Был стажером в инспекции по делам несовершеннолетних. За офицеров-дам материалы собирал, им же некогда, то дети болеют, то на гимнастику их надо или музыку какую, чтобы выросли, и не пришлось служить в МВД. На побегушках еще разных. У начальника жена врач, да необычный, по глазам, ушам или горлам каким, а по душевным заболеваниям. В психушке вобщем работала, и обратилась раз с просьбой к мужу. Те пациенты что небуйные, и не требуют изоляции от относительно здорового общества, живут дома, но обязаны периодически являться для обследования, а то и доставляться в принудительном порядке, но на топливо и санитарный персонал по тем временам минздрав был не богат, чтобы справиться собственными силами, а клятва Гипократа жены была долгом семьи госслужащих, потому начальник отправил меня и старлея Леху на своих двоих выполнить данную миссию. Велено было сориентироваться на месте, действовать по ситуации, быть предельно тактичными и вежливыми, род своих истинных занятий не раскрывать, вобщем никакого плана, взять дурака на дурня.

Уклонявшийся субъект оказался художником, достаточно известным в городе, и за его пределами, видно служенье музе подкосило адекватное восприятие окружающей реальности возвышенной натурой, и оторвало от мира сего. Мастерская его располагалась на первом этаже жилого дома, который долго искать не пришлось. Стучим.

- Кого надо? – голос из-за двери.

- Здравствуйте, Юрий Кеслый нужен, - отвечаем.

- Это я, - приоткрывает дверь, - а Вы кто будете?

- Эээ, мне порекомендовали знакомые, сказали, что у Вас приличную картину в подарок можно присмотреть, - искал подход ушлый инспектор. - Вы же рисуете, правильно?

- Ну, да, я член Союза художников, - открывает пошире. – А что, собственно, Вас интересует? Проходите.

- Мне бы на юбилей родственнику, что-нибудь для неискушенного почитателя, в гостиной повесить, может пейзаж, с элементами мистики, - в Лехе просыпался дипломированный историк-культуролог. – Незатейливое такое, акварельный рисунок подойдет даже.

- Пейзажи – моя специализация. Вам верно подсказали, - спадало напряжение от вторжения у мастера. – Правда, моя стихия это масло. Основную массу работ здесь не храню. По выставкам много сейчас представлено.

Вроде типичный чел для такой профессии, чудаковатый, так у них это норма. Неряшливо-помято одет, растянутый турецкий свитер, издерганный какой-то, руки не знает чем занять, то в карман, то лицо погладит, чем-то подростка напоминает в пору полового созревания, да-да, именно, заниженная самооценка в виду отсутствия женского внимания – таков мой диагноз, в принципе и самому себе тоже. Двое неудовлетворенных жизнью редко находят общий язык, не буду вмешиваться в разговор, хотя общих тем нашли бы кучу, сам видел его полотна в отделе редкой книги в музее и еще где-то, расположили бы друг друга к себе, но вобщем зациклились бы на многом, и ни о чем, а Алексей контролирует, ведет его как надо. Обстановка тоже не вызывает подозрений на отклонения – творческий бардак, но света мало, навряд ли занимался до нашего прихода чем-то продуктивным и одухотворенным в таком полумраке. Силой мы его тянуть никуда не уполномочены, как-то надо съехать с этой искусствоведческой беседы на психиатрическую, и мило пригласить проследовать за нами. Удача, ау.

- Мне самому сюрреализм нравится, Дали, но у него, кажется, природы мало, - уносило старлея в дебри невостребованных университетских знаний, а наш подопечный расплылся в улыбке удовольствия встрече с хоть что-то понимающим человеком. – Немного горы и вода. В моем случае такая заумь, и мазьня, требующая специальной подготовки, чтобы разглядеть нарисованное, не подойдет. Надо реалистичное что-то.

- Молодой человек, не хочу Вас обидеть, но мне кажется, Вам лучше обратиться в магазин за подобным товАром, - сделал полубрезгливую интонацию на этом слове художник, недовольно щуря один глаз, - собственно я занимаюсь искусством, и лубок не мой стиль. И дешевле обойдется.

- А что Ваши работы так дорого стоят? Мне говорили…

- Всё зависит от размера и матчасти, - осёк торговлю пациент, не подавая и намека на бред и галлюцинации, крепко держится за реальность, - бумага и акварель – это одно, холст и масло – другое. Но поймите, такие просьбы… как бы Вам сказать… когда не понятно для чего и для кого, и главное – что требуется. Мне приходилось выполнять подобного рода заказы, и не нахожу в этом ничего зазорного, снобом не являюсь, но необходимо иметь представление, хоть парой слов с человеком перекинуться, иначе это просто прыжок в пустоту на коммерческой основе. А Вы ещё и цену желаете как на витрине. Всё это как-то не по мне.

