- Садись, садись Коля! Мы сейчас с тобой выпьем чуток, и будем Нового году дожидаться. А я вот «джин-тоника» купила. Он вкуснее шампанского будет! Эх, жаль, что телевизор сломался. Ну ничего, у соседей всё слышно… Может быть потом и по улице погуляем? А? – без умолку щебетала Верка, накладывая на щербатые чайные блюдца картошку и колечки лука.

- Может и погуляем, - хмуро буркнул Коля, с хрустом сворачивая пробку и набулькивая стаканы: - Ну, за старый год!

Не чокаясь, он тремя глотками влил в себя водку и насадил на потемневшую алюминиевую вилку несколько ломтиков картошки. Вяло зажевал. Есть не хотелось…

Душевная тяжесть не прошла, а только наоборот усилилась. Сегодня водка почему-то не радовала. Да и чему радоваться-то?

Пять лет назад, по пьяному делу, на стройке с лесов упал. Год его врачи по частям собирали. Поломанные ноги кое-как срослись, а вот нутро отбитое болит. Сказали пить нельзя. Только как не пить-то, если ноет всё тело. Только водкой и спасается. Крошечную инвалидную пенсию Коля пропивал за неделю, а потом клянчил деньги у Верки, работавшей техничкой в школе. Чаще всего она не давала, причитая и сетуя на подскочившую квартплату, дороговизну продуктов и необходимость каких-то никчёмных покупок. Иногда, сжалившись, покупала бутылку, которую они тут же распивали. За ней следовала другая, третья… Раскрасневшаяся Верка начинала петь частушки, плясать и как в молодости заигрывать с Колькой. Потом плакала, вспоминая сынка умершего в младенчестве от какой-то хвори и проклиная судьбу за то, что бог больше детей не дал. Их совместные запои продолжались обычно дня три, после чего Коля, мучаясь похмельем, опять начинал просить выпить…

Верка продолжала что-то щебетать, а Коля, не слушая её, по-новой налил в стаканы. Молча выпил, налил ещё. Выпил. По-прежнему не отпускало.

Коля взглянул на жену. Улыбаясь, она что-то говорила, говорила…. Знакомые голубые глаза радостно смотрели на него. Неторопливо взяв гранёный стакан в горсть, Коля основательно ударил донышком сначала в один глаз, потом в другой. Удивлённо хлюпнув, Верка закрылась руками, и начала клониться над столом. Привстав, он с размаху опустил стакан на затылок с такой силой, что толстое стекло разбилось, раскровянив руку. Озлобившись, схватил за жиденькие волосы и несколько раз с хрустом ткнул в тарелку.

Наступила тишина, только за стеной соседский телевизор веселился и хохотал многоголосым смехом.

Под Веркиной головой, неподвижно лежащей на белой скатерти-простыне, медленно расползалось багровая лужа. Коля удивлённо смотрел на неё, не осознавая того, что только сейчас произошло. Зачем? Почему? Неужели это сделал он? Отказываясь верить в происшедшее, осторожно приподнял тяжёлую безвольную голову и ужаснулся, не узнав знакомого лица. Вместо глаз было что-то багрово-красное, а из расплющенной лепёшки носа выдувались кровавые пузыри.

- Вер! Вера! Ты чо? - испугано забормотал Коля: - На-ко вот, выпей!

Трясущимися окровавленными руками он плеснул водки и поднёс её к разбитым губам.

- Пей, Вера, пей! Ну, пей же ты!

Густая струйка крови стекла в стакан и, прихотливо изогнувшись в кристально-чистой жидкости, начала окрашивать её в розовый цвет.

Верка не шевелилась, только шершавые, изъеденные хлоркой пальцы рук и маленькие ступни в беленьких праздничных носочках начали дёргаться какой-то странной мелкой дрожью.

- Вот дела… - пробормотал Коля и допил, не останавливаясь, всю водку из горлышка бутылки.

- Вот тебе и встретили Новый год, - продолжал бормотать он, сооружая из бельевых верёвок, натянутых в ванной для сушки белья, петлю.

- Зря ты так, Верка! – с обидой выкрикнул Коля. С трудом встав на журчащий унитаз, быстро закрепил конец верёвки за трубу и шагнул вниз.