Автобус весело катил по сельской дороге, изредка подпрыгивая на кочках. Солнце еще не успело подняться достаточно высоко, чтобы в воздухе успела повиснуть привычная для этих мест жара, но утро уже потихоньку уступало место дню. Пейзаж за окном, хоть он и не отличался разнообразием, нельзя было назвать скучным, скорее - умиротворяющим. Обширные поля тянулись вдаль до самого горизонта, перемежаясь редкими рощицами. Вдоль дороги рос кустарник с желтыми цветами, которые распространяли вокруг терпкий, сладковатый запах. Иногда на пути встречались здания - лавочки местных жителей, деревянные церквушки, где-то в глубине полей можно было разглядеть крыши ферм. А над полями возвышались холмы. Именно в их сторону и двигался автобус.

Двое, светловолосый мужчина и хрупкая молодая женщина, сидели в самом конце салона, тесно прижавшись друг к другу. Это была очень странная пара, и посторонние вообще могли усомниться - пара ли?.. Он - высокий блондин, с длинными, остриженными до плеч волосами и синими глазами - не голубыми, а именно синими, как морская вода в темную ночь. Этого человека можно было легко представить как в рыцарских доспехах, со сверкающим мечом в руках, так и в кожаной куртке по последней моде. Однако сегодня он предпочел простые черные джинсы, удобные ботинки и мягкую войлочную куртку. Она - тонкая, не красавица и не уродина, вполне заурядная брюнетка. Ее волосы были забраны в конский хвост, бледную, болезненную кожу, украшали брызги веснушек. А в серых глазах была та же обреченность, которая угадывалась во взгляде ее спутника. Разве что, ему удавалось лучше это скрывать. Со стороны могло показаться, что эти двое смертельно устали друг от друга. Но поза, в которой они сидели, этому противоречила. Мужчина осторожно обнимал девушку за плечи - так осторожно, будто его прикосновение причиняло ей невыносимую боль. Девушка же, напротив, крепко прижималась к нему, словно боялась, что он внезапно ее оттолкнет.

Они молчали уже час, с той самой минуты, как вошли в автобус.

Постепенно салон пустел. Вот уже последний пассажир вышел на остановке, и двери со зловещим шипением сомкнулись за его спиной.

- Все ушли, - сказала она безразлично, впервые за всю дорогу нарушив молчание, - никого не осталось больше, только мы.

- Да, - откликнулся он, - и тебе тоже скоро пора. Следующая остановка - твоя.

Автобус резво катился по направлению к зеленым холмам. Он ехал слишком быстро. Зачем? Почему так быстро? Это несправедливо! От мелькающих за окном картинок к ее горлу подкатила тошнота. Она закрыла глаза и еще крепче вцепилась в мягкую ткань его куртки.

- Я не хочу. Почему я должна уходить? Я не могу так больше! Сколько можно? Я никуда не пойду!

Веки не хотели подниматься - они оставались последней преградой для рвущихся наружу слез.

- Так нужно, - ответил он, сильнее сжав ее плечи, - ты же знаешь, правила... Тебе нельзя оставаться здесь насовсем.

От этих слов она резко дернулась, как будто он влепил ей пощечину, и скривила губы. Слезы все-таки победили.

- Правила! Да плевать я хотела на эти правила! Почему нельзя остаться? Почему ты меня прогоняешь? Разве ты этого не хочешь?!

Его глаза сверкнули и тут же снова затянулись льдом. В них читался ответ, который он не мог произнести вслух. Мужчина сглотнул и отвернулся.

- Ты знаешь, чего я хочу, - сказал он, наверно, чуть грубее, чем нужно, потому что она сразу же прекратила плакать. Ненадолго.

- Пожалуйста, не бросай меня опять! Пожалуйста... - прошептала она, мертвой хваткой держа его за рукав.

У нее начиналась истерика. Он это знал, и она это знала тоже. Это было больно и унизительно, она сама презирала истеричек и смеялась над ними. Но сейчас у нее не было сил сопротивляться, да и причины не было. Стоило ли делать хорошую мину при плохой игре? Она не умела ему врать, кому угодно, но только не ему.

Он до боли сжал плечи девушки.

- Эй, я тебя не бросаю! Ну что ты? Это же не навсегда. Просто сейчас так надо. Идем.

Словно осужденная на казнь через отсечение головы, девушка поднялась с места, и еле волоча ноги, поплелась за своим спутником к дверям автобуса. Холмы были уже близко.

Они смотрели друг другу в глаза всего какую-то секунду, а потом то ли он рывком притянул ее к себе, то ли она бросилась к нему... В эту секунду, последнюю, они хотели проникнуть друг в друга как можно глубже, соприкасаться губами, кожей, руками, каждой клеточкой тела. Дверь открылась, как им показалось, слишком рано, когда автобус еще не успел затормозить. Наверно, водитель сжульничал или просто завидовал странной парочке в конце салона. Хотя чему тут можно было завидовать? Она в последний раз провела рукой по его лицу, он ненадолго задержал ее прохладные пальцы в своей ладони. Затем девушка спрыгнула на землю, выбив каблуками облачко пыли, и, не оглядываясь, зашагала вперед, на запад.

Сквозь стеклянную дверь мужчина видел, как она коснулась ветвей растущего вдоль дороги кустарника, желтая пыльца осела на ее пальцах. Автобус начал разворачиваться.

Въезд в Приграничье не был отмечен ни знаком, ни указателем, здесь отсутствовало ограждение. Но транспорт всегда останавливался у холмов. Дальше на территорию въезжать было запрещено, и таким, как он, в той зоне места не было. Исключение составляла охрана, разбросанная по Периметру. Серьезные ребята. Убить не убьют, но тому, кто сунется, неприятности будут обеспечены. Только таких, как она, там встречали с радостью, и даже с некоторым облегчением.

Мужчина не видел: когда автобус сделал крутой вираж, она все-таки остановилась и обернулась, но почти сразу же продолжила свой путь. Времени оставалось мало.

А он еще долго стоял в конце салона, глядя в запыленное окно на серую дорогу, на которой уже не различалась скрывшаяся за холмами одинокая фигурка.

Да, конечно, он понимал, что это не навсегда, ведь не лгал же он ей, когда это говорил, и встреча эта не была последней, и они еще обязательно увидятся, скоро. Странно, но эта мысль не приносила никакого облегчения. Раньше казалось, что он сможет смириться. У него в запасе была уйма времени - практически вечность. Время должно лечить, обязано, иначе зачем вообще оно нужно? Но он так и не смог привыкнуть к тишине в доме, так и не отвык набирать ее номер, чтобы опять услышать короткие гудки. И не получилось у него отказаться от привычки прикидывать под вечер, успеет ли он закончить работу до ее возвращения? Конечно, с годами что-то поменялось. Его больше не мучили бессонницы, по ночам он не просыпался от кошмаров. Страшная, невозможная боль сменилась горечью, горечь - щемящей грустью, а грусть перестала преследовать его ежесекундно. Иногда ему даже казалось, что он научился жить заново.

Но только в такие минуты, как сейчас, он был не в силах ничего с собой поделать. И чувствовал то же самое отчаяние, ту же самую бездонную пустоту на месте сердца, ту же нестерпимую боль утраты, которая обрушилась на него тем утром, почти двадцать лет назад.

Оно было таким же солнечным и прекрасным, как и сегодняшнее, то утро, когда ее нашли мертвой.