Вобщей сложности Шурка провел на губе больше двадцати пяти суток, ему добавляли ещё пару раз по несколько дней, но это делало его более злым и упёртым. Ведь эта губа не шла ни в какое сравнение с той, что была в Валге - там была губа, в которую свозили всех самых злостных штрафников со всей Прибалтики. Заведовал ей некий капитан Колесник, редкий тип, которого из гестапо выгнали бы за зверства. После восьми суток пацаны прибывали в часть все искусанные клопами, которых запрещалось травить и с кровяными мозолями от строевой. По малому сроку там никто не сидел, потому что прибыв туда на трое суток, тебе сразу добавляли ещё пять, а если кто начинал качать права - добавляли ещё, и ещё, и ещё.. Колесник мог за десять минут до Нового года появиться на губе с ёлкой, установить её в центре плаца, и устроить подопечным хоровод по-пластунски минут на сорок, а после в пургу, на морозе заставить маршировать и петь гимн Союза часа полтора...Что и говорить, милейший был человек. Да, будет старость его светла, как дни его постояльцев.

Памятуя об этом, Шурка считал эту губу детским садом с большими

бытовыми неудобствами и плохой кормёжкой, но убило его малюсенькое, в три строчки незаметное сообщение в армейской газетёнке, на которое он раньше и внимания то не обращал, а говорилось в нём о смерти Высцкого.

Когда он вышел на волю, на него смотрели с большим уважением, ещё бы больше него в одиночке здесь ещё никто не сидел, на пару дней он почувствовал себя героем, однако повышенное внимание к его персоне быстро ему надоело и он снова стал в одиночестве ходить в самоволки.

Время потихоньку шло к дембелю, но результаты работ по строительству столовки на оправдали ожиданий высокого начальства, деды стали совсем неуправляемые и их поведение напрямую отражалось на поведении личного состава обслуживающего полигон, да, что греха таить, и на поведении кадетов. Исходя из всего этого, дикую дивизию собрали и на двух чахоточных автобусах привезли дослуживать в Питер, где тем временем в учебных корпусах академии им. Можайского, шёл грандиозный ремонт. Бесплатные подсобники типа принеси-замеси для прорабов таких строек просто находка и они бросили это доблестное войско на разгрёб мусорных и прочих завалов, но предварительно поселили в казармах на улице Красного курсанта. Теплые, кирпичные корпуса встретили по-домашнему, с тараканчиками и клопами, но не в тех диких количествах, что-бы обращать на это особое внимание. Всё это походило на дом престарелых, куда заботливые потомки свозят на доживание мешающих их быту чумных предков, и отношение к ним было соответствующее - Бог с ними, пусть шальные, но старики же, им не долго осталось, потерпим как нибудь...

Увольнение в первой, второй и прочих партиях, (кроме последней, под Новый) год Шурке не грозило, а потому все задания и работы он грубо отсылал куда подальше и новый комвзвода капитан, которого шурка нарёк "Кирпичом", каждый день напоминал ему про эту последнюю партию, на что он грубо парировал - дольше Нового года всё равно не продержишь, а вот тебе тут трубить и трубить.

Дней десять спустя на стройплощадке объявили срочное построение. Все были крайне удивлены, когда перед строем вырос генерал-лейтенант, заместитель начальника академии и не рассусоливая, по-деловому задал вопрос,

- Кто хочет уволиться в первую партию?

Пока все думали, какой подвох скрывается за столь заманчивым

предложением, Шурка смело шагнул вперёд, терять то ему было нечего.

- Мне нужен ещё один человек, - произнёс генерал.

Шурка подмигнул бывшему штабному писарю, который тоже отметился на губе и которому тоже светило увольнение "под ёлочку". Он нерешительно вышел из строя и встал рядом с Шуркой, переминаясь с ноги на ногу, словно ему приспичило в туалет.

- Значит так! На этом месте, через двадцать пять дней должно быть

построено КПП. Даю вам в помощь прапорщика Лахно, с сего момента, вы поступаете в его распоряжение, он обеспечит вас всем необходимым и как специалист он хоть куда, а я со своей стороны даю гарантию, что домой поедете в первую партию.

В стороне Кирпич, глядя исподлобья, похрустывал зубными пломбами, а Шурка нагло, даже показушно вызывающе лыбился ему в лицо.

Вот что значит генерал - задачу поставил четкую и ясную, обозначил срок исполнения, дал компетентного спеца в помощь и заинтересовал по-полной - на дембель первыми. Не то, что эти капитаны и майоры, по полдня сопли жуют, а толком объяснить чего хотят не могут...

Пока он внутренне восторгался генералом, рядом стоял прапорщик

Лахно и смотрел в небо так, как смотрят правоверные при исполнении намаза, закатив глаза и со смиренным лицом.

- Ну, командир, с чего начнём?, - поинтересовался Шурка у прапора,

на что тот толково так ответил, мол, с расчётов, вынул из внутреннего кармана тетрадь в косую, да-да, в косую линеечку и принялся на коленях делать какие-то исчисления встолбик. Минут через сорок он выдал полный список необходимых для выполнения задачи строительных материалов и на глупый вопрос, когда эти материалы привезут, указал на стройку, что шла (верней, стояла - тогда долгострой был в моде) на противоположной стороне дороги, и объявил это неисчерпаемым источником солдатского архитектурного вдохновения.

