Он протянул ей руку ладонью вверх, она вложила в неё свою изящную ладошку. Рука была горячей, но не влажной и слегка подрагивала от чрезмерного волнения. Молчанье длилось не долго.

- Ты...это...ну, ты армия?, - скомкано спросила она.

Шурка улыбнулся.

- А что, похож?

- Чуть-чуть. Здесь русские не живут...

- Да, я сейчас служу в армии.

- А как так может быть, что ты здесь?

- Я убежал, чтобы встретить тебя.

Они остановились, Аста приблизилась к нему вплотную и чуть подалась вперёд...

Целовались так жадно, страстно и продолжительно, что у обоих спёрло дыхание и голова пошла кругом. Им не верилось, что такое может быть вообще, это даже было не сном, а какой-то очень смелой фантазией. Ведь ещё пять минут тому назад они даже не подозревали о существовании друг друга, или встреться в других условиях, при других обстоятельствах, обратили бы они друг на друга внимание.

Не сознавая того, они шли по направлению из города, азартно болтая о разной ерунде и пожирая глазами друг друга.

Вдруг рядом с ними притормозил грузовичок, из окна высунулся рыжеватый эстонец и глядя на Асту что-то быстро затараторил. Она в ответ бросила ему две-три фразы, после которых он с очень недовольным видом вдарил по газам и через минуту скрылся из виду. Это был её кузен, который и привёз её в Тырву

Всю дорогу они останавливались и целовались ненасытно и по-долгу, на них словно накатывали приступы и они не могли перед ними устоять. Шурке нравилась её смелость и решительность, даже некая дерзость, ей же были симпатичны его застенчивость, сила - не только внешняя, но и внутренняя, и такая уверенность, что ей сразу стало с ним спокойно и комфортно.

По пути домой, Аста рассказала, что она живёт в Таллине, заочно учится в Тартуском университете на педагогическом факультете перешла на третий курс, сейчас она гостит у дяди с тётей на хуторе, недалеко от Йыгевесте, чему Шурка был несказанно рад - всё- таки на шесть километров ближе к его части, чем Тырва - больше времени останется для того, чтоб побыть вместе...

Расставание было тяжёлым, уходить вовсе не хотелось, сердце бухало так гулко, что казалось его слышно было за версту, а ещё где-то в груди ныла большая холодная игла. Договорились встретиться завтра на мосту через эту чудную речуху Вяйке Эмайыги, после двенадцати. Еле-еле разомкнув объятья, Шурка взял в ладони её лицо и нежно поцеловал во влажные глаза и раскрасневшиеся и чуть припухшие губки, уверенно повернулся и быстро пошёл по направлению к лесу. В лесу он перешёл на бег, так как времени было вобрез - бежал легко, пружинисто, даже невесомо, душа пела что-то в стиле Битлз, перед глазами стоял образ Асты, с лица не сходила улыбка.

За всеми этими приятными впечатлениями, он только на территории части осознал, что одет в гражданскую одежду - быстро спустился с небес, переоделся в лесу в форму и пошёл в подразделение.

Пацаны не сразу, но заметили какие-то метаморфозы в Шуркином поведении - черт его знает, то ли обкуренный, то ли бухой - запаха нет, а весёлый гад и загадочный, хоть комиссуй в дурку, но докапываться не стали - ну его чумного, себе дороже выйдет.

Утром он напридумывал себе кучу мероприятий, о чём всех не навязчиво оповестил, мелькнул на складе, затем близ бани и растаял в лесной глуши за оградой части, быстро сменил одежду и помчался на столь долгожданную встречу. Пока бежал, в голову лезли всякие мысли - а не мираж ли вчера это был, а как она его сегодня встретит и придёт ли вообще...

Но все дурные мысли улетучились, когда он увидел на мосту знакомую, стройную фигурку Асты. Жаркие объятья и поцелуи заменили слова приветствия, глаза смотрели жадно и внимательно, подмечая любой нюанс в мимике и настроении, стараясь запомнить всё как можно подробнее.

- Сегодня ты мой!, - повелительно заявила она.

- Хорошо, принцесса!

Она взяла его за руку и увлекла в лес. Через километр они очутились на небольшой, залитой солнцем поляне, окружённой молодым сосновым подростом. Запах раскалённой, смолистой хвои висел над поляной, от чего дышалось легко и приятно.

- Хочу то сено здесь,- приказала она, наигранно капризно указывая на небольшой стожок на краю поля.

В пять-шесть заходов стожок перекочевал с обочины поля на сосновую поляну, было сделано что-то вроде большого гнезда-перины. Аста нарвала бутонов различных лесных и полевых цветов и равномерно разложила эти бутоны по всей перине, встала в центр гнезда, протянула к Шурке руки и позвала:

- Иди!

Сегодняшние поцелуи отличались от вчерашних большей нежностью, чувственностью, плавностью, но не меньшим желанием. Одежда начала сползать сама, одновременно с обоих - так естественно змеи теряют кожу, руки и губы позволяли себе всё...

