Обе дамы долго избегали этой беседы, как мать с нерадивой дочерью. Одна недоумевала, как такое могло вообще случится: отказаться от родства, без причины, не имея намерения предать. Другая не желала выслушивать нравоучения, приобщаться к общепринятой мудрости, признавать свою молодость за недостаток, задыхалась от мысли быть второй. Встреча сложилась в формате диалога монологов, они ни разу не встретились глазами, чтобы не выдавать чувств, смотрели в окно, за которым каждая видела свое: тихую, солнечную, умиротворяющую, смирившуюся с неизбежным осень и буйную, забивающую дождем запоздалый мокрый снег, подставляющую себя слякотью первым лучам, истекающую березовым соком весну.

- Ты страдаешь диллетантством, твой уровень – графоманы, растрачиваешься по мелочам, не хочешь назначить цену себе и окружающему миру, спустись на землю, встань на ноги наконец.

- Что ж лучше страница пылающего, небрившегося юнца, которому мерещусь между строк, а не пачки перетянутые резинкой. Это честнее, чем полки заказных, чванливых, политкорректных, и одобряемых по указке, кому-то в угоду. Нет-нет, к себе тоже не привязываю, это главное, я просто даю приют и возможность выговориться.

- Детка, про какую честность ты ведешь речь? Что можно знать об их помыслах? Тебя используют грубо и неприкрыто бездари и проходимцы с клоакой в голове, неспособные к элементарной грамотности и ровному стилю.

- А кто сказал, что право написать несколько связанных смыслом предложений и представить их публике надо заслужить годами академического образования? Бессонный порыв заслуживает нередко куда большего внимания.

- Хорошая бумага, солидный переплет делают из текста артефакт, явление, феномен. Творческая энергия одного подкрепляется усилиями сотен: рабочих фабрик и типографий, редакторов, корректоров, дизайнеров, дельцов на стадии продаж, и за всем этим стоит многовековая традиция переписчиков, летописцев, наборщиков, протяжная во времени симфония скрипа пера и клацания станка. Меня высекали как шедевр из бесформенной груды слов и языков, шлифовали до блеска, сопоставляли с предшественниками, стремились превзойти, поднимали планку от раза к разу, и еще есть над чем работать. Перелистнувший должен иметь подготовку, желание наращивать свой внутренний текст, расширяться вместе с ним, и в конечном итоге властвовать над пониманием.

- Этим мои тексты и велики: никто после тебя не доделает, не добавит и не убавит, не исказит идею и форму. В моем случае записывающий – мясник, отваливший кусок или кусочек от туши словесности, его работа - взмахнуть топором и отделить. Упаковка, приготовление полуфабриката, доставка, выкладка на витрину, торговля – удел посредников. Важен последний в цепи – прочитывающий, сыгравший в лотерею, незнавший чего ожидать, кликнувший на ссылку как ткнув в лотерейный билет, и в итоге получивший лишь впечатление или разочарование. Это может быть брутальный сыроед или непривередливый натуралист, ценитель грубого шашлыка или жаркого на решетке, а попадаются и кулинары-искусители навернувшие та-акой гарнир, и приправившие ассоциациами так, что Автор даже рядом возможно и мысленно никогда не постоит.

- О чем они пишут?! Сходил в армию, первый раз напился или поцеловалась, переспал со столькими, через тебя уже к медведам обращаются, они сами говорят, что не записывают, а «какают», крики глухонемых. Кто это читает? Такие же неудачники. Сборище выродков! Букварь скурили, а в писатели. Повыползали уже ко мне на шею, и имеют наглость «стебаццо» и глумиться над всем и вся. И это благодаря тебе, о них бы знала кучка таких же идиотов и все, а теперь как прорвало.

- Да-да, и тебе надо сказать спасибо им, что они помогли сохранить интерес к Слову, после того, как все оказалось неправдой, это они вернули веру, стали веревочной лестницей от простого к сложному. А истиной тебе, как и всему вокруг стали деньги, и попасть к тебе на полки можно стало только четко следуя твоей бизнес-колее. Но так никогда не было: все лучше в тебе создано вопреки.

- Как это вообще возможно читать что-либо мало-мальски серьезное с монитора? Это же абсолютно другой способ восприятия. Пять минут назад стрелять игрушечно в кого-то, слушать электронный хаос, бродить по страницам сомнительного содержания, и тут же переключиться на литературную классику. Как эти виртуальные свалки вообще поднялась рука назвать библиотеками? Это же Храм! Где и говорить-то в голос нельзя, а они наведываются туда с тарелкой супа и не выключая телевизор! Литература – это серьезный духовный труд, сопереживание каждой букве, посыл, программа действий читающему, полет над убогой реальностью. Каждый утверждал себя записывая, и открывал себя прочитывая. Теперь даже не подписываются, превратили творчество в анонимную, бестолковую игру словами, не имея и представления о предмете.

- Верно, в моем случае чаще всего все уже прожито, и текст – это вспоминание, мне характерна мемуарность. Факты индивидуальной повседневности возводятся в ранг События, и ставятся в один ряд с вехами Истории. На каком основании ввели этот фильтр важности фиксации происходящего? Миллиарды утраченных судеб, вздохов, дней, мыслей, восприятий, впечатлений, которые бесценны, и каждое в отдельности стоит всех в сумме. И никто ни от чего не отрекается, и от тебя тоже, они твои хранители, только стали жить по разным образцам сразу(между прочим предложенным тобой), а не следовать какой-то сиюминутной генеральной линии и мысли, которая совпала с периодом их существования, то что закипало в тебе веками, вырвалось в короткий момент времени, ты просто привыкла к поступательности и инертности, движению вверх, теперь события стали развиваться больше по горизонтали, но время осмыслит и это, назовет и присвоит качества как всегда.

Кофе остыл, они все так же смотрели в окно, каждая видела свое, каждая осталась при своем.