Вечером при помощи двух бутылок водки (сторожу по одной на каждый глаз) и сорока дисциплинированных кадетов со стройки напротив на будущий объект перекочевали две двери, два широченных окна. доски и брус для крыши, красный, ровненький кирпич, рубероид и даже паркетная доска. Кадеты выстроились цепочкой и всё передавали друг дружке по конвейеру через дорогу, а двоих сослуживцев с флажками поставили семафорить проезжающим машинам, что очень положительно оценили проплывшие мимо ГАИшники. За три часа с гаком, объект был укомплектован подзавязку, в пылу даже принесли несколько шпал под лаги - в двух кварталах шёл ремонт трамвайных путей. Вобщем, Родина в тот вечер для армии не жалела ни средств, ни сил, ни материалов - Все для фронта, всё для победы!

Нет для солдата большей радости, чем дембельская аккордная работа, в этот срок самые невыполнимые задания делаются с лёгкостью пинка и потому задачи ставятся не из лёгких. За день было вырыто ложе под фундамент и сколочена опалубка, на следующий день залили опалубку бетоном, который помогли месить те же кадеты и через сутки приступили к кладке стен. Любо- дорого было наблюдать, как ряд за рядом стали расти эти стены, появилась гордость за свою работу, даже некая наглая уверенность, что не Боги горшки обжигают, а ещё зародилось сильное подозрение, что многие шедевры питерского зодчества, были именно дембельскими работами петровских времён, только задачи ставились чуть масштабней и мотивация была более весомой, а так всё тоже самое.

Через двадцать дней, на указанном генералом месте, стояло новенькое КПП с беленькими окнами и дверьми, оштукатуренные изнутри стены и, ладно настеленный пол, лоснились от масляной краски, в таком здании можно было не только службу править, а даже жить красиво. Генеральская улыбка стала приговором к увольнению в запас, но до этого как награду строителям дали два дня увольнительных в город, куда Шурка снова ушёл один. На этот раз он прощался с полюбившимся ему мегаполисом, на душе была светлая грусть, так бывает, когда расстаёшься с очень близкими тебе людьми - сердце начинает сдавливать невидимая рука, а в носу, ближе к переносице предательски пощипывать да, так, что нос начинает шмыгать и в краешках глаз образуется сентиментальная влага. В такие минуты даже самые брутальные супермены украдкой гонят слезу с щеки и ничего не могут с собой поделать...

В воскресенье Шурка поехал в Гатчину прощаться с девчонками отделочницами,с которыми подружился в Токсово. Проводы в их общаге получились весёлыми и хмельными, много пили на брудершафт, целовались не по детски, откровенно тискались, расслабуха пошла по-полной, ещё бы он один и пятеро девчонок, башку просто снесло. Трудно представить, чем бы это всё закончилось, если бы одна из них не сказала, что через двенадцать минут будет последняя электричка...

Оделся за сорок пять секунд, беглые поцелуи, сбор адресов и лошадиный бег на станцию под проливным дождём. Ему оставалось еще метров сто пятьдесят до платформы, когда к ней подошла электричка, сил уже не было, ноги стали деревянными, каждый шаг сотрясал мозг. Раздался характерный свистящий звук закрывающихся дверей, Шурка выбежал на рельсы перед локомотивом, встал на колени и распростёр в стороны руки, из кабины выглянул машинист и крикнул,чтобы он бежал скорее к ним в кабину. До окончания увольнительной оставалось пятьдесят минут и если он хоть на минуту опоздает, то завтрашнее увольнение не состоится, и ещё два месяца Кирпич будет у него пить кровь. На Балтийский вокзал электричка пришла за десять минут до окончания увольнительной. Стоянка такси напоминала мавзолей - очередь была ничуть не меньше. Шурка с мольбой в голосе обратился к очереди, мол, из увольнения опаздываю, его моментально усадили в первое же такси. Водила оказался понятливый и лихой - гнал даже на красный свет... На КПП он вошёл ровно за две минуты до часа икс, там под часами стоял Кирпич, лицо его радости не выказывало, затаив дыхание, чтобы тот не унюхал перегар, он прошёл мимо Кирпича, отдав честь...

Утром, после завтрака ему вручили документы и проездные деньги, дали пять минут проститься с сослуживцами, вывели с чемоданами на плац и после смотра выпроводили за ворота...и никаких синтиментов. Свободен!!!

Прощаясь с этим, изрядно надоевшим, но ставшим каким-то родным, заведением, Шурка был всё же безгранично благодарен армии, за ту закалку, опыт, привитую уверенность в своих силах, обретённое сознание самостоятельного, сильного мужика, полностью готового к свободной, независимой, гражданской жизни.

Он огляделся по сторонам, втянул ноздрями морозный, питерский воздух и с улыбкой, ощутившего свободу узника, произнёс:

- Прощай, АРМИЯ!!!!