Это было так красиво и гармонично: два молодых, загорелых, стройных тела на фоне разбросанных по сену цветков и это всё в окружении пушистых небольших сосен. Они не стеснялись своей наготы, даже наоборот, смело и беззастенчиво ласкали и разглядывали друг друга не то любуясь, не то внимательно изучая, стараясь не только насладиться встречей, но и запечатлеть в памяти столь романтический момент...

Шесть часов пролетели беспощадно быстро. Расставаться не хотелось, однако

обсоятельства были сильней и до следующей субботы была целая вечность.

Всю неделю Шурка ходил, как потерянный, Аста занимала все его мысли, это было похоже на болезнь, вроде влюбчивый, но не настолько, что башку должно снести напрочь. Представить всё в виде проходного флирта, каких до армии было не мало, у него не получалось. Она занозой влезла ему в душу и ныла там и зудела, не давала покоя ни днём, ни ночью...

Следующие субботу и воскресенье они провели в их лесном ложе, им даже не хотелось его покидать, жажда друг друга была так сильна, что пресыщения так и не наступало.

- Знаешь, я кажется влюбилась, - тихо сказала Аста, когда они усталые лежали на душистом сене и смотрели, как по небу проплывают редкие облака.

- И со мной творится что-то непонятное, я всё время думаю только о тебе и больше ни о чём не могу думать.

Они раскрывали друг другу не только объятья, но самые сокровенные переживания и чувства, два пылких сердца стучали вунисон и казалось нет на свете такой силы, которая сможет теперь разлучить их.

В часть Шурка вернулся усталый, но в блаженном, приподнятом настроении.

Неделя тянулась издевательски долго, служба висела кандалами на душе, от чего он не находил себе места. Всердцах он повесил на складе боксёрскую грушу и когда одолевала тоска, срывал на ней вселенское зло. И с этой грушей он как в воду глядел.

После утреннего развода к нему на склад заявился майор - физрук полка и заявил, мол через две недели под Ленинградом состоится чемпионат армии по боксу, и ему выпала радость защищать честь полка.

- Вот тебе на! Честь полка! Я же больше года на ринге не был и даже перчаток не надевал за это время ни разу. А там будут выступать ребята из спортивных рот, они ежедневно тренируются, - начал было Шурка, но физрук напомнил прописную истину, мол мастерство не пропить и что он на две недели освобожден от любых нарядов и работ. А чтобы подкрепить свои слова делом, гордо сказал, что спортивный зал в его личном распоряжении в любое время дня и ночи, только один ньюансик - прибраться там нужно.

Да говно-вопрос! Что такое прибраться для солдата - плёвое дело, зато в распоряжении будет целый спортивный зал, о существовании которого многие даже не подозревали. Вдохновлённый Шурка сей же час вприпрыжку отправился принимать спортивное хозяйство. Вопрос и правда оказался говно - спортзалом называлась пристройка к клубу по самые выбитые окна врытая в землю, с стойким запахом отхожего места, поскольку в каждом углу было навалено по несколько куч, видимо от больших спортивных достижений.

(В армии, в целях маскировки и дезинформации брезгливых разведслужб противника, объект, который остаётся без присмотра более двух дней, обязательно будет обгажен внештатными армейскими засранцами. Эта, в некотором роде консервация объекта, позволяет сбить с толку противника и тем самым обеспечить военную тайну)

Народное армейское наблюдение

На хорошо выкрашенном полу валялись несколько почти новых матов и всё. Знакомый сержант земляк-москвич выделил ему в помощь семь молодых батарейцев, силами которых спортзал быстро избавился от чуждого запаха и приобрёл чистый и опрятный вид, в углу была повешена груша и процесс подготовки к соревнованиям из начальной вошёл в завершающую фазу. Тренировался Шурка азартно, ведь ему помимо всего прочего, было обещано три дня увольнения, которые он планировал провести с Астой.

Урааа!!! Вот она долгожданная суббота! Счастливый, он нёсся что есть сил, чтобы снова заключить в объятья ту, с которой его свёл счастливый случай, ту которой он уже бредил, ту с которой хотел быть рядом и...

Ни в этот день, ни на следующий, и вообще, больше ни разу в жизни он её так и не увидел. Он прождал её безрезультатно два дня на их поляне, бегал к мосту, справлялся о ней во всех ближайших хуторах, но никто даже не слышал о такой девушке или делал вид, что не слышал - она исчезла таким же чудесным образом, как и появилась.

Тем временем в Таллине, в уютной комнатке, на постели лежала и горько ревела Аста. Среди недели за ней приехал отец с матерью - тётка позвонила им и нажаловалась, что она спуталась с каким-то русским, по виду военным и, что пока не поздно, родителям нужно её увезти - ведь, что хорошего можно ждать от военных, тем более русских? Все уговоры и мольбы не подействовали - предки были непреклонны. С русскими у них были свои счёты - дед в войну против них по лесам партизанил, за что его после упекли на Соловки, где он и умер.

Не раз в течение жизни они будут вспоминать те дни и благодарить судьбу за то,что она подарила их друг другу пусть и на короткое время, зато так ярко, словно вспышка метеора в ночном небе, как благодать, как наивысшее проявление чувств мужчины и женщины.