- Вы принципиально отказываетесь или если прояснить детали с человеком, для которого будет выполняться заказ, возьмётесь за работу? – Лёша цеплялся за возможность вывести на сцену нового героя или перенести действие в иные декорации. – Естественно, что и по стоимости потом проще договориться. Дело в том, что у близкого мне человека юбилей, и хотелось бы сделать если не сюрприз, то хотя бы по-настоящему приятное, оригинальное, не как у всех. По этой причине, как Вы тонко уловили, ширпотреб не подойдет, а только эксклюзивный, авторский подарок.

- Ну, даже не знаю, придётся вести сюда человека, сомневаюсь что моя конура создаст у юбиляра праздничное настроение, и у презента уже не будет той необходимой ауры, - смутился Юрий.

- А может мы с Вами… тут совсем рядом, - загорелся ментяра, - ему вдвойне будет приятно, еще и знакомство с известным человеком. Это не займет много времени: десять минут туда и столько же обратно.

- Обычно приходят ко мне… - уже слегка обижаясь.

- Пожалуйста, он очень занятой человек, - включил жалость Лёха. – Вы же, как я понял, все равно сейчас свободны.

- А где он работает?

- На Маркса двадцать семь… - произнес Алексей адрес психиатрического диспансера и больницы, известный всему городу, и широко, открыто улыбнулся, выжидая какой результат выдаст поврежденный мозг после анализа данной информации.

Злость и агрессия старят - убеждался не раз, вот и сейчас на моих глазах этот морщинистый подросток стемительно набирал годы, ноги расставил шире, фигура подалась чуть-чуть вперед, туман рассеянности в глазах эволюционировал на две секунды к чёткой осознанности реальности, и сразу к пелене ярости. Мне открылась суть болезни: ни его лицо, ни тело не могут долго удерживать нормальное, человеческое состояние, оно им уже не свойственно, либо вялость и заторможенность(чаще), либо необузданный хаос.

Двое юродивых, ни на что не годных, безнадежных, насмехающихся над моим подарком видеть и чувствовать не как все, болезненно являть в мир обратно уже своё, чему я и сама удивляюсь порой, и не могу и не имею права вмешиваться в творение нового. Прищепив это в сознание, раскалываю его, создаю мозаику голосов, образов, которые Вам кажутся чужими, неестественными, пугают, и Вы загоняете их назад, глушите. Потратили всю Историю на выстраивание стен общего видения и слышания-слушания, и теперь боитесь этого рабства, ищите двери, стучите, и не заходите, даже если открываются, и все чаще проникаете туда пьяными и одурманенными, больше оскверняя, чем улавливая и запоминая, даже сны не желаете признать за выход. И Вы, обреченные на пожизненное заточение - жрать, гадить и почковаться, смеетесь над редкими смельчаками и моими избранниками, ступившими за эти стены, и прикоснувшимся свободы, красоты и небытия. У того, второго, что молчит все, мысли вроде правильные, но боится, что не так посмотрят, что останется один, ты еще почувствуешь одиночество в толпе этих собак. Всё надо прекращать этот цирк, сейчас я вам задам, покликушничаю, в обиду деток своих никогда не давала, ну, Юрок, напряги связки.

Сначала был какой-то звук, может подавленный мат, как будто подскачила крышка закипающей кастрюли. Он не заговорил, а заорал, энергично жестикулируя, и больше руками, чем ступая ногами, отвоевывал пространство мастерской:

- Я знаю кто Вы! – удалось оформить первую фразу художнику. – Развели тут базар, рисунки, подарки, юбиляры!

- Вы не так … - что-то надо было возразить, чтобы сбить громкость.

- Что я не так понял?! Вы – врач, а он – санитар! - пациент указал на меня. Нам оставалось только улыбаться. Наш план, состряпанный на скорую руку, раскрыт. Инициатива ушла на другую сторону баррикад.

Член Союза перешел в наступление, действовал решительно, чувствовал за собой правду и безнаказанность, кричал что он здоровее всех здоровых, слово вставить не позволял, советовал больше не появляться. Мы оказались в коридоре, эхо делало из нас не охранителей, а нарушителей правопорядка, дверь наконец захлопнулась.

Меня выворачивало от смеха, в первую очередь из-за того, что во мне увидели санитара. Леша был сдержанней, но и его потряхивало. Может он даже считал это маленьким провалом, потому что какая-никакая ответственность перед начальником за выполнение задачи у него была. Использовать власть и корочку в данном случае он не имел права, мы пришли как никто, и ушли ни с чем. Вернувшись, повеселили всю инспекцию рассказом.