закрывались, к их окнам приходили местные подростки и сквозь облупившуюся краску с интересом наблюдали, как голые сухонькие мужики и сисястые бабы занимались уборкой, а нередко и любовью.

Летний, теплый ливень застал Марьинскую врасплох! Но ему все были несказанно рады,особенно детвора, которая босиком шлёпала по лужам. Жару моментально прибило к земле вместе с остатками тополиного пуха. После этого ливня, как бы, начиналась новая, свежая, ароматная, отмытая от пыли, пота и житейских проблем,

жизнь. Всё притихшее снова постепенно пыталось потихоньку шевелиться, жужжать, летать и ползать, а если способно, то ещё и ходить.

Картинка на пять с плюсом: уже штиль, послеполуденное медное солнце, небо синевы синей, стрижей пронзительная свара, асфальт парит, малышня с бидончиками шкандыбает босиком через затопленный Проспект Мира за квасом, повылезали датые

доминошники... С балкона на пятом этаже - истошное, "Свееетааа, даамоой!!!", и то не портит общей вечерней атмосферы городского антуража.

Зря надрывается мамашка. У Светки переходный период - пусть прыщики на лбу, зато попка округлилась и титьки вон какие!!! И пока её в беседке весь двор не перетискает, домой её нипочём не загнать. Добрый десяток жадных рук усердно мацает Светкины прелести, она не сопротивляется, но для порядка громко шепчет

почему-то только одному, самому тихому;

- Серёж, ну хватит. Ну хватит, Серёж...Чё как дурак та!

В дальнем углу беседки топчутся и смущённо хихикают две незрелые подруги- сикельдявки, с жиденькими косичками и завидущими глазами.

Но речь сейчас пойдёт не обо всём этом, а о луже. Да-да, о луже, которая была испокон века прям напротив пивнухи и после обильного ливня набрала полную силу, и стала походить на мелкое озерцо.

Петька татарин - таксист, добрейшей души человек, весельчак, балагур, блядун и примерный семьянин, собирал перед пивной развесёлую бендюжную компанию и щедро угощал, на подхалтуренные за смену деньги. Пиво, отполированное "Московской", шло весело и под настроение, с шутками-прибаутками, анекдотами и небылицами. Гонцы еле поспевали подносить всё новые и новые кружки с пивком, неподалёку стриженные под полу-бокс отпрыски хрустели солёными баранками. Вобщем, стандартная для тех лет идилическая обстановка.

- Петь, займи рублишко!, - раздалось у Петьки за спиной.

Все оглянулись. Позади стоял местный пьяница и дебошир, не раз сидевший за тунеядсво, Борис Иванович по прозвищу "Рэ", собственной персоной. Кто, когда и почему наградил его такой кликухой - одному Богу известно.

Абсолютно лысый череп неправильной формы, говорил о серьёзных тектонических процессах, происходящих время от времени в этой, богатой полушариями, голове. Изувеченный по пъяному делу левый глаз, клешнявые сильные руки и голос...нет, хрип похожий на голос, делали его внешний вид циклопообразным и зловещим.

- Ну, Петь, займи рублишко до следующей недели. Выжрать надо. Я тока вчера откинулся.

- Борь, поимей совесть, ты мне еще с прошлого года пятёрку не отдал...

- Да, отдам я. На следующей неделе у Римки зарплата. Отдам, железно.

- Борь, на вон лучше пивка глотни.

И с этими словами ему была протянута кружка с пивом.

- Мы её забермазуфтали и на укол - она и Вася, - прохрипел Борис Иванович, лёгочно заржал и за один глоток осушил, протянутою ему кружку. Смачно отрыгнув, он принялся снова канючить деньги. Настроение было испорчено и вся компания готова была уже разойтись, когда у Петьки блеснул в глазах шаловливый огонёк.

- Борь, а слабо тебе эту лужу на карачках проползти, а я тебе ту пятёрку прощу и ещё трёшник на водку дам.

- А чё, да, за трёху я тебе проспект Мира вдоль раком проползу.

С теми словами Борис Иванович направился на другой берег лужи. Петька достал столь желанный, зелёненький трёшник и положил его на прибрежный камень.

Народ из пивнушки повалил на улицу и тесно выстроился по периметру лужи. На балконах ближнего, красного дома стали заполняться бельэтажные места, Случайные прохожие пристраивались в партере и наконец подтянулась стайка хищных бабулек, пропахших нюхательным табаком и жаренными семечками.

Рэ окинул собравшихся вокруг лужи зевак надменным взглядом, криво ухмыльнулся и изрёк,

- Во, бля, дров - полна воровайка...

заметил рядом с собой, чумазого отрока лет восьми, подошёл к нему, (видимо в нём взыграли отеческие чувства), положил исколотую клешню на белобрысую головку неживого со страха мальчугана, пригнулся к нему, пристально и ласково посмотрел единственным глазом в глаза пареньку и прорычал по-львиному в бледное, юное лицо,

- Мальчик, иди, воруй, пока трамваи ходят!

От испуга у мальчонки потекло по ногам...

Не сводя прицельного взгляда с зелёного трёшника, Борис Иванович снял битые жизнью штиблеты, из которых показались, не менее покоцанные пергаментные ступни, на которых почерком первокласника было выколото,- "Они устали..."(на левой), ..."ходить под конвоем" (на правой). Неожиданно бережно и аккуратно, подвернул выше колен суконные портки, засучил выше локтя рукава нейлоновой, розовой рубахи,подошёл к краю лужи, встал на четвереньки и пополз...

Тишина была по началу гробовая, но народ быстро почувствовал вкус действа и стал подзадоривать бедолагу, подтрунивать, а кто просто - издеваться, пацаны кидали комья глины, которые поднимали фонтаны брызг у лица вошедшего в раж алкоголика. Его движения становились всё быстрей и уверенней и вот, когда до заветного трёшника оставалось отсилы метра три...внезапно появилась милицейская коляска.

Ошарашенные зрители оторопев наблюдали, как два подтянутых, бравых лейтенантика, сноровисто бойко извлекли Бориса Ивановича из, обуявшей его водной стихии, заломили назад руки, рыдающего в голос запихнули в коляску и быстро исчезли из виду на глазах у ошарашенной толпы...Столь неожиданная развязка заставила всех замолчать, но после разразиться безудержным хохотом. Настроение было снова на высоте.

Случай этот стал местной притчей во языцех, а лужу ту с тех пор злые языки нарекли "Море товарища Рэ".