Мы с Сашкой были единственные русскоговорящие или же как, тут не заворачиваясь, определяли русские, во всем подразделении. Учитывая то, что мы должны отбывать наказание для тюрьмы здесь совсем не плохо. Хотя почему спецназ морпехов перевели к десантным штурмовикам - загадка. Да и вообще здесь хорошо, вот только третьи сутки суки бомбят, и поесть нормально возможности не представляется. В армии вообще с хавкой беда. Когда стояли под Египтом, в пустыне, только садились кушать, строго сразу дует ветер. Бац – вся еда в песке, а кушать все также охота. В Палестине обязательно обед в пять, четко когда духи молятся, и под аллах Акбар можно съесть только собственную печень. Здесь, в Ливане, вообще тоска. Бомбят беспрерывно, анаши, или как здесь ее называют грас, валом, а из развлечений только “стоять документы”, что если честно уже порядком поднадоело. Все ждут тотального наступления, а пока минуэтно томно зачищают квадраты.

- Макс, - зашли в палатку Санек-наркоманские-глаза и еврей Райзман-русское-бодунише, - пойдем медсестер дрючить.

Вот кадр, здесь же только медбратья.

- Пойдемте.

Возле третьей палатки штурмового звена трезвые пацаны жарили картошку в золе и вели умные беседы. Ее запах, не глядя на женевскую конвенцию, подло и сильно бил в нос, обостряя рецепторы и притупляя совесть.

- Войны, - раскатисто начал я и лицо Райзмана озарила гримаса боли, - о чем говорит двадцать третья поправка конституции?

Контингент настороженно переглянулся. По всему было видно, что с юриспруденцией они не дружат, но за картофан способны на многое.

- Говорит она о том, - продолжал я, - что любая ценность, утерянная или оставленная на неопределенный срок в земле государства, является его неотъемлемой собственностью и не может быть употреблена или использована частным лицом в частных целях.

Миролюбиво оглядев меня с ног до головы, один из бойцов надломил золовую.

- Слышь друг, хочешь картошки так и скажи, - миролюбиво улыбнулся офицер.

Я же говорил, ребята они - само тэ.

Через какое-то время картошку сменило мясо, а воду вино. Над голубым тонким озером поднялось облако кремового пара, и капитан Ерам Райзман прибывал в прекрасном расположении духа.

- Офицеры, - периодически восклицал он, - за физическое здоровье друг дружки!

И все пили за здоровье.

- Долин, - неожиданно экзальтированный возглас раздался из вне, - Долин, а правда, что вы с Сашей индейца на воротах Хевронской базы распяли?

Мы с нервическим переглянулись.

- Нет, неправда. - Наконец выдавил он. – Давай это, ушастый, ороси повторно.

Чистая, правда, в Александровской трактовке:

Мы тогда стояли в палестинском Хевроне, и за день до этого, в результате чемпионского попадания в каску бутылкой Молотова, наш приятель горел заживо до тех пор, пока Санек выстрелом в башку не помог ему прекратить звать маму тетю Фиру.

Короткий шлепок. И все. Дальше он горел уже мертвый. Этот сукин сын Мишка так вонял, что слезы лились здоровые как виноградины, но из-за их снайпера даже руку протянуть к нему, возможным не представлялось. Его тлеющий труп, лежа в метре от меня и смердел, словно дохлый ишак увиденный раскаявшемся Иудой. Рвота то подступала, то отходила, и я как салага не знал, чего с этим делать. Запах его преющего тела протискивался между моих ребер, заставляя прятать лицо в ладони, и я хмыкал будто словно законченный наркоман. Единственное что могло бы помочь, так это их незнание элементарных законов стратегии и тактических правил ведения городского боя: Все духи засели в одном доме, и за исключением снайпера, вели от туда бестолковый, и не сконцентрированный огонь. Неожиданно Саня коснулся моего плеча, я повернулся и увидел, что он указывает мне рукой на крышу соседнего дома. Соседнего от того в котором засел этот хренов Прометей. Крыша указанного дома была значительно выше соседской. Все еще не очень понимая в чем дело, я одобряюще кивнул. Пригнувшись, Сашка пробежал несколько метров до командира, что-то прошептал ему на ухо, рванул до броневика, и нырнул в люк. Не долго думая, я последовал его примеру.

- Сейчас мы им сукам Хиросиму устроим, - пообещал он, выруливая на улицу. Тесная для маневров площадка перед домом все же позволяла набрать необходимую скорость и через секунду мы на полном ходу врезались в западную часть дома, крыша которого незамедлительно рухнула на соседский. Не мешкая ни секунды мы выдернули машину из под обвала и в тот же миг шквальным огнем выступили наши пулеметы, смещая, как и положено на форвард, линию огня. Выскочив из самоходки, мы ринулись сквозь брошь в стене в обломки дома. Но первом этаже никого не было, зато на втором…

Вся семья, начиная от деда и заканчивая наверное десятью детьми, младшему из которых было лет пять, довольно достоверно изображали жертв израильской агрессии.

- Где бойцы? – по-арабски спросил Санек. Старуха молча показал головой вверх на остатки чердака, и в лет я выстрелил туда из подствольника. В ответ против шерсти, из дыры ударила короткая, судя по звуку автоматная, очередь. Вся семья правоверных упала на пол. Маленький черноглазый пацаненок до смерти похожий на чертенка, прижатый мамкиной рукой к полу строил мне рожицы и пытался чухнуть. На секунду он напомнил мне Саню, но тут я поднял на него глаза и понял что ошибся. Сашка так хотел убить, что казалось готов выпрыгнуть из собственной кожи ради этого. Он рычал и мяукал словно затравленная животина и будто бык перед разгоном бил землю ногой. Мальчишка вслед за мной тоже поднял глаза. Несколько секунд он глядел на Санька заворожено как на удава, но неожиданно заплакал, и уткнулся в мамку головой. Саня резко повернулся на звук, в глазах его сверкало что-то жуткое. Вдруг стало не по себе.

Но длилось это совсем недолго.

- Да умрите вы суки! – заорал Санек и его подствольник тут же набрел на нужный градус. Я сразу поддержал и через несколько секунд мертвая тишина воцарилась в прямом смысле этого временами прекрасного слова.

На базу мы вернулись к полуночи и сдав тело медикам пошли в подвал квасить арак. Этот чудесный марокканский самогон, обладающий в душный вечер просто живительными свойствами.

- Ну че Санек, помянем?

- Хочешь, давай помянем.

И мы помянули.

Помянули Мишку, его маму тетю Фиру, жену Янку и собаку Кнопу которой у него не было. Затем помянули еще кого-то, и пошли спать. Всё.

Пропиаренная огнями прожекторов база медленно погружалась в сон. Я пытался не отставать, но ничего не получалось. Какое-то время, по бабушкиному рецепту, я пытался представить и сосчитать овечек, мирно перепрыгивающих через ограду, но видать мне - попадались одни бараны, поскольку прыгать они не хотели, а только бодали друг дружку рогами, издавая глупые и к тому же неприличные звуки. Но нет худа без добра. Я так устал их расталкивать, что в конец вымотался, и незаметно уснул.

Сон:

Изредка штудируя прошлое, я с удивлением прошлое в нем и нахожу. В век абсолютной власти, проживая в тонкой скорлупе иллюзорной свободы, я с упоением сопоставляю беды свои и невзгоды человече, а, находя общее – радуюсь точно мораторию. Автохтон, от наемника рожденный и зверя породивший не знает судьбы иной кроме как знакомой, и огромные катки времени, равняющие всех и вся, невзирая на погребальные слезы и надгробные эпитафии, сминая свежее мое розовато желтое мясо, не споткнутся о твердый костный хребет, вдоволь напитанный архи вредным фосфором. В раннем детстве меня освежевали, а тушу со стекающими ручейками пурпурной жижи вывесили вверх ногами на показ, на всеобщее обозрение, в бесконечно длинные мясные ряды мне подобных. Слева от меня висел безликий контур не примечательной формации и обычных для своего возраста габаритов. Справа, тоже что-то вроде того этого. И так мы висели и текли, лились и реяли. Изредка легкий ветерок мелькал между шеренгами, раскачивая закоченелые туши, поднимая то выше, то ниже некоторые из нас. Счастливые избранные тела, окутанные неизвестным досель ощущением, сменив привычный аромат свежевыжатой утробы, на пронзительный гул рассеченного воздуха, опрометчиво вздымались вверх без о всякой оглядки на угол отрыва и сектора возвращения, и если бы у них были лица, то наверняка они светились бы от счастья. Но лиц не было, счастья как такого тоже, а были ряды, туши, вонь и мухи, миллионы, миллиарды мизерных мерзких мух.

А на утро нам вдвоем выпало патрулировать те же западные улицы. Эта часть города вся переплетается и извивается, словно запотевшие волосы на спине грязного сенбернара и через полчаса ты уже не хрена не соображаешь. Но все равно Санек взвалил на спину рацию, и мы ретиво часов до двенадцати проявляли завидную настойчивость в этом потном деле, чтобы затем с чувством выполненного долга и по Санькиному настоянию, зайти в уличный ресторанчик выпить кофе и поесть мяса. Посетители арабы и я вместе с ними, слегка конечно напряглись, но виду мы друг другу не подавали и к любви друг дружку не обязывали. Стоявший у входа за швармой крупный абориген дружелюбно поинтересовался нашими пожеланиями и получив ответ принялся строгать мясо, улыбаясь в тридцать два зуба. Надо сказать, что ножи, которыми режут шварму сантиметров по восемьдесят каждый, и при их виде в руках араба кушать еще конечно хочется, но уже не так сильно. В официальной форме я по-русски сообщил об этом Саньку, но он врубил рога и я лишь бессильно надкусил, пустую питу. Через какое-то время принесли заказ. Если честно, то только арабы умеют готовить мясо на огне, причем в самых дешевых закусочных. Они используют специальные травы для его маринада и особенные специи для его приготовления. Они готовят его каждый день, изо дня в день, много веков подряд ничего ни меняя, ни в рецепте, ни в форме, и оно у них не пахнет, оно благоухает, засылая свой аромат в самые дальние уголки вашего сознания. Мясо обладает поджаренной корочкой и сверху иногда посыпается свежей зеленью с капельками родниковой воды. Обязательно к мясу идет салат, это помидоры, огурцы и лук, порезанные на маленькие кубики и приправленные ложечкой оливкового масла, на все это ложится теплый поджаренный хлеб. Хлеб, как правило, готовится там же и от дома к дому несет свой особый оттенок вкуса и запаха семейных углей. Вместе это создает такой букет, что голова начинает кружиться еще до первого глотка также обязательного прохладного красного вина.

- Вот офицеры, - официант, он же хозяин, расставлял по столу тарелки и безбожно коверкал иврит, - это совсем молодой бычок с пастбища хазиба. Только с утра зарезали, еще и кровь не остыла толком. Кушайте на здоровье. Сейчас подадут вино.

Саня облизнул потрескавшиеся на солнце губы и отхлебнул из фляжки.

Мы седели, как и положено, в самой глубине зала спиной к глухой стене, так чтобы обзор был стопроцентный и риск минимальный, но все равно кушать в таких местах равносильно езде на мотоцикле: прикольно, пока не скользко.

Саша взял питу, оторвал кусок, раскрыл его и вилкой наполнил салатом. Потянулся за мясом, над которым витало облачко сизого хмелящего пара, но почему-то остановился. В этот момент подошел хозяин с кувшином вина.

- Не понравилось? – испуганно спросил он, - Может быть плохо прожарено?

Санек лишь тупо смотрел на горку струганного, жаренного мяса перед собой, молчал, но я видел, что что-то не так.

- Халил! – хозяин окрикнул своего рабочего, – подойди, есть проблема.

Тот самый здоровенный мужик, что резал шварму у входа, немедленно подошел к нашему столу. Саня все также тупо глядел перед собой, но на звук шагов медленно повернул голову, наклонив ее в бок чуть больше обычного. Араб встал напротив, и с его огромных ножей, на пол, под ноги, капал еще горячий одурманивающий своим запахом жир.

- Убери нож, - тихо, сказал Сашка.

Здоровяк недоуменно посмотрел в его сторону.

- Убери нож, - все также, не повышая голоса, повторил Санек. Хозяин, прижав к груди кувшин, отступил на пол шага в тень, с пониманием глядя на меня, автомат и свой бизнес.

- Сань, - я тронул его за рукав, - ты же по-русски ему говоришь. Ты чего? Он же не понимает ни хрена.

Но тот будто меня не слышал.

- Убери нож дятел! – Сашка вдруг подскочил, и схватил автомат за ствол, наотмашь ударил им крепыша в лицо. Все заняло меньше секунды. По инерции я броском повалил хозяина, и, удерживая его коленом передернул затвор.

- Назад, - по-арабски закричал я, - все назад! Мать вашу - назад!

Посетители и до этого то не расслаблялись, а тут уж совсем напряглись.

Саша присел на колени перед сбитым парнем с разбитым лицом.

- Зачем тебе нож? – поинтересовался он – Хамас, да? Аллах Акбар?

Здоровяк, попытался сесть, но вестибулярный аппарат был в отказе и он снова рухнул, задев головой за угол стола. До кучи его еще и вырвало, но к счастью не на себя.

- ЦаХаЛ, - Саня ткнул себя в грудь, - Хамас. Короче, - он повернулся ко мне, - смерть шпионам.

Я не очень понимал, шутит он или смеется, но очевиден был тот факт, что задница грядет огромная. Если ему сейчас сорвет крышу, то следующие выборы президента мы явно встретим в глубокой изоляции от всенародного ликования.

- Вообщем так, - Саня поднялся с колен и спокойно вынул из набедренной кобуры пистолет, - от иудея приверженцу ислама: при приготовлении мяса – не пережаривайте. – И передернул ствол.

- Нет ислам! Нет! – в ужасе заорал вдруг парень – Христос! Христинин я! Христинин! – и упав на колени начал биться головой об пол. Мы с Сашей переглянулись.

- Не надо Сань, оставь. И так уже напугал их.

- Брат, я не пугал. Абусефи? – хозяин кафе все еще лежавший на полу недоуменно поднял глаза, - Хамад Абусефи?

- Да, - он утвердительно покачал головой и стукнулся подбородком, - Хамад Абусефи.

Сашка спокойно подошел к нему и присел на корточки рядом. Я поднялся с ресторатора и встал на перекрытые в центре зала.

- Тоже Христинин?

Араб опустил глаза и снова покачал головой.

- Не кафе блин, - Саня посмотрел на меня, - а храм Спаса на крови, прости господи. А скажи мне друг, это твоя заправка с синей крышей?

Хозяин чуть поежился и нерешительно произнес.

- Моя офицер, в этом районе больше нет заправок.

- Больше нет, - повторил Саша, - нет больше. Вчера сколько литров продал семьдесят шестого?

Мужик опять не понимая посмотрел на него.

- Семьдесят шестого? Не помню. А что?

- Не помнишь? Ну и нестрашно. Пойдем до контры, там и проверим.

Короче выяснилось, что именно на его заправке и был куплен тот самый бензин, что вчера так весело согревал Мишкино молодое тело. Что было дальше все знают. В ответ на справедливую просьбу Александра показать ему нательный крест, дабы удостовериться в правдивости и развеять последние сомнения в истинно гуманистической идеологии местного общепита, владелец кафе, заправок и иной ценной собственности, лишь уныло скорчил мину, за что и был мгновенно приобщен к великой христианской вере путем распятия. Саня даже смастырил терновый венец из колючей проволоки, но журналисты CNN,случайно проезжавшие мимо в своем дивно раскрашенном микроавтобусе, не разделили с ним миссионерской радости и напялить его не дали.

Точная стенография разговора (орг. яз.):

Reporter: - I am sorry, but what do you think you do in?

Alexander: - Please, do not pay attention. We trying to help this man find the way to the Liberty.

Я: - Не мы. Ты.

Reporter (to cameraman): - Take a white shot.

Alexander: - Gays, I sagest you to put you staff back in the car and get to f..k out of here.

Reporter (still to cameraman): - Now the close shot of the pure buster.

Alexander (решительно): - Ну суки, я вас предупреждал…

Далее последовала небольшая проверка знаний правил быстрой потасовки встретившихся сторон, и после непродолжительной дискуссии Санек (невзирая на мои доводы): побил вначале журналиста, затем оператора, разбил камеру, потом снова побил оператора, журналиста, застрелил подвешенного араба, плюнул на все это дело и сел на пол, то есть прямо на сырую землю. Все.

Вот такая история в результате которой мы здесь сидим и кукуем. А